маются.
Утренний холодок, высокое, еще бледное небо. Людей много, и кто-то кидается к вагону с цветами, на весь перрон звенит счастливый женский голос: 'Я здесь! Я здесь!' Но Саше кажется, что платформа пуста. Зачем она не дала знать о своем приезде? Вот сейчас она уже увидела бы их. Они были бы вместе. Скорее, скорее, метро, троллейбус, еще минута, еще… Саша стоит у своих дверей. 'Поливановым — два звонка'. Где же ключ, он только что был здесь… Черт с ним! Забывая, что час ранний, она нажимает кнопку: два звонка, и еще два, и опять два!
— Мама, мама, мама! Я прямо не верю, что это ты. Но почему, почему же ты не дала телеграмму? Мы бы тебя встретили! Я так люблю встречать! И Анюта не ушла бы в поход! Не огорчайся, не огорчайся, она непременно вернется сегодня, потому что сегодня выпускной бал у Жени, а она ушла в поход с Жениным классом. А потом сегодня бал и в нашей школе, и Анюте поручили говорить речь. Мама, мама, и папа тоже сегодня вернется, самое позднее — завтра, он в Ярославле. Вчера вечером звонил испрашивал, нет ли от тебя писем. Давай пойдем вместе умоемся! И потом вместе позавтракаем! И все время будем вместе!
Они вместе умываются, вместе завтракают. В квартире пусто, тихо: все на даче. В Сашиной комнате появились новые книжные полки, и новое кресло — глубокое, покойное. В комнате у девочек все по- прежнему, но Саше кажется, будто что-то изменилось. Нет, просто она отвыкла. Анисья Матвеевна смотрит на Сашу острым, испытующим взглядом, но голос ее звучит буднично, когда она говорит:
— А мы тебя ждем, не знаем, что делать, то ли Катерину в лагерь, то ли правда дачу снимать.
— Я не люблю отдыхать коллективно, — говорит Катя, — и вообще я от мамы никуда не уеду. Мы поедем куда-нибудь вместе. Или вместе пойдем в поход. Или укатим к Леше. Мама! Но ты же не знаешь самой главной новости! У Леши родился сын Андрей! Вот телеграмма!
Наверно, такая же телеграмма полетела в Ручьевку. А Саши там уже нет… Андрей, сын Андрей… Она встает из-за стола, идет к телефону.
— Можно Дмитрия Ивановича? В больнице? Жаль… А Федя в городе?
Но трубку уже положили: частые короткие гудки.
Она стоит глубоко задумавшись, не отнимая руки от телефонной трубки. Катя тихо подходит к ней, заглядывает в глаза.
— Федя на даче. В Раздорах. Мама, а ты знаешь, что я вместе с Андреем Николаевичем встречала доктора Королева? Знаешь, я все держала Федю за руку. Он смирно так стоял и все прижимался ко мне. Дмитрий Иванович вышел из вагона без чемодана. Андрей Николаевич спрашивает: 'А где вещи?' А Дмитрий Иванович говорит: 'Нет, не разбогател я там'. Они не обнялись, не поцеловались, я даже удивилась, только руки пожали. Я толкаю Федю, а он стоит. Дмитрий Иванович подошел к нему и так осторожно его поднял. И мы все стоим и молчим. Потом Андрей Николаевич говорит: 'Это Сашина дочка'. Тогда он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: 'Здравствуй, Катя!' Мама, правда ведь, теперь про все можно говорить, и про то, что было с доктором Королевым, тоже?
До чего же ей хочется жить открыто, без оглядки! Саша слушает ее и все видит: и вагон, и платформу, и смирно стоящего испуганного Федю, и улыбку, с которой Дмитрий Иванович сказал: 'Здравствуй, Катя!'
— Мама, — слышит она Катин голос, — а Федя по тебе очень скучает. А ты тоже скучаешь?
— Ладно, скучаешь не скучаешь, расскажи-ка лучше матери, какие у тебя отметки, — говорит Анисья Матвеевна.
— Отметки как отметки. По пению — 'пять', и по математике — 'пять'. А остальное — неважно. Зато у Анюты — похвальная грамота. Одни пятерки, даже в глаза рябит.
— А от тебя в ушах звенит, такая грубиянка стала. Только и знаешь учителям грубить.
