Куда она ушла

«Лучше б ты сдох!», шепчет он в ухо

Наполняет мир грез слепым сожаленьем

Целует мой лоб на заре пробужденья

'БУКА!' ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА,ТРЕК 3

Я все равно отправляюсь с Мией на паром. А что еще мне остается делать? Устроить скандал только из-за того, что она не хранит каталог с пометками о каждом разговоре, который у нас когда-либо был. Это называется двигаться дальше.

И она права — на пароме действительно никого нет. В полпятого утра Статен-Айленд спросом не пользуется. На палубе всего около дюжины человек. Трио полуночных гуляк дрыхнет на скамейке, очевидно решив разнообразить вечер. Но когда мы проходим мимо, одна из девушек поднимает голову и смотрит прямо на меня. Затем она спрашивает своего друга:

- Эй, это случаем не Адам Уайлд?

Друг смеется.

- Ага. А рядом с ним Бритни Спирс. Какого черта Адам Уайлд забыл на этом пароме?

Я задаю себе тот же вопрос. Но подобные прогулки вполне очевидно в стиле Мии, и, в конце концов, это ее прощальный-с-Нью-Йорком-хоть-она-и-не-навсегда-уезжает тур. Поэтому я следую за ней наверх к ограждению на носу судна.

Когда мы отчаливаем от Нью-Йорка, горизонт остается позади, с одной стороны от нас разливается Гудзон, а с другой растягивается порт. Здесь на воде очень спокойно и тихо, за исключением пары оптимистичных чаек, пронзительно кричащих в надежде раздобыть еду, а может они просто решают составить нам компанию. Не смотря ни на что, я начинаю расслабляться.

И уже через несколько минут мы приближаемся к Статуе Свободы. Ночью она вся подсвечена, и ярче всего горит ее факел, словно там действительно полыхает пламя, приветствуя собравшихся людей. Йоу, дамочка, а вот и я.

Я никогда не был у Статуи Свободы. Слишком многолюдно. Олдос как-то раз пригласил меня на частный вертолетный тур, но я не приближаюсь к «вертушкам». Однако сейчас, когда я стою прямо перед ней, я понимаю, почему она находится в списке Мии. На фотографиях статуя всегда кажется немного свирепой, полной решимости. Но вблизи она гораздо мягче. У нее такое выражение лица, словно она знает что-то, чего не знаешь ты.

- Ты улыбаешься, — говорит мне Миа.

И я понимаю, что так и есть. Может, кто-то свыше сжалился надо мной, наградив тем, что, я думал, мне уже не доступно. А может, просто выражение лица статуи заразительно.

- Это хорошо, — говорит Миа. — Давненько я тебя таким не видела.

- Забавно, потому что я только что думал о ней, — говорю я, указывая в сторону статуи. — Она словно знает какой-то секрет. Секрет жизни.

Миа смотрит наверх.

- Да-а. Понимаю, о чем ты.

Я шумно выдыхаю.

- Я бы не прочь воспользоваться этим секретом.

Миа откидывает голову назад, за бортик.

- Да? Ну, так спроси ее о нем.

- Спросить ее?

- Ну, она прямо перед тобой. И здесь никого нет. Нет толп туристов, мельтешащих словно муравьи у ее ног. Спроси у нее об этом секрете.

- Не буду я спрашивать.

- Хочешь, чтобы я это сделала? Я могу, но это ведь твой вопрос, так что я думаю, ты сам должен это сделать.

- У тебя новое хобби — разговаривать со статуями?

- Ага. И с голубями. Ну, будешь задавать свой вопрос?

Я смотрю на Мию. Скрестив руки на груди, она выглядит немного нетерпеливой. Я поворачиваюсь обратно к бортику.

- Ммм. Статуя? О, Статуя Свободы, — тихонько зову я. Никого поблизости нет, но все же это очень смущает.

- Громче, — подстрекает Миа.

А и черт с ним.

- Эй, простите, — кричу я, — в чем ваш секрет?

Мы оба подставляем ладони к ушам, склонившись над водой, словно действительно собираемся услышать ответ.

- Что она ответила? — спрашивает Миа.

- Свобода.

- Свобода, — повторяет Миа, согласно кивая. — Нет, погоди, мне кажется там что-то еще. Секундочку, — она опять свешивается над бортиком, пошире открыв глаза. — Хм. Хм. Ага, — затем она поворачивается ко мне. — Очевидно, под этой тогой на ней нет никакого белья, вот она и дрожит от того, что бриз поддувает.

- Леди Свобода, да еще и без белья, — говорю я. — Это та-ак по-французски[20]!

На этом Миа взрывается хохотом.

- Думаешь, она светит перед туристами?

- Ни за что! Почему, думаешь, у нее такое выражение лица, будто она хранит тайну? Все эти святоши-республиканцы проплывали мимо на лодках, и никто ни разу не заметил, что Старушка Свобода без трусиков. У нее, наверное, еще и Бразильская депиляция там сделана.

- Боже, не стоило давать такую волю воображению, — простонала Миа. — И позволь напомнить, что мы сами из республиканского штата, ну или частично.

- Орегон — разделен пополам, — отвечаю я. — Республиканцы на востоке, хиппи на западе.

- Кстати, к слову о хиппи и том, как ходят без белья…

- Ой, нет. Моему воображению не нужна эта картинка.

- День Свободы Груди! — хохочет Миа, вспомнив об одном праздновании, пережитке шестидесятых, который все еще имеет место быть в нашем городке. Раз в год сборище женщин проводят день топлес в протест той несправедливости, что позволяет мужчинам законно разгуливать без рубашек, когда женщин за подобное могут оштрафовать. Они проводят его летом, но в Орегоне, который всегда верен своим температурным критериям, даже летом бывает жуть как холодно, поэтому в этот день можно нарваться на парад обвисшей сморщенной плоти. Мама Мии частенько грозилась присоединиться к протесту; папа Мии всегда отговаривал ее, подкупая ужином в дорогом ресторане.

- Уберите свои протоколы о правонарушении второго класса от моих чашечек второго размера! — хохоча произносит Миа, цитируя один из нелепых лозунгов, которыми пестрят в тот день плакаты. — В этом же нет никакого смысла! Если ты оголяешь свои сиськи, при чем тут размер лифчика?

- Смысла? Да весь этот протест — результат идеи каких-то обкурившихся хиппи. И ты еще в этом логику пытаешься усмотреть?

- Ох, уж этот День Свободы Груди, — вздыхает Миа, стирая слезы. — Старый добрый Орегон! Кажется, прошла целая вечность.