– Здесь действует более крупная рыбешка, – слетело с губ Варвары.
– Простите?
– Я должна признать, что смерть Павла – это несчастный случай. Была не права, когда обвинила Ирину в преступлении. И ты тоже извини, втянула тебя в эту историю.
– У меня появились подозрения…
– Катарина, забудь о своих подозрениях. Виновных нет, все произошло случайно. Нелепая случайность – вот истинная причина гибели моего племянника.
– А о какой крупной рыбешке вы говорили?
– Тебе послышалось.
– Нет, я отчетливо…
– Послышалось, – Нижегородская привстала. – Я плохо себя чувствую, прости, но мне надо побыть одной.
– Варвара Тарасовна, у меня к вам вопрос. Валентина Олеговна упомянула о некой газете, которую вы искали.
– Я ничего не искала! Не было газеты! Понимаешь, не было! И вообще оставьте меня в покое. Почему в собственном доме я постоянно должна скрываться от посторонних глаз? Я имею право на одиночество. Уходите, Катарина. Иван! Ваня!
Нижегородская бросила в пепельницу сигарету и отвернулась к стене.
Прибежавшему на зов хозяйки Ивану было дано следующее распоряжение:
– Проводи Катарину и скажи Анюте, чтобы приготовила мне крепкий кофе.
Напрасно Катка пыталась вызвать Нижегородскую на откровенный разговор. Пожилая дама была непреклонна:
– Всего доброго, Катарина. И удачного вам нового года. Будьте здоровы и счастливы.
На улице Копейкина сканировала взглядом распахнутое окно на втором этаже.
Уже собираясь подойти к машине, она увидела, как Иван быстро закрыл створки в хозяйской спальне.
Глава 8
Дмитрий вышел из сберкассы и, приложив мобильник к уху, приблизился к своему авто. Прежде чем сесть в салон, Терентьев пару минут бросал короткие фразы в трубку, а затем, отсоединившись, открыл дверцу.
Выехав на проспект, мужчина порулил в сторону области. Ехал долго, а когда, наконец, остановился у темно-синего забора, часы показывали половину четвертого.
Из багажника Дмитрий достал клетчатую сумку и пару полиэтиленовых пакетов. Не спеша приближаясь к калитке, он то и дело озирался по сторонам, будто чувствовал, что за ним прицепился «хвост».
А «хвост» в лице Катарины Копейкиной действительно следовал по пятам за Терентьевым на протяжении недели.
Сегодня ей повезло. В полдень Терентьев покинул стены офиса и направился в торговый комплекс. Затем заглянул в супермаркет и сберкассу. И вот конечной остановкой оказался одноэтажный кирпичный домишко с почерневшей трубой и потрескавшимся шифером.
Дмитрий вышел на улицу спустя сорок пять минут. Стремительной походкой он подошел к иномарке, бросил на снег сигарету и был таков.
Катка колебалась. Конечно, можно прямо сейчас разузнать, к кому именно наведывался Терентьев, но существовало одно «но». Под каким, собственно, предлогом заявиться в гости к неизвестным и каким образом вызвать их на откровенный разговор?
Порывшись в сумочке, Копейкина чертыхнулась. Липовое удостоверение сотрудника детективного агентства, по всем законам подлости, осталось в коттедже. А без него ее план грозит рассыпаться подобно песочному замку. Делать нечего, пришлось возвращаться домой.
В гостиной Катарина увидела придвинутый к стене комод с зеркалом. Отдаленно он напоминал ее собственный комод, с одной лишь разницей – тот, который она сейчас лицезреет, больших размеров.
Не подозревая, что через секунду шарахнется от комода словно ошпаренная, Катка приблизилась к зеркалу и улыбнулась своему отражению.
– Хорош лыбиться, – прогремело совсем близко.
Копейкина обернулась. В гостиной, помимо нее и развалившегося на диване Парамаунта, никого не было. Тогда кто с ней разговаривал? На всякий пожарный Ката позвала Наташку.
– Не могу, – ответила Натали из кухни. – У меня молоко убежит.
Со второго этажа спустилась Лизавета. Персианка свекрови запрыгнула на комод и, подняв хвост трубой, начала громко мяукать.
– Сними с меня кошку, – попросил неизвестный.
Ката перекрестилась.
– Кто это сказал? – спросила она, косясь по сторонам.
– Я сказал.
– Кто я?
– Конь в пальто! Ты сама не видишь, что ли? Я это!
Пятясь назад, Катарина споткнулась и рухнула на пол.
– Кривоногая овца! – молвил голос. – Тебя в детстве не учили, что надо под ноги смотреть?
– Спрашиваю последний раз, кто со мной разговаривает?
– Комод!
– Что?
– Ты только никому не говори, что я трепаться умею, иначе мне несдобровать. Я волшебный. В меня триста лет назад вселился дух феи. Хорошая такая была фея, до ста двух лет прожила. А погибла совсем нелепо. В магазин за картошкой вышла и под трамвай попала.
Боясь моргнуть, Катка вытаращенными от ужаса глазами уставилась на говорящий комод и молила бога, чтобы он не позволил ей сойти с ума.
– Чего рот разинула? – с усмешкой спросил комод.
– Я… мне… гмх…
– Не гунди, говори четко.
Копейкина сглотнула и ляпнула:
– Триста лет назад не было трамваев.
– А ты намного умней, чем кажешься. Ну, не было, правильно. Пошутил я. Эй, чего затряслась? Замерзла?
Молнией метнувшись в кухню, Ката закричала:
– Наташка! Оставь свое молоко и иди со мной.
– Кат, ну погоди две минутки. Чего у тебя там стряслось?
– Я сейчас слышала голос.
– Чей?
– Я задала говорившему тот же вопрос и… Наташ, откуда у нас в гостиной комод?
– Его Николай Наумович приволок.
– Зачем?
– Откуда я знаю. Его Розалия попросила.
– Он разговаривает.
– Кто? Николай Наумович?
– Комод!
Наталья выключила конфорку и икнула.
– Катуш, хочешь, я тебе водички налью? Или капелек успокоительных накапаю?
– Пошли! – схватив Натку за руку, Копейкина вернулась в гостиную.
В это время на площадке второго этажа нарисовалась свекровь.
– Какие люди, и без охраны, – прохрипела она, с неудовольствием глядя на невестку. – Где ты опять носилась целый день?
– Розалия Станиславовна, для чего дядя Коля принес комод?