— Тетя Анися, ты об этом завтра расскажешь, ведь сегодня у мамы день рождения! Зато Анюте поручили говорить прощальную речь десятиклассницам.
— Ты на Анюту не кивай. Ты лучше расскажи матери, как ты двадцатку загубила на крашеного голубя.
— Ну, чего вспомнила! Мама, мы, наверно, в будущем году будем учиться с мальчишками. И мы бегали смотреть на мальчишек из Пашкиной школы.
— И как? Нравятся?
— Ну что ты! Самые ерундовые, честное слово! Саша смеется. Вот она и дома!
А потом прозвенели два звонка, и в комнату ввалилась Анюта с огромным рюкзаком на спине.
— Мама!
— Анюта!
Анюта… Вот кто изменился. И не то чтобы выросла. И не то чтобы похудела или похорошела. Просто — новая девочка…
— Где Женя? — спрашивает Катя. — Он обещал мне норвежскую марку.
— Мы поссорились, — говорит Анюта.
— Пускай сначала отдаст мне норвежскую марку!
— Я же тебе объясняю: мы поссорились и, может быть, даже навсегда.
Анюта включает утюг, она гладит свой белый передник и школьную форму. Белые ленты в волосах у нее чем-то походят на пропеллеры — вот-вот полетит.
Они говорят обо всем сразу — о совместном обучении, о походе ('там один дурак из Женькиного класса сказал, что женщины в массе своей в умственном отношении ниже мужчин'). О ссоре с Женей Анюта расскажет потом, без Катьки. Но на этот раз ссора очень серьезная.
— Мама, что же делать? — говорит Анюта. — Мне пора, а я не хочу с тобой расставаться.
— А если я пойду с тобой и послушаю твою речь? Ну что ж, тебя я не боюсь!
' И вот они снова вдвоем — Саша и Аня. Вдвоем, как девять лет назад. Тогда рядом с Сашей семенила маленькая, испуганная Анюта. Она крепко держала Сашину руку и очень боялась расстаться с ней — эта рука была для нее всем миром. Сейчас Аня вела Сашу под руку легко и свободно, и встречные улыбались и смотрели им вслед.
В большом зале одна только Анюта в коричневой школьной форме. А вокруг — белые платья, белые туфли, белые ленты! Все празднично. Что былые двойки, былые обиды и горести перед тем, что им предстоит. Впереди одно только счастье. Об этом им говорят сейчас и учителя, и директор школы, и представитель шефа завода, и пожилая работница с Трехгорки. Об этом говорит им и Аня. Она поднимается на трибуну, секунду молча смотрит в зал шоколадными своими глазами, находит Сашу и, переведя дыхание, говорит:
— От имени всей школы поздравляю вас всех. Я желаю вам счастья, много, много… Одного только счастья и никакого горя — никогда!
Родители теснятся у стен — мамы и папы, но больше мамы. Мамы смотрят затуманенными глазами, забыв о себе, вспоминая себя лишь для того, чтобы сравнить свою минувшую молодость с молодостью дочерей.
А в зал входят все новые и новые гости. Вот вошел еще один, и сердце у Саши ударило гулко и сильно. В дверях стоит Митя. Он идет в толпу, легко проскальзывая среди танцующих, и вот остановился у стены рядом с Сашей.
— Мне сказали, что ты здесь. Я за тобой.
Но ей нужно время, чтобы прийти в себя и собраться с силами.
— Погоди немножко, — говорит она. Потом поднимает глаза и вдруг видит его как будто впервые после многих лет. Седина незаметна в его светлых волосах, но резкие глубокие складки легли по обеим сторонам рта, и косая морщина прорезала лоб.
…Нежно-фиолетовым было ночное небо, встретившее их на улице. Эта ночь принадлежала выпускникам. Они лавиной текли к Красной площади, и пели, и смеялись. Сегодня они хозяева Москвы.
Все, что им говорили сегодня, — правда, — думает Саша, — каждый человек должен быть счастлив. Но если бы мне, а не Анюте надо было сказать всем этим девочкам напутственное слово — что бы я сказала? Я бы сказала:
Сберегайте, девчонки, силы.
Запасайте, как сухари.
Да, запасайте силы, все силы души. Запасайте силы, как сухари в долгий путь. Запасайте силы, они
