священники. От обезьян произошли исключительно братья наши меньшие, журналисты. А прародители человека кольчатые черви. Вопросы есть?»
Затем он перешел на высокопарный тон:
— Вот вы живете. Хотите в унивеГситет. Покупаете пГодукты в магазине. Ваша молодость не дает возможности оценить ситуацию. Вы ничего не понимаете. Капитализм… (Дальше идет непереводимая игра слов.)
В общем, Моисей Моисеевич оказался помешанным на коммунизме. Утверждал, что его отец был простым сапожником, а мать трудилась на заводе. И у них родился сын — анатом. Что интеллигенция формирует неправильные представления внутри общества, посему ее на до уничтожить как класс. Ему было хорошо за семьдесят. Каждый урок он начинал с клятвы: «На следующей неделе — уйду». Однако Полянский был плотно повязан со своей анатомией. Можно сказать, он был одним из тех немногих, кто свою работу — любил…
В принципе, пожилой профессор пребывал в здравом уме. Отчетливо и лаконично преподносил материал. Развернуто и терпеливо отвечал на вопросы. Строгим его назвать было сложно. Моисей Моисеевич предпочитал диалог. Снисходительно прощал грешки.
Дело в том, что наш институт принял так называемую Венскую конвенцию. Согласно этому экзотическому документу, за каждый пройденный семинар нам начислялись баллы — от одного до пяти. Если ты не набрал нужное количество баллов (прогуляв, допустим, лекцию) — их следовало «отрабатывать». Отработка означала мытье какого-нибудь кабинета, приготовление чая с булками или три тысячи рублей — в кассу. Полянский закрывал на это дело глаза и спокойно проставлял «баллы» в дневник. Только одна была у него слабость — девушки.
— Однажды у меня кГасавица писаная училась. Звали Юлечкой. Глазищи у нее были… как два янтаГя. И вот, как-то Газ эта Юля дежуГила в анатомичке одна. Дело шло к ночи. Она хотела достать из фоГмалиновой ямы хоГоший тГуп. Долго выбиГала, искала. Поднимала головы, смотГела…
…Прерву, что ли, рассказ Полянского небольшим пояснением. У нас всегда был дефицит трупов. Каждый труп — на вес золота. В России умершими торговать запрещено, и покойников нелегально привозили из Германии. Как правило, это были не очень свежие бездомные со страшными физиономиями. Со временем мы уже узнавали их по лицам. Опускаешь руку в формалин, нащупываешь что-то круглое и твердое, тянешь на себя. Поднимаешь знакомую голову, вытаскиваешь ее из жидкости и бросаешь тело на стол, как свежевыловленную креветку. Любимые, наименее обезображенные трупы имели клички — Саныч, Михалыч, Григорич; заморские имена вроде Ганса или Клауса как-то не приживались. Остальные трупы и части тел мы кидали обратно, отпрыгивая назад. Из формалиновой ямы вылетали мутные, смердящие брызги.
Так вот, эта Юля схватила покойника. Тянет-тянет, а он — тяжелый. ВдГуг… плюх! Девчонка свалилась пГямо в бассейн с фоГмальдегидом. И завизжала на весь институт!
— И что, что было дальше? — На Моисея Моисеевича уставились восемь пар любопытных глаз.
— Я ее спас! — гордо заявил тот, поправив висящий на марихуане сотовый телефон. — Она меня та- ак потом благодаГила!..
В общем, Полянский обожал молодых красивых студенток. Сначала, имею честь признаться, он «влюбился» в меня. Но это произошло неспроста. Обычно мы два урока учились, а на третий — сдавали коллоквиум. Моисей Моисеевич раскладывал кости, по одному подзывал к себе студентов и начинал расспрашивать. Разумеется, отвечать на коллоквиуме никто не хотел; мы предпочитали, чтобы первыми шли Оля Уварова или Леша Коротков, наши отличники. Их рассказы про бугры шейного отдела позвоночника были достаточно подробными для того, чтобы затянуться до конца коллоквиума. А там мы могли смыться, сопровождаемые недоуменными возгласами препода:
— На следующем уГоке — обязательно всех спГошу!
