ночью, в лесу, после долгого дня работы. Он говорил себе, что нужно подождать до подходящего времени, когда она не будет находиться посреди эмоционального кризиса. Теперь он понял, что, если бы он ждал нужного времени и чтобы они оба оказались в нужном месте, этот момент никогда бы не наступил.
Обычно он очень хорошо владел собой. С Оливией он не мог себя сдержать, чувствуя, что его сердце вскипает, как горшок с супом, а он не желал останавливать его. Он просто не мог сопротивляться жаркой летней ночи, прохладе зовущей воды и Оливии, стоящей перед ним, желанной и прекрасной, словно напоминание о вещах, которые он оставил позади, но все еще мечтал о них. В конце концов они занялись любовью, и он понял, что думал об этом чаще, чем признавался в этом даже самому себе, но это было совершенно не похоже на его фантазии о ней. Это было лучше. Она была такой же искренней, как была всегда, смешной и эмоциональной, и каким-то образом это оказалось сексуальнее, чем тот танец в гостинице.
Прохладная вода озера едва ли не сыграла с ним шутку. Он заставлял себя замедлить ход. «Спокойно. Относись к этому спокойно». Он не был, в сущности, джентльменом, но одно он знал точно — удовольствие женщины на первом месте. Всегда, без исключений. Хорошая новость заключалась в том, что Оливия отзывалась на каждое его движение, отдавала себя ему, стоны от удовольствия, которые она издавала, вибрацией отзывались в нем. Он целовал ее, пробовал ее на вкус, ласкал ее гладкую голую кожу и наконец — о боже, наконец — вошел в нее так медленно, что это было слишком хорошо, чтобы быть спланированным. Он гадал, испытывает ли она такую же горячую спешку, какую чувствует он. Судя по стонам, которые она издавала, и тому, как она обхватила его длинными гладкими ногами, — ну, похоже, она изнемогала от желания так же, как он.
Через несколько минут он не мог заставить себя пошевелиться, но затем, со стоном, оторвался от нее. Никто из них ничего не сказал, и Коннор решил, что это хороший знак. Болтовня была признаком нервов или сожалений. Молчание было… полным надежды. Кроме того, он все еще отходил от спешки, которая была такой интенсивной, что заставила его чувствовать себя на высоте.
Оливия вздохнула и повернулась к нему. Она была мягкой, ее кожа, ее волосы, ее тело. Ее волосы все еще были мокрыми и пахли свежей водой. Он ощутил что-то в своем сердце, что-то редкое и нежное и совершенно незнакомое. Она волновала его, и не потому, что она была сладкой, эмоциональной и сексуальной, но также и потому, что он знал ее больше чем половину своей жизни, даже если это было только на лето.
Был шанс, что секс — это все, чего она от него хотела. Секс, сводящий с ума, и плечо, на котором можно выплакаться, она об этом говорила, может быть, она шутила только наполовину? Он решил вообразить, что даже этого будет достаточно для него. Но как долго это продлится?
Это лето, предостерегал он себя, кончится так же, как все остальные много лет назад. Сезон окончится, и они пойдут каждый своей дорогой. Так случалось всегда.
Минуточку, подумал он. Так случалось в прошлом. Будущее — это другая история. Их история. Может быть, на этот раз они все сделают правильно.
Они пробыли на острове достаточно долго, чтобы увидеть, как восходит луна и опускается снова. Она повернулась на бок, ее голова опустилась на его плечо, и она смотрела на него с таким стыдливым желанием, что он не мог не улыбнуться.
— Что смешного? — спросила она.
— Ничего. Я просто счастлив, вот и все.
Она изящно потянулась, провела рукой по его руке, по его груди.
— В самом деле?
— Мне не понадобится много времени, чтобы снова стать счастливым, — сказал он, вытаскивая следующий презерватив.
— Что? — прошептала она. — Что для этого потребуется?
На этот раз они пропустили прелюдию, и Коннор знал, что между ними все еще есть взрывная чувственность, которую они познали подростками. Но тогда это было слишком сильно, слишком смущало их, и можно было догадаться — что плохо кончится. Никто из них не имел эмоционального опыта, чтобы поддержать страсть. Сейчас все было точно так, как он хотел, может быть, они оба этого хотели.
— Полагаю, — прошептала она, опускаясь, чтобы поцеловать его, — ты знаешь мой ответ.
Он мог бы оставаться там вечно, попеременно занимаясь любовью, и отдыхая, и мечтая, и снова подниматься, чтобы заняться с ней любовью. Когда они были вместе вот так, не имело значения, кто они и откуда пришли. По какой-то причине они нравились друг другу. Он не знал почему и не знал, долго ли это продлится, или их нужда друг в друге никогда не кончится.
— Это чувствую только я, — спросила она, — или это и вправду было… потрясающе?
Он хихикнул:
— Это не только ты. Я думаю, мы оба хороши.
— Ты думаешь? — Она поднялась на локте. Хотя ее лицо было в тени, он мог слышать радость в ее голосе.
— Что, теперь ты рассердилась?
— Я просто размышляю, почему ты ждал целое лето, чтобы мы… чтобы мы с тобой…
— Я тоже. — Решительно настроенный вернуться к доброму юмору, он прижал ее к пляжному полотенцу и улыбнулся. В лунном свете она выглядела бледной и мягкой, полногубой и беззащитной. — Оливия, поверь мне, это был мой план. Однако не этой ночью конкретно, но это было на повестке дня.
— Почему? — Она изучала его, прищурившись.
Он осознал, что подошел к очевидному вопросу, который всегда задавали женщины: «Ты занимался со мной любовью потому, что любишь меня?»
Она не спросила, но села и натянула шорты. Коннор чуть не застонал от разочарования. Он посмотрел на татуировку у нее на пояснице.
— Это сексуально.
— Мы с Фредди вместе сделали их, чтобы отметить окончание колледжа, — объяснила она.
— У него тоже розовая бабочка?
— Я уверена, что он даст тебе посмотреть, если ты хорошенько попросишь.
— Я никогда не был хорош с Фредди.
— Я заметила. Все заметили.
— Это потому, что я к нему ревновал.
Она рассмеялась, застегивая бюстгальтер.
— К Фредди? Почему?
— Потому что ты любишь его. Потому что он — часть твоей жизни.
Она застыла, застегивая пуговицу на блузке, и уставилась на него.
Он сказал слишком много, открыл свое сердце. Он быстро поднялся и натянул джинсы. Он был идиотом. Он должен был подождать, дать себе время сформулировать то, что, кроме очевидного, происходит между ним и Оливией. Теперь она молчала, вероятно капризничая, желая, чтобы он не поднимал этой темы.
— Я не могу быть совершенно уверена, — сказала она, — но я думаю, что это лучшее, что ты когда- либо говорил мне. Знаешь, что на самом деле докучало мне в начале лета?
Он усмехнулся:
— Все.
— Ха. — Она хихикнула. — Но главное, что вызывало у меня досаду, это то, что ты не узнал меня, когда увидел в первый раз.
— Может быть, я просто придуривался, никогда об этом не думала?
— Боже, Коннор. В таком случае это еще хуже.
— Послушай, — сказал он, держа ее за руку, притянув к себе, так что их губы встретились. — Ты играла нечестно, ты изменила все, включая собственное имя.
— Может быть, это всегда было нашей проблемой, — прошептала она. — Мы не играли нечестно.
Он ничего не мог с собой поделать, наклонился и поцеловал ее снова, и вкус ее заставил его хотеть и хотеть ее снова. Он провел пальцем по ее подбородку, ее шее, ниже, пока она не выскользнула из его рук и не отступила на шаг.
