— А ты?
— Родил? В смысле… Нет, я за экзамен переживаю.
— Не волнуйся. Это не страшно.
— Не страшно… погоди. Как сама? Что сейчас делаешь? Рожать не собираешься? А то у нас тут все девчонки — кто замуж, а кто и в роддом…
— Нет, пока что не собираюсь. Куда мне… Я вот редактором устроилась в одно местечко. Но скоро ухожу.
— Ясно. Ну что сказать… все как обычно. Лаптев снова под следствием. Он приобрел одиннадцать фантомов[3] для анатомии, а должен был приобрести семнадцать. Как ты успела догадаться, на разницу он купил себе очередные кожаные штаны…
— А этот, слушай, Вовка Власов как? Я его тут недавно вспоминала…
— Ты что, его отчислили еще в позапрошлом году. Он же за гинекологию не заплатил.
— Точно.
— Ну.
— Кстати, а что ты в гости никак не зайдешь? Мой Гоша волнуется — почему, говорит, я не могу посмотреть на молодых докторов? Я ему, конечно же, много всего рассказала. Про тебя, про Лаптева, про Полянского… Про бессонные ночи в анатомичке… Про то, как мы нажрались возле морга…
— Зайду, зайду! Хочешь, на следующей неделе? Хотя… ты знаешь, я особо никуда не вылезаю. Одна учеба. Теперь работаю вот. Но поболтать я всегда рад. Извини, не обижайся. Ты живешь в другом ритме, понимаешь? Для тебя зайти к кому-то в гости — это норма. А у нас… ты помнишь, как мы полгода собирались пойти в кино? Помнишь, как мы торчали на фэ-зэ-эл до половины двенадцатого? Помнишь, как сдавали бэ-ха[4] четыре часа подряд?! Или забыла все уже? Да вообще, Дашк, интересно, а что ты про мед помнишь?
Пауза. Открылась нелегкая тема. Прошлое в белом халате. Три года — из арсенала лучших лет. Помню мороз, скользящие сапоги, волну тепла в прокуренном предбаннике. Я быстро стряхиваю снег с волос. Куртку — старушке с плетеной прической, взамен — номерок. Я бегу. Слышу краем уха: «Э! Где петелька? Я на что вешать буду?» Дальше — запах курицы и лекарств. Точно, на первом этаже была столовая. Затем — грязно-зеленые коридоры с хмурым освещением. Бесконечная скука и безнадежность. Атмосфера потухающей юности. Летящие халаты под стук каблуков. Очень скоро по одному этому стуку я смогу определить, кто идет. А потом — лекционный зал. Герб со змеями. И красная дверь в самом дальнем углу…
Моя бабушка очень любила цитировать свою старшую сестру: «Человек за все платит сам». К сожалению, я раз за разом убеждаюсь, что эта банальность — правдива. Мне приходилось долго и мучительно расплачиваться за каждый сделанный по неосторожности личный выбор.
В жизни было несколько отразившихся на моей психике событий. Не хочу вдаваться в подробности, ведь речь о другом. Если вкратце, то я пережила неверно поставленный смертельный диагноз, который в результате оказался врачебной ошибкой. И еще — попала на войну. И в медицине оказалась случайно, хотя мой путь туда был весьма своеобразным. Я не увлекалась, например, биологией. И не надеялась получить хорошо оплачиваемую престижную работу. В семье у меня медиков нет. Правда, мать некоторое время работала фельдшером, но и то — по стечению обстоятельств. Короче, в медицину меня привела романтика. Наверное, я была единственной, кто решил стать врачом по такой причине. (Хотя не знаю, чужая душа — потемки.) Дело в том, что я нуждалась в неком очищении после того, что перенесла, и думала, что смогу посвятить свою жизнь помощи людям, прошу прощения за пафос. В результате мне подвернулась эта романтичная детская идея — пойти в доктора. Ни таланта, ни соответствующего склада ума, ни даже элементарной усидчивости у меня никогда не было. Школу я окончила за границей, и мое образование было достаточно примитивным, совсем не таким, как в Москве. Мой российский аттестат зрелости вообще был куплен в переходе. (Кстати, не только мой.) Так что я готова опустить голову и признаться — в медицину меня привел своеобразный необдуманный импульс
Но, как я узнала уже в институте, на романтике можно уехать далеко-далеко — ко всем чертям. Можно, например, быть необразованным человеком с аттестатом из перехода и вызубрить за три месяца всю экзаменационную программу. К вступительным экзаменам я готовилась по раздобытым копиям тестов. Причем я выучила все варианты сразу. Ничего не поняла, но чередование «б» — «3», «а» — «8» — запомнила. Да, и на такое способен среднестатистический человек.
