является его душеприказчиком». Разумеется, Уэстон Холл не мог не подтвердить то, что считалось общеизвестным. Он также предложил мистеру Ислеру при необходимости связаться с мистером Суини. В случае же если у мистера Суини возникнет желание переговорить с представителем ЮКБ, то мистера Ислера можно найти в офисе его банка на Брод-стрит в Нижнем Манхэттене.
Суини плюхнулся в кресло и некоторое время гипнотизировал меморандум взглядом.
— Вы в порядке? — обеспокоенно спросила секретарша.
— В полном, — заверил ее Суини, хотя это получилось у него не слишком убедительно. Потом добавил: — Просто все еще сказываются последствия этого чертова перелета. Послушайте, Мэри, мне надо сейчас кое-что сделать. Поэтому ни с кем меня не соединяйте. Переключайте звонки на Уэстона, если возможно. Но меня беспокоить нельзя, пока я не скажу обратное. О’кей?
Она кивнула в знак того, что принимает информацию к сведению, и вышла из комнаты, несколько удивленная нестандартным поведением босса.
Адвокат положил руки за голову, немного отодвинулся от стола и, откинувшись на подушки кресла, невидящими глазами уставился в потолок. Что теперь? Он неоднократно говорил Салазару о возможных осложнениях, но такому клиенту не скажешь: «Я вас предупреждал».
Пятнадцать лет назад Имон Суини, удаляясь от дел, сообщил сыну о счете Салазара. На этом счете фирма заработала неплохие деньги, а кроме того, Джо считался надежным другом. Нельзя сказать, чтобы Дик был слишком уж щепетильным парнем и ему претило заниматься грязными делами. Напротив, он искренне верил в то, что миром правит коррупция, а слова «хорошо» и «плохо» применительно к бизнесу являются совершенно бессмысленными. В делах имеет значение только результат; успех — это главное, и средства для его достижения несущественны.
Но Дик не признавал убийств, раз и навсегда подведя под этим черту, и боялся, что если Майкл Клейтон — а ныне его сын — обнаружит обман, тот станет жертвой не знающего жалости Салазара.
В конце тридцатых годов, когда Дик вступал в пору юности, его отец и Пат Клейтон были неразлучны. Не проходило уик-энда, чтобы кто-нибудь из них не посетил со своей семьей дом приятеля. Они пили ирландское виски и слушали песни на гэльском языке. Клейтон-старший был крутой мужик, и дорогие костюмы, которые он носил, не могли скрыть его развитой мускулатуры и повадок уличного бойца.
Нью-Йорк в начале прошлого века представлял собой своего рода этнический архипелаг, где каждое национальное сообщество опиралось на собственные силы и контролировало прежде всего своих людей. Строительная компания Клейтона довольно быстро начала процветать благодаря тому, что некоторые преуспевшие ирландские иммигранты захотели обзавестись собственными домами. Клейтону удалось убедить их доверить свои заботы ему. И он начал строить дома, парковочные площадки, а со временем даже возвел несколько церквей и школ.
Потом некоторые из составивших себе состояние ирландских иммигрантов захотели проникнуть в англоязычный истеблишмент и стать его частью посредством дальнейшего расширения своей деятельности. Клейтон напомнил им, как англичане третировали ирландцев в стране их предков, и поставил под вопрос порядочность тех членов общины, которые собирались добровольно вести свой бизнес с протестантами. Он даже говорил, что такие деятели не заслуживают того, чтобы называться ирландцами. Клейтон предложил ирландскому сообществу в Нью-Йорке помогать делу освобождения Изумрудного острова от английского владычества, для чего сам отчислял некий процент от доходов своей строительной фирмы. Однако преуспевающие члены общины относились к его деятельности и его инициативам весьма прохладно. А один богатый текстильный импортер даже заключил договор о строительстве склада с подрядчиком- протестантом. Но как только строительство было завершено, склад сгорел дотла. В так называемом ирландском Нью-Йорке не сомневались, что это дело рук Пата Клейтона, которого, как обычно, укрыла от правосудия адвокатская фирма «Имон Суини и К°».
