вас разорвет на мелкие кусочки.
— Я это знаю, — величаво оправляя сбившиеся на сторону амулеты, спокойно ответил Маланич. — Знаю, что один твой вид сейчас возвращает надежду и вливает силу в сердца древлян. И неужели ты мог подумать, что я готов тобой пожертвовать? Да я за тебя… Или я не древлянин?
Так Маланич никогда с князем не разговаривал. И он сказал, что требуется от Мала: нужно, чтобы тот отправился с волхвами к берегу речки Гнилопяти, где некогда они соорудили великое капище Морене и Чернобогу, там разрезал себе запястье и своей княжеской древней кровью окропил идолы темных богов. Это и будет та жертва, какой боги удовлетворятся.
Тут бы князю и вспомнить предупреждение сметливого Мокея, но он куда больше привык слушать волхвов, а не какого-то вдовьего сына, какой только в особых обстоятельствах стал воеводой. И Мал подумал о раненых в Искоростене, вспомнил их — у того на груди повязка потемнела от крови, тому ногу по голень отсекли, еще у одного оперенная стрела торчит из вытекшей глазницы. И вот он, князь этой земли, может вылечить их всех, может поднять мертвых и вернуть им жизнь и силу, он даст им источники живой и мертвой воды!.. Ибо сейчас даже у него, князя древлянского, не было этой чародейской дивной водицы, а посылать за таковой на окраины его земли, когда русичи уже вторглись в его леса, не было возможности.
— Я согласен с тобой, мудрый Маланич. Когда отправимся?
— Ночь пройдет, день настанет — и мы в путь.
Мал с готовностью кивнул.
— Я велю своим охранникам быть наготове.
Было решено, что князь с волхвами отправится в путь на лодке по реке Уже. Двинутся они на заход солнца, пока не достигнут нужного притока, а оттуда уже доберутся до капища темных богов.
Малу было не по себе от мысли, что они будут ехать по отдаленным пределам, где еще в силе нежить, куда не дошла гроза и где не пуганные Перуном духи еще ощущали свою силу. Но ведь он был с верными воинами-охранниками и в сопровождении троих сильных волхвов — самого мудрого Маланича, а также Пуща и Шелота. Однако когда они уже садились в лодку, Мала смутило, сколько людей смотрели с вышек града на его отплытие. Он-то, конечно, сообщил, что отбывает ненадолго, однако люди как будто не верили, словно и впрямь решили, что князь покидает их в самое трудное время.
Оттого Мал во время всего пути был молчаливым и угрюмым. Да и добраться до капища на речке Гнилопяти было не так-то просто. Сперва они долго плыли под парусом, затем пересели в узкую длинную лодку-долбленку и углубились под нависающими ветвями в густую чащу. Путь тут был не из легких: места заболоченные, речки в бобровых запрудах пухли в разливах, повсюду бурелом, приходилось петлять по извилистому руслу. В обступившей их чаще все время что-то ухало, постанывало, скрипело. Волхвы к этому относились спокойно, а вот у Мала и его сильных рослых кметей в лице ни кровинки не было, лишний раз и не оглянутся на окликающих из-под бурелома лесовиков, вздрагивали, когда из воды появлялась облепленная тиной башка кикиморы, смотрела вслед, пуская пузыри. И мрак тут какой-то бесконечный даже днем, мошка, гнус донимают. Когда деревья немного расступились и на возвышенности путники заметили лесное селище, то обрадовались. Дымок вон вьется, куры кудахчут. Хотели было сделать остановку, но Маланич не велел, говорил, что поторапливаться надо.
К вечеру они добрались до более-менее сухого места, где виднелась бревенчатая стена волховского скита, откуда местные ведуны оберегали округу от приставаний нежити. Они вышли встречать, когда Маланич прокричал лесной птицей, оставили долбленку подле небольшого причала и по тропе попели в скит. Как и везде, здесь стоял полумрак, но тропа была хорошо протоптана, на ней виднелись отпечатки лосиных и кабаньих копыт. А может, это следы нелюдей лесных? Точно. Мал сам увидел, как путь им перешел козлоногий оборотень с торчащей на загривке шерстью. Прошел, словно и не заметил путников, сутулый, грязный, зацокотал что-то, не поворачиваясь, будто сорока застрекотала.
