Спокойным, низким без малейшего акцента. Таким голосом можно сказать: «Дайте взглянуть на ваш анамнез», — и больной сразу почувствует, что он — в хороших руках. Авархан Магомедович вежливо придвинул ко мне чашку кофе, положил руки на стол, соединил их скрещением пальцев.
— Вы сейчас учитесь?
— Да.
— На каком курсе?
— На третьем.
— Скоро будет сложно. — Он закурил, отвернулся, пустил струйку дыма в противоположную от моего лица сторону. — Циклы начнутся, каждые две недели — экзамен. Вам легко дается материал?
— Не совсем, но я стараюсь.
— Старайтесь. Медицина того стоит.
— Авархан Магомедович… я даже не знаю…
— Дарья, я все понимаю. Не волнуйтесь. Вы, наверное, хотите узнать, как это произошло, — складки немного задрожали, сомкнулись и разошлись, — я вам скажу только то, что знаю сам…
Зимой она закашляла. Померила температуру. На градуснике высветились странные цифры — тридцать пять и два. На тот момент Асурова снимала жилье в центре, родители находились в недалеком зарубежье. Рита пыталась вылечиться народными способами. Ей подумалось, что это очередной грипп. Она делала себе примочки, пила порошки из трав, принимала анальгетики. Но температура стремительно падала, а в мокроте по явилась кровь. Затем возникло жжение в груди, потливость, ночные кошмары.
Симптомы туберкулеза знает каждый первокурсник, их проходят в обязательном порядке. Рита поняла, что придется вернуться в систему. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Она таяла. Остался единственный выход — отправиться в городскую больницу. Вернуться в общество и доверить другим свою трепещущую жизнь. Так она и поступила. С трудом спустилась по лестнице, вышла в ледяной двор, поймала машину. Беспрерывно кашляя на заднем сиденье, Рита старалась, чтобы капли слюны не падали в салон авто. Туберкулез страшно заразен. И вот она попала в регистратуру и минут сорок, задыхаясь, сидела в очереди. Потом к ней вышел врач.
После осмотра ей объявили:
— А вам еще анализ мочи надо сдать. Ничего не ясно. Отправляйтесь в поликлинику номер восемнадцать и приходите с бланком.
Асурова в тот момент была близка к агонии. В таком состоянии тяжело не то что ходить, а даже двигать пальцами. В ее характере было заложено стальное чувство справедливости. Или душевная сила, позволяющая человеку постоять за себя. Однако Асурова тяжело болела. Сил протестовать не было. Она с трудом встала и отправилась по морозу в поликлинику номер восемнадцать. Дрожа изнутри, умирая, она вышла на двадцатиградусный мороз.
В поликлинике ее осмотрела терапевт. При осмотре женщина умело отворачивалась, чтобы не заразиться. Когда Рита попросила, чтобы ей помогли заполнить баночку мочой, полная медсестра с красной прической
крикнула:
— Еще чего! Может, вас еще и подтереть?
В восемнадцатой заполнили карточку — «грипп». Асурова, может, медиком окончательно не стала, но все-таки отлично понимала, что происходит в организме.
— Но у меня туберкулез, — шептала она сквозь пьяные от болезни слезы, — типичный туберкулез…
Не знаю, как Рита вернулась в больницу. И тут началось. «Принесите из дома ту справку. Заполните тот бланк. Сдайте те анализы. Езжайте в инфекционный центр и получайте там направление…»
Короче, Риту стали гонять по всему городу. Прямо как в университете. Она хотела возразить. Потребовать: «Положите меня в больницу, я же умру!» — но она вспомнила, что бывает с теми, кто идет против системы. Кто перечит. Кто возражает тем смертным, что держат в грубых руках твою судьбу. Очень редко тебе подворачивается какой-нибудь Висницкий, который сочтет, что ты поступаешь правильно. Очень редко случайный человек обращает внимание на то, что происходит. Обычно борьба выбрасывает тебя за борт. Не имея физических сил, Рита решила послушаться медиков. Она возложила на них ответственность за собственную жизнь. Она доверилась, потому что выбор — отсутствовал.
Есть такие люди, которые никогда не станут винтиками. Они рождены либо для того, чтобы изменить жизнь, либо чтобы умереть, попасть в тюрьму или на улицу, короче — нейтрализоваться. Я думаю, что так устроен наш мир. Того, кто выпадет из круга, ждут два возможных сценария: либо этот человек будет существовать отдельно, что-то меняя и верша, либо испарится. Асурова решила в последний раз войти в этот круг. Довериться ему. И ошиблась.
Диагноз «туберкулез» поставили за два дня до Ритиной смерти. Так успокоилась мятежная душа. Прощай, моя лимитчица. Прощай.
Философия или медицинская биологическая этика
Сижу с друзьями в клубе. Все они — из параллельной жизни. Инна закончила филфак, работает в галерее. Маша — кинохудожник по костюмам. Вот этих троих я не знаю, они только что навязались. Говорят — экстремальным спортом занимаются. Антон трудится репортером. Сейчас придет Юра, офисный менеджер. Мы выпиваем, говорим за жизнь. Мы достаточно юные, амбициозные, смотрим в будущее широко раскрытыми глазами. У меня довольно нелепая позиция. Я — единственная неработающая, единственный студент. Три четверти каждого прожитого мной дня проходят в учебе. Короче, я откровенно выбиваюсь из общей картины.
И в этот раз кто-то опять заплатит за мой ужин. Я буду возражать, конечно, но этот кто-то сделает все тактично и быстро. Вот сейчас начнется. Еще пара градусов, и разговор перетечет в несколько абстрактную, общую колею. Сейчас за этим столом мы определим будущее страны, нации, культуры и искусства. Я вставлю свой весомый комментарий относительно здравоохранения и отечественного образования. И их судьбу мы сейчас тоже решим. Решим, как сможем.
— Ну ты в натуре врач?
— Да. Уже на третьем курсе.
— А сколько, сколько тебе еще?
— Еще пять лет.
— Ни хрена себе! А почему ты туда пошла? Мне Машка говорила — вы вместе учились.
— Мне кажется, это достойная работа.
— В нашей стране?!
— В нашей стране.
— Я бы сказал… (Нет смысла воспроизводить, что именно сказал Антон, об этом и так можно догадаться.)
— Ну все-таки. Да, зарплаты маленькие, труд — неблагодарный, тяжелый, изнуряющий. Но ведь это того стоит…
Я везде оказываюсь, типа, лишним человеком. Смотрю на друзей и огорчаюсь. Они интеллигентные, добродушные, ориентируются в современном мире. А я даже музыку не умею с Интернета скачивать. Потому что нет времени. А ведь уже пятый год я работаю лишним человеком. До этого — служила. До службы — пыталась стать художником. Теперь вот учусь. Нахожусь не в своей среде. В общем-то, ячейки в определенном социальном пласте у меня пока нет. Перспективы до омерзения отпугивают. Куда ни сунешься — жесть.
Я звоню своим друзьям, чтобы сообщить:
— А мне поставили тройку!
Они смеются, говорят:
