себя в его объятиях, и ее сердце сжималось при мысли, что вскоре весь мир узнает о том, что она принадлежит ему.
Обнимая ее крепче и двигаясь под музыку, он наклонился и прошептал ей на ухо:
— Это произошло не сразу. То, что я влюбился в тебя. Я думаю, это началось четыре года назад, когда ты впервые стала привозить хлеб к обеду. — Он все еще мог представить себе ее, коричневую от солнца, серьезную девочку, которая тяжело работает, и не может скрыть вражды к привилегированным городским. Она тронула его, красивая девочка, желающая того, что не может иметь. И она трогала его сейчас, красивая женщина, мечты которой в конце концов почти сбылись.
— Каждое лето, как я приезжал сюда, — сказал он, — я все больше и больше влюблялся в тебя.
— Но ты ничего не предпринимал до этого лета, — заметила она, и в ее голосе прозвучала нотка мягкого упрека.
— Я не думал, что ты этого хотела.
— О, я хотела. Я хотела, чтобы ты сбил меня с ног.
Он посмеялся и сделал как раз это, подхватив ее одной рукой под колени, а другой за плечи.
— Вот так?
У нее вырвался возглас удивления, и она прижалась к его груди.
— Точно так.
Тогда он поцеловал ее, медленно и жадно, и пожелал, чтобы он обнаружил свои чувства гораздо раньше, чем настало это лето. Каким идиотом он был, когда думал, что эти чувства не надежны, ожидая каждое лето, что они исчезнут. Может быть, он проводил слишком много времени с родителями своего отца, грозными бабушкой и дедушкой Беллами, которые утверждали, что невозможно влюбиться в кого-то из другого класса. Они обожали напоминать Филиппу, что он утонченный молодой человек, с первоклассным образованием и блестящими перспективами на будущее. Девушка вроде Маришки, которая ходила в школу в маленьком городе и которая работала в семейной пекарне и частично в местной ювелирной лавке, считалась бы не парой ему.
Памела Лайтси, с другой стороны, казалось, была создана для него. У нее было все, что человек в его положении может пожелать от своей жены, — мозги, красота, сердце, социальный статус. Ее родители были лучшими друзьями его родителей. Состояние Лайтси происходило от ювелирной империи, и они предоставили своей дочери те же преимущества, которыми наслаждался Филипп, — частная школа, персональные тренеры, заграничные путешествия, колледж «Айви Лиг». Она была красивой блондинкой, владела двумя языками и играла на пианино. Это лето она проводила в Позитано, улучшая свой итальянский.
Однако Филипп обнаружил, что кое-чего не хватает. Когда он смотрел в глаза Памелы, он не чувствовал головокружения от любви. Это происходило только с Маришкой.
Он заставил себя прекратить ее целовать и поставил на землю.
— Нам пора войти, — сказал он. — Люди начнут гадать, где мы.
Под людьми он подразумевал товарищей-вожатых и персонал. Большинство парней вроде него провели свои детские годы в «Киоге». Они завидовали Филиппу, потому что он собирался жениться на Памеле Лайтси. Это успокаивало — немного — знать, что многие из них были бы готовы перехватить ее у него.
Его живот сводило всякий раз, как он думал о разрыве их помолвки. Однако у него не было выбора. Это было бы нечестно по отношению ко всем — и к Памеле, и к Маришке — притворяться, что за это лето ничего не переменилось. Это было бы нечестно по отношению к детям, о которых они как-то говорили с Памелой, дети заслуживают расти в доме, полном любви.
Он не должен был делать ей предложения прошлой весной, в день ее рождения. Но она так хотела этого. Один из дизайнеров, который работал на «Лайтси голд энд Джем», создал исключительное кольцо, 1,3 карата бриллиант, ограненный маркизой, оправленный в золото. Он склонился перед ней на колено в середине кампуса «Нью Хэвен Грин», тогда он мог поклясться, что любит ее.
Какой он был дурак. Ему потребовалась Маришка Маески, чтобы он узнал, что такое любовь.
Рядом с павильоном он остановился и сжал ее руку, мотом наклонился и сказал:
— Я люблю тебя.
Она наградила его улыбкой, потом освободила руку. Они двигались в танце бок о бок, словно пара старых друзей.
Вечеринка была в полном разгаре. Его родители сновали среди гостей, как всегда, превосходные хозяева. Даже более чем превосходные, заметил он, пытаясь не съежиться. — Лайтси тоже были здесь. Родители Памелы и его собственные друзья по жизни — еще один фактор, который усложнял планы Филиппа. Они сновали взад и вперед. Мистер Лайтси был шафером на свадьбе Беллами, и с тех пор пары дружили. Казалось, брак между Филиппом и Памелой был предопределен. Каждый год семья Памелы приезжала в конце сезона, чтобы помочь закрыть лагерь и ухватить несколько последних летних деньков прежде, чем направиться обратно в город.
Когда Лайтси находились поблизости, он должен был проявлять предельную осторожность. Он должен был сказать Памеле обо всем наедине. Если она услышит новости от своих родителей… Он даже не хотел об этом думать. И чтобы сделать все еще сложнее, за буфетным столом стояла мать Маришки, наполняя подносы. Черничные пироги и калачи Хелен Маески были легендой, и надолго их не хватало.
Увидев Маришку, Хелен помахала, хотя и с принужденной улыбкой. Филипп был уверен, что Хелен подозревает, что что-то происходит между ним и Маришкой, и не одобряет этого. Конечно, это так и было. Она знала, что он обручен с Памелой, и боялась, что он разобьет сердце ее дочери.
Ему хотелось разубедить Хелен, дать ей знать, что он намерен провести остаток своих дней, делая Маришку счастливой. «Скоро, — подумал он. — Все скоро встанет на свои места».
В павильоне они с Маришкой разделились, хотя ему было трудно отвести от нее взгляд. Ее, похоже, окружало сияние, и даже несмотря на то, что он знал, что оно исходит от волшебных фонарей, подвешенных вдоль лестницы, он думал, что она похожа на сказочную принцессу из другого мира.
— Привет, Фил. — Эрл, его лучший друг и сосед по комнате в колледже, стукнул его по спине. — Ты пропустил собрание персонала на лодочной станции. — Это были кодовые слова. Энтони Джордж Эрл третий, бывший любитель травки, по вечерам потакал своей старой привычке. Покурить марихуану казалось почти что еще одним лагерным ритуалом.
— Я оставлю это на потом. Давай найдем чего-нибудь поесть.
— Хороший план. Я проголодался.
Они двинулись вдоль буфета, повышая голос, чтобы расслышать друг друга за громом музыки.
— Я возвращаюсь домой утренним поездом, — сказал Эрл, чавкая набитым ртом. — Парень, ненавижу уезжать из этого места.
— Я слышу тебя. — Филипп украдкой бросил взгляд на Маришку.
Она танцевала с Терри Дэвисом, местным мальчишкой, который занимался в лагере плотницкой работой. Как обычно, Дэвис был под мухой.
— Она — это что-то, э? — прокомментировал Эрл, накладывая себе на тарелку еще одну порцию картофельного салата.
— Что? Кто? — Филипп изображал тупицу. Он делал это все лето.
— Сладкая Маришка. Черт побери. Только посмотри на нее.
Филиппу понадобилось все самообладание, чтобы не заехать Эрлу по физиономии. Это тоже происходило все лето. Каждый парень в лагере западал на Маришку.
— Парень, — продолжал Эрл, — я бы убил за то, чтобы заполучить хоть кусочек ее.
— Да, я уверен, — отозвался Филипп, призывая на помощь все свое терпение.
Эрл невозмутимо пожал плечами. Он держал в одной руке тарелку, а другой схватил банку пива и нашел местечко за одним из столов, расставленных подальше от танцплощадки.
— Ты такое дерьмо, — сказал Фил, присоединяясь к нему.
— Нет, я просто сексуально озабоченный. Я думаю, это влияет на мое умственное здоровье. Я не знаю, как ты сумел провести лето, ни с кем не трахнувшись. — Эрл сгреб несколько ложек картофельного салата. Как и Филипп, он был обручен, и его невеста была за морем. Лидия отправилась в Бифру, чтобы работать добровольцем Красного Креста. В отличие от Филиппа Эрл оставался ей верен, хотя и громко