Но Маланич спокойно шел впереди, опираясь на свой посох с человечьим черепом, так же спокойно шел и замыкавший вереницу волхв, словно ничего необычного или стоящего внимания не заметил. Тропинка сделала поворот, и они пошли в скит сквозь узкую тяжелую калитку в тыне из бревен. Над зелеными от мха крышами внутри тихо вился голубоватый дымок.
Местные служители гостеприимно приняли путников, накормили вареной тетеревятиной с корешками, расположили почивать в длинной, покрытой темными мхами полуземлянке. После долгого пути Мал и его стражи позасыпали сразу, князь даже сапог не снял, а кмети его так в доспехах и рухнули. То ли намаялись так, то ли подмешали им что в еду.
Глухой ночью Маланич растолкал Мала.
— Вставай, княже, в путь пора.
Мал, еще сонный, послушно поплелся за ним, зевая и кутаясь в нагретую в дымной полуземлянке накидку. Но на дворе, с холода, будто очнулся, стал соображать более четко.
— Тю, морок тебя, Маланич! Куда в ночи по чащам шастать? Вот с утречка…
Но не договорил, когда Маланич вдруг навел на князя руки и с их ладоней на Мала полился сероватый во тьме дымок, стал его обволакивать. Мал с перепугу попятился, начал было отмахиваться, но руки его вдруг истончились, стали неуклюжими, спину тоже словно вдруг стало тяжело держать прямо, и он рухнул на колени… на все четыре конечности, превратившиеся в когтистые серые лапы. Ибо князь древлянский уже не был человеком, а был он линялым в летнюю пору волком, уши его торчали остро вверх, улавливая все звуки ночи, мокрый холодный нос разом ощутил тьму запахов.
Мал-волк сперва закрутился вьюном, пока другой волк — белый и сильный, с черными густыми подпалинами на лбу не наскочил на него, повалив, придавил сильными лапами. И зарычал глухо у самой морды. И самое странное, что Мал вдруг отчетливо его понял: «Времени мало у нас. Волками сквозь чащи легко доберемся, успеем, как надо».
И все это Мал-волк уразумел сразу. Увидел и еще двоих волков, крутившихся рядом, в рыжеватом даже узнал Пуща, а молодой да вертлявый несомненно был Шелот. Другие служители стояли молча в стороне, спокойно так стояли, в руке у одного светилась плошка, и ставшему волком древлянскому князю вдруг сделалось тревожно при виде живого огня. Он ощутил почти облегчение, когда волхвы отворили калитку в тяжелом частоколе, когда меж бревен показался выход на волю, повеяло ароматом леса, с его запахами сырости, заячьего помета под забором, ощущением свободы и движения.
Ух как же они бежали! Четыре волка-оборотня легко неслись через лес, перескакивали через поваленные деревья, разбрызгивали ночную росу с высоких листьев папоротника, взбегали на каменистые кручи, вновь каким-то особым чутьем находили проходы между стволами увитых лишайниками елей, сбегали по мягкой под упругими лапами траве, вновь скакали. Белый волк вдруг остановился, прилег, тяжело поводя боками, язык высунул почти по-собачьи. Передохнуть предлагал. А вот Мал как будто и не устал. Его поражала и дивила рьяная мощь нового тела. В человеческом обличье он был неуклюж и тяжел, ходил немного вразвалочку, сам зная, что ловкости и нем не более, чем в бабе на сносях. Сейчас же, с поджарым животом, с ловкими сильными конечностями, с оберегавшей от ночной сырости теплой шкурой, Мал как будто удесятерил свои силы. И пока иные отдыхали, он шастал между деревьями, с охотой помочился на них, оставив свои метки, потом стал шерудить носом по опавшей старой листве, ощутив запах недавно прошедшего тут лося. И как же хотелось побежