поймала себя на том, что бродит по дому так же бестолково и полусонно, как мать, и все валится у нее из рук. И еще она поняла, что ужасно скучает.
Правда, ей и на сей раз удалось привести в какой-никакой порядок материн гардероб, и она, где лестью, где уговорами, убедила мать надевать красивые платья, в беспорядке валявшиеся в спальне. Наведя в доме — с помощью метода, который ей за два года вбили в голову в школе, — относительную чистоту и разложив по местам вещи, Винни обнаружила, что интерес к домоводству в ней стремительно угасает и что жизнь в доме 53 по Малькольм-роуд невыносимо скучна.
Она послала несколько писем школьным подругам. Не важно, что она в них писала: правду ли, выдумывала ли что-нибудь о болезни — разумеется, не о заразной — или об атмосфере несчастья, царящей в доме… Важно, что своей цели она достигла. Вскоре ей пришло сразу два письма, в которых ее приглашали провести остаток каникул в гостях.
К этому времени и отец, и мать были готовы к тому, чтобы расстаться с ней без особого сожаления: слишком она досаждала им своими претензиями. Так что простились они спокойно. Мистер Мабл вручил ей еще один чек: отчасти из благодарности, отчасти же потому, что Винни считала это естественным; в нем на минуту даже проснулось былое тщеславие: ведь его дочь едет в гости в семью, у которой, кажется, есть даже фамильный герб… Жизнь их в последнее время вообще стала странной и нереальной, и они не увидели ничего особенного в том, что отпускают шестнадцатилетнюю дочь одну, к незнакомым людям, с сотней фунтов в сумочке…
В конце концов, годовой доход мистера Мабла составлял почти тысячу двести фунтов. Триста из них составляли долю Винни, но из оставшихся девятисот он был не в состоянии истратить даже четверть. Если у тебя в год оказываются лишними целых пятьсот фунтов, то не будешь же ты делать проблему из нескольких сотен… Особенно если каждая минута, которую ты проводишь бодрствуя, наполнена страхом перед виселицей.
Глава 13
Мало-помалу в доме восстановился тот мрачный покой, который был так бесцеремонно нарушен приездом дочери. Правда, войти в прежнюю колею супругам удалось не без труда. А когда все-таки удалось — над мирным их бытием (если постоянный давящий страх может быть назван мирным бытием) нависла новая опасность. Опасность куда более грозная, ибо ее воплощала в себе мадам Коллинз. У портнихи- француженки лопнуло терпение. Почти шесть месяцев миновало с тех пор, как она в последний раз внесла на свой банковский счет ощутимую сумму; если кому-нибудь пришло бы в голову выяснять, из какого источника пришли эти купюры, он неминуемо наткнулся бы на мистера Мабла. После роковой субботы, когда этот глупый мальчишка Джон разбился вместе со своим мотоциклом, мадам Коллинз какое-то время ждала, пока все вернется на круги своя. Но ожидание слишком затянулось. Швейная мастерская в пыльном далвичском переулке и скучный муж — все это надоело ей сверх всякой меры. Она решила: что угодно — только не это! Она хотела начать действовать еще перед Рождеством, но появилась Винни. Когда мадам Коллинз зашла проведать старых знакомых, эта девчонка смерила ее таким наглым и высокомерным взглядом, что она растерялась и подумала: лучше подождать еще, чем наживать себе такого врага.
Как-то утром мистер Мабл был дома один, Энни отправилась в один из своих бестолковых походов по магазинам. Ее не было всего минут пять, когда Мабл услышал знакомый торопливый стук в дверь. С огромным усилием — в последнее время он все делал с огромными усилиями — он выбрался из своего кресла и пошел к двери.
Маргерит Коллинз была полна решимости не дать себя обобрать. Как только дверь открылась, она тут же — чтобы, не дай Бог, ее не отправили обратно — вошла и направилась прямо в гостиную. Мабл устало и тупо побрел за ней. Он чувствовал: готовится какая-то неприятность, а ему этого так не хотелось!..
— Ну, в чем дело? — спросил мистер Мабл.