Теперь мне страшно. Я вспоминаю годы учебы и впадаю в ледяной ужас. Все эти националистические высказывания, криминал, поножовщина, секшал-харрасмент, наркотики, безразличие, обезображивание трупов — просто так, смеха ради, ничем не прикрытый, откровенный садизм… Эти события происходили каждый божий день, каждый час, каждую минуту… И выглядели так обыденно, что казалось глупым обращать на них внимание… Как случайно примеченный газетный заголовок — вот они, свежие новости, хорошего настроения не пошатнут…
Я долго не решалась даже набросать статью на эту тему. Во-первых, из страха конкретно огрести. Во-вторых, из-за ненормальности этой причудливой жизни. Но все уже. Пора. Наболело!
Сегодня этот омут с чертями и стетоскопами окончательно перестал казаться мне некой страшной и мрачной субстанцией. Сквозь мутную воду я смогла увидеть цепь нелепых характеров и абсурдных событий. И слава богу. Кто знает, может быть, когда-нибудь меня попросят об этом рассказать…
Так я и поняла, зачем мне был нужен этот университет. Под нагромождением абсурда и хаоса скрывались очень важные уроки. Но с этим еще предстоит разобраться. А теперь — по существу.
Вышка
Сложно делать выводы сразу. Лично я не обладаю соответствующей проницательностью.
Тучная дама с накладным шиньоном зашла в аудиторию и хлопнула учебником о стол.
— Теперь попрошу минутку внимания. Другими словами — заткнитесь. Итак, меня зовут Людмила Ивановна Юрченко. Я прочитаю вам свод правил. Категорически запрещается списывать, фотографировать, листать и нашептывать лекционный материал во время тестов. Сразу говорю — кого застукаю, тот получит два. Два это отработка. В лучшем случае. А в худшем — отчисление. Будем надеяться, что правило первое вам ясно. Второе. Прогул означает все ту же двойку. Любая уважительная причина вроде последней стадии туберкулеза — доказывается справкой из тридцать третьей поликлиники. Мы все прекрасно понимаем, что большинство ваших родителей — врачи. Так что бумажки со штампами уже ни на кого впечатления не производят. Третье…
Напротив меня сидели две стройные девушки кавказской наружности. Их длинные волосы струились поверх зеленых спинок стульев. Одна из них стучала остроносым сапогом по ножке стола. Это чеченка Тамара. Однажды в нее без памяти влюбится престарелый преподаватель анатомии — Моисей Моисеевич Полянский. В нее и Фарзет. Но это случится потом, а сейчас эта девушка быстро пишет свод правил в новую тетрадь в картонной обложке, подчеркивая розовым маркером важные, на ее взгляд, моменты. Возле Тамары сидит Фарзет. Фарзет прибыла к нам из далекой Осетии. На ее точеном припудренном лике — капли остывшего пота. Скромный ветхий свитер, целомудренно обернутый вокруг плеч, совершенно не соответствует сезону, под свитером — совсем не мусульманское декольте. Ради поступления дочери в медицинский ее отец продал целых два автомобиля. Чуть левее свалился на парту сонный бурят Игорь Мункоев, его тонкий пиджак гармошкой сложился на локтях. Хочется посадить ему на руку охотничьего сокола. Подле, облокотившись рукой о стол и соскальзывая вниз, — Нанзат Хутаев. Он очень молодой, даже слишком. У Нанзата правильные, красивые черты, обтекаемый свод бровей, детская женственность. Скоро он начнет выдавать глупость за глупостью. Спросит, например, у преподавателя химии: «А как вы докажете чудодейственные свойства энергетически заряженных вод Байкала, у которых кристаллическая цепочка образует герб Бурятии?» На этой фразе к нему спокойно подойдет Саран и стукнет его двухтомником «Углеродные соединения».
Она как раз сидит впереди. Знакомьтесь: красавица и умница Саран Тогутаева. Из-под ее халата
