побороть это чувство одиночества.
Часы посещений были гораздо более болезненными. Когда она видела, как новоиспеченные отцы толпятся в палате и несут ее соседкам цветы, шоколад и фрукты, ей хотелось отвернуться лицом к стене и разразиться слезами. Но ее самоконтроля хватало на то, чтобы оставаться сидеть, вязать или читать с выражением замкнутости на лице, которое говорило о том, что существуют особые и очень веские причины, почему с ней нет обожаемого супруга. Родители приходили к ней то вместе, то порознь. Отец рассказывал ей о той тяжбе, которую он ведет по поводу нехватки материалов по искусству, а мать об одном из учеников, который из-за своих оценок наверняка получит три балла из четырех.
Пришла и Фиона с ворохом журналов в руках и кучей сплетен. — Как ты себя чувствуешь в роли мамы?
— Странно и забавно, — ответила Эйлин, — но приятно.
— Твои родители — просто замечательные.
— Я — их любимый случай, дело о защите прав незамужней матери.
— Перестань ехидничать.
Эйлин понимала, что несправедлива к родителям, но во время беременности ей труднее всего было вынести показную браваду, с которой они рассказывали своим друзьям о ее положении.
— Мы с нетерпением ждем нашего первого внука, часто повторяли они.
Их просветленное отношение к жизни теперь болезненным образом отзывалось в Эйлин.
Эйлин, однако, совсем не так просто было вынести свой крест. Когда ее живот стал более заметен, она перестала посещать курсы секретарей, отказывалась встречаться с друзьями и помогать в украшении и обстановке детской. Только оставаясь одна в квартире, Эйлин осмеливалась войти туда и восхититься кроваткой и столиком для мытья, кучей белоснежных пеленок, одеял, шерстяных вещей, принадлежностей туалета и представлять себе, что за крошечное существо будет здесь спать.
Долгими часами она лежала в постели, лениво читая, но еще чаще — глядя в пространство, ни о чем не думая. Она завела себе множество пластинок и к своему удивлению (быть может, это тоже признак беременности, как отвращение к сигаретам и шерри?) поняла, что больше не любит поп-музыку. Вместо этого она слушала Баха, наполняя комнату торжественным звучанием органа, которое, казалось, напоминало ей цвет солнца, просачивающийся сквозь листву яблони за окном.
Родители напрасно пытались заинтересовать ее чем-то, убеждали Эйлин прочесть нашумевшие книги, о которых все говорят, посмотреть последний шведский фильм в Камео и пообщаться с друзьями. Она замкнулась в себе. Когда позвонил Джоэль, ей было невыносимо слышать его голос. — Ну, птичка, восторженно сказал он, как будто они никогда не ссорились.
— Привет.
— Когда мы увидимся?
— Я не хочу видеть тебя, — ответила Эйлин.
— Но милая, ты же не можешь сердиться до сих пор?
Эйлин не столько сердилась, сколько горько стыдилась своего выпада. Чтобы она, Эйлин Форрест, кричала и распускала руки. Воспоминание было невыносимо для нее. Ей было настолько стыдно, как будто она напилась пьяной и ее стошнило при людях. И хотя она винила себя, Джоэля она обвиняла еще больше за то, что он вынудил ее так себя вести.
— Сержусь, — повторяла она с глупым упорством.
— Послушай, мой ангел, ведь мы же с тобой вдвоем ответственны за это.
— Нет.
— Ради Бога, Эйлин, не глупи.
Казалось, Джоэль с трудом сдерживается, чтобы не выйти из себя. И ей хотелось, чтобы он взорвался, и она могла бы опять обвинить его.
— У меня нет абсолютно никакого намерения заставлять кого-либо жениться на мне, и в меньшей степени — тебя.
— Ну и не заставляй. Но по крайней мере, давай все обсудим.
— Нам нечего обсуждать.
— Не шути. По крайней мере, дай мне возможность…
— Нет, — ответила Эйлин, кладя трубку.
В следующий раз, позвонив, Джоэль оказался холоден и вежлив.
— Послушай, мне все равно, что ты ненавидишь меня, но конечно…
— Ах, оставь меня в покое, — закричала Эйлин.
— Ну, хорошо.
На этот раз он первым положил трубку.
Эйлин возвратилась в свою комнату, дрожа от негодования.
— Ненавижу его, ненавижу, — повторяла она про себя. Она хотела, чтобы ее оставили в покое под крылышком любящих родителей наедине с переменами в своем организме. Джоэль означал для нее неразумную страсть, ссоры, бури. Он пугал Эйлин. И, когда речь шла о Джоэле, она боялась самое себя. Больше он не звонил, но написал ей длинное письмо, которое пришло вскоре после рождения Гей.
Эйлин читала его, как будто это послание из другого мира, с трудом понимая слова. Создавалось такое впечатление, что Джоэлю оно далось нелегко.
«Ты очень несправедлива, — читала она, — ведь это будет и мой ребенок тоже. Ты должна позволить мне принять участие…» Она положила письмо обратно в концерт и не стала отвечать на него.
А теперь, чувствуя слабость и лень, лежа в теплой больничной кровати, она почему-то стала надеяться на то, что Джоэль может вдруг прийти. Она не осмеливалась спросить своих родителей, звонил ли он. Его имя избегали произносить с тех пор, как было решено, что разрыв с ним будет лучше для всех.
Только у Фионы не было таких тормозов.
— Ты сказала Джоэлю? — с любопытством спросила она.
Эйлин покачала головой.
— Но ты должна.
— Это мой ребенок, — сказала Эйлин. — Он не будет принимать в этом участие. И вообще, если бы он хотел, он бы позвонил.
Фиона переменила тему и рассказала Эйлин об одном красавчике, с которым она познакомилась в автобусе, и который пригласил ее на танцы.
— Позвони мне, когда тебя выпишут, — сказала, уходя, Фиона.
Через три дня Гей воцарилась в бело-желтой детской, завернутая в темно-синее одеяло, предмет восхищения дедушки, бабушки и Эйлин.
— Мисс коротышка, — игриво сказал ее отец.
— Она набрала свой вес при рождении, — с гордостью сказала Эйлин.
— Она просто красавица, — задохнулась от счастья ее мать.
Эйлин с удивлением посмотрела на нее. Она никогда не представляла себе мать в роли любящей бабушки, но, вне сомнения, на лице ее был восторг.
Поймав на себе взгляд Эйлин, мать переменила тон и сказала отрывисто: «Теперь я уверена, дорогая, что ты захочешь все делать сама, но помни, я рядом».
— Спасибо, мама.
— Может быть, тебе вначале потребуется помощь во время купания.
— Нам показывали, как это делать, в больнице.
— Когда у тебя следующее кормление?
— Около двух, но в больнице сказали не беспокоиться, если это будет немного раньше или позже.
— Очень важно установить режим, — начала ее мать и осеклась, — наверно, мои идеи уже устарели.
— Не совсем. Няня просто сказала, что надо быть гибкой.
— Уверена, что у тебя прекрасно получится, — ответила мать, целуя ее.
В действительности Эйлин не была настолько уверена, как хотела показать. Первое купание