Маргерит ответила не сразу. Она сняла мех, обернутый вокруг шеи, с намеренной неторопливостью стянула перчатки. Движения ее были рассчитаны на то, чтобы как можно более выгодно продемонстрировать округлую белую шею и полные руки. Шесть месяцев назад Маблу было бы этого достаточно, чтобы потерять над собой контроль, но сейчас он и пальцем не пошевелил. Эти шесть месяцев до отказа были заполнены неторопливым пьянством и наплывающими волнами страха, и Маргерит — да и все женщины в мире — перестала его волновать, так что ее старания были заведомо напрасны. Мадам Коллинз поняла это; ей хватило одного взгляда на небритое лицо Мабла, на его мутно-голубые, лишенные всякого выражения глаза. Итак, то, чего она опасалась, произошло… Что же, тогда пускай все действительно станет на коммерческую основу, без всяких переживаний!
— Ты, я вижу, не рад меня видеть? — произнесла она, слегка пришепетывая, — когда-то это сводило Мабла с ума.
— Нет, — ответил Мабл; сейчас он был вовсе не расположен соблюдать светские условности. По правде говоря, он все меньше способен был думать о чем-нибудь, кроме того, что находилось в земле заброшенной клумбы.
Но этот односложный ответ очень не понравился мадам Коллинз; не понравился даже сильнее, чем она могла думать. Он просто привел ее в ярость.
— Не очень-то ты со мной вежлив, — все еще сдерживаясь, сказала она, и мягкие, слишком мягкие щеки ее слегка порозовели.
— Да, — ответил Мабл.
— Значит, сам признаешь?.. Тебе не стыдно? Ты уже забыл время, когда ни за что на свете не сказал бы мне такое?
— Да, — ответил Мабл.
— Да, нет, да! Других слов для меня не найдется?
— Нет, — ответил Мабл.
Нельзя было даже сказать, что он намеренно груб… Если твой мозг как раз в эти минуты попал в знакомую колею, ведущую все к тем же извечным станциям: аресту и казни, — ты едва ли способен ссориться даже с таким задиристым существом, как мадам Коллинз, особенно если ты еще и пьян.
Мадам Коллинз прикусила губу; затем, собравшись с духом, снова кинулась в бой. В конце концов, как ей подсказывала ее крестьянская натура, деньги слаще мести, как ни сладко и то и другое. Если она не получит денег, отомстить будет еще не поздно, но она не отступится, пока не вытрясет из этого шута как можно больше.
И она снова заговорила, совсем тихо, подмешав к интонации ровно столько задушевной интимности, сколько, как ей казалось, способно смягчить сердце Мабла:
— Послушай, Уилл. У меня беда. Большая беда. Мой муж… ты ведь знаешь, какой он, я тебе часто о нем рассказывала… Он невыносим. Я его ненавижу. Думаю, он меня тоже… Я должна уйти от него. И уехать отсюда. Назад, в Нормандию. В Руан. Но мне нужны деньги. У него денег нет. У меня тоже кончились. Уилл, дорогой…
И тут Мабл совершил одну из самых больших в своей жизни ошибок, когда, в пятый раз за минувшие полчаса, сказал: «Нет». Лицо Маргерит еще более порозовело, теперь — от возмущения. Трудно понять, почему Мабл снова ответил отказом: ведь одной-единственной сотни из многих им не истраченных хватило бы, чтобы на время положить конец этой истории. Но он сказал «нет» прежде, чем подумал об этом; он хотел выиграть время. Осторожность, которую он вынес из своего банковского прошлого, учила, что делать уступку шантажисту крайне опасно; в глубине сознания он помнил и о том, что в эту минуту в доме просто нет таких денег, которые удовлетворили бы эту женщину, чек же ей он не выдаст. Ни за что. Так что он сказал «нет», хотя подумал скорее «да». Не будь его мозг так одурманен, он скорее откусил бы себе язык, чем сказал «нет».
Ибо Маргерит сразу перешла к угрозам.
— Очень жаль, — сказала она. — Очень жаль, потому что мне нужна свобода. Если я открою своему мужу кое-какие мелочи, он меня, конечно, отпустит. Но тебе это обойдется в гораздо большую сумму, чем я — идя на неслыханные унижения — прошу… И твоя жена — она тоже ведь не обрадуется, если это