В 1919 году конгресс принял восемнадцатую поправку к конституции. Выдвинувшийся на волне пуританской демагогии конгрессмен Эндрю Уолстед заявил, что алкоголь вреден для Америки и что американцы должны стать нацией сплошных абстинентов. Его поддерживало весьма пестрое сообщество сторонников из разных фракций вроде Англосаксонской лиги, Евангелистского протестантского движения и Фронта противников чужеземного засилья. В результате появился «сухой закон» и родилась нелегальная алкогольная индустрия, достигшая в стране такого размаха, о каком никто и помыслить не мог. (Удовлетворив потребности нации в спиртном, она заложила также основу для нелегальной торговли наркотиками, взявшей на вооружение во второй половине двадцатого века ее методы и структуру.) Запрещенный продукт доставлялся грузовиками из Канады и судами из Европы и с островов Карибского моря. Тысячи тонн крепких напитков проходили таможенные барьеры благодаря взяткам. В скором времени появились и первые алкобароны, обладавшие смелостью, умом и властью для организации дистрибуции контрабандного спиртного. В Чикаго между итальянцами и ирландцами, не поделившими алкогольный рынок, даже вспыхнула самая настоящая война. Тогда и взошла звезда небезызвестного Аль-Капоне, который, по слухам, в одном только 1927 году сделал на нелегальной торговле спиртным более ста миллионов долларов. В Бостоне же верх взяли ирландцы, добившиеся преимущественного положения сравнительно мирными средствами. А Нью-Йорк оказался слишком велик для какой-либо одной группировки, и здесь бутлегерством занималось множество национальных кланов. Клейтон съездил в Ирландию за поддержкой, после чего в ирландском Нью-Йорке ни одна приличная гостиница или закусочная, приторговывавшая спиртным, не могла открыться без его одобрения или участия.
Примерно в это время он познакомился с молодым пуэрториканцем из Бронкса. Тогда Хосе, позднее ставшему Джо, Салазару едва исполнилось восемнадцать, он очень плохо говорил по-английски, изворачивался как мог и жил на сомнительные доходы, одалживая деньги представителям низших слоев испаноязычного сообщества. Одно время он работал на подхвате у своего отца Эмилио, открывшего ссудную кассу с капиталом в три тысячи долларов, добытых им в результате налета на отделение банка «Сейвингз энд Лоан». Эмилио ходил по домам, давая взаймы по десять-двадцать долларов людям, которые не могли из-за своего бедственного положения обратиться в банк, и драл с них чудовищный процент — одолженная им сумма удваивалась каждые тридцать дней. Когда Хосе-Джо исполнилось шестнадцать, Эмилио начал учить его методам работы в ссудной кассе, так что в восемнадцать парню даже стало нравиться иметь дело с несостоятельными должниками.
Однажды, в разгар «сухого закона», молодой Джо Салазар зашел в ирландский бар. Хотя его нельзя было назвать постоянным клиентом, он жил по соседству и в баре этого парня знали. Владелец налил Джо за счет заведения двойную порцию ирландского виски и попросил об услуге: ему требовались пятьсот долларов сроком на неделю.
— На что? — осведомился Джо.
Владелец бара вынул из-под прилавка бутылку «Бушмилса».
— Лучшее виски, какое только можно купить за деньги. — Он ткнул пальцем в этикетку.
Салазар мысленно произвел калькуляцию.
— Тридцать процентов за семь дней. — И полез в карман за бумажником.
Владелец заведения скрепил сделку рукопожатием и с благоговением принял от Джо пять стодолларовых купюр. Через неделю Салазар зашел в бар и забрал причитавшиеся ему шестьсот пятьдесят долларов.
— То самое? — поинтересовался Джо, поднимая стакан, который ему налили. — И сколько такого виски ты можешь толкнуть?
— Здесь, в баре? — Бармен наклонился к молодому человеку. — Десять ящиков в неделю без проблем, но…
— Не в ящиках, — перебил его Салазар, — ты мне их на деньги переведи.
— Торгуем на две штуки в неделю без проблем.
— И где берешь товар?
— Ну ты даешь, Джо! — удивился ирландец. — Как я могу тебе это сказать?
— А придется, — спокойно ответил Салазар, — если хочешь, чтобы мы стали партнерами.
Так бармен О’Мелли вовлек Джо Салазара в бутлегерский бизнес. На следующее утро они оба отправились к Пату Клейтону и заплатили наличными за контейнер виски пятьсот долларов.
К 1933 году, когда двадцать первая поправка положила конец «сухому закону», Джо Салазар давно уже расстался с О’Мелли и лично заправлял рынком алкогольных напитков в латиноамериканском квартале,