Но потом Полянский обо всем забывал. Так продолжалось три месяца.
Когда я была ребенком, у моей подруги на даче валялась старая, потрепанная книга «Маркс. Энгельс. Ленин. Изречения», и мы любили играть с этим бессмертным произведением. Игра называлась «Угадай, кто». Берешь книгу, открываешь цитату наугад, пытаешься предположить, кому она принадлежит. Мы проводили за этим занятием часы, увлеченно соревнуясь между собой. Несколько изречений случайно осталось в моей памяти Несмело подняв руку, я сказала:
— Моисей Моисеевич, я готова отвечать…
— Ну-с, что это у нас за обГазование? — терпеливо спросил Полянский, тыча карандашом в небольшой холм на подсохшем черепе.
— Это… это бугор!
— Это пГавда, пГавда. А конкГетнее?
— «Абстрактной истины нет. Истина — всегда конкретна» (В. И. Ленин).
Глаза Полянского наполнились изумлением. Через миг — теплом. А через два — любовью.
— «Если я знаю, что я знаю мало, то я добьюсь того, чтобы знать больше… — тихо шепнула я. А затем немного авангардней: — Фантазия — есть качество величайшей ценности…»
В эту секунду Моисей Моисеевич растаял у меня на глазах. Он нежно погладил череп по затылку.
— А вы, пГошу пГощения, уже замужем?
— Нет, зачем…
— А вас давно интеГесует ВладимиГ Ильич?
— Давно. С детства.
— А вы слышали пГо КПРФ?
— Нет-нет, о чем это вы, как интересно!
— Такс…
На протяжении двух часов Полянский зачитывал мне план партии. Я задавала наводящие вопросы:
— А что мне будет, если я — пенсионер?
Или:
— А как партия отнесется к небольшому студенческому митингу у нас во дворе? Стоит ли брать на себя такой риск и ответственность?
Полянский был на седьмом небе. И будто бы помолодел…
В течение остального семестра я так к нему и подсаживалась. Начинала с цитаты, например:
— «Мозг зависит от желудка».
Затем задавала вопросы, вроде:
— Как вы думаете, что этим Энгельс хотел сказать?
Моисей Моисеевич глубоко и долго разбирал каждую фразу, поэтично разъясняя ее значение. Время шло. Остальные спокойно занимались своими делами: укладывали челку, чистили хирургические приборы, играли в морской бой. Я получала удовольствие от самого факта беседы. Несмотря на всю абсурдность происходящего я ощущала, что главный актер в этой пьесе — я.
Однако радость продолжалась недолго. У Моисея Моисеевича был единственный сын. Мы знали о нем только то, что зовут его Боря, и он занимается канализационным водоотводом. Этих данных оказалось недостаточно, чтобы предугадать дальнейшее развитие событий.
Студенты-медики вообще не любят встречаться. Они предпочитают сидеть дома и переписываются через Интернет. Многие живут в дальних пригородах, им не хочется ехать на электричке ради свидания с теми, кого они завтра встретят в альма-матер. Так на просторах Рунета появились бесчисленные форумы, где однокурсники обсуждают свою медицинскую жизнь. В частности, речь шла о преподавателях. Например, Ангел-999 написала, что «у Полянского легко получить зачет — он про один свой коммунизм только и думает», или: «Моисея Моисеевича беспокоят исключительно девчонки. У него на семинарах все можно скатать».
Так вот. Этот Боря, сын Полянского, в отличие от отца отлично умел пользоваться компьютером. Однажды посреди лютой зимы он пролистал несколько таких сообщений и тут же рассказал отцу всю правду. Моисей Моисеевич рассвирепел.
— Вы подонки!.. Нет, вы — болваны! — орал Полянский на всю аудиторию. — Легко получить зачет, говорите; У Моисеевича все можно «скатать»?
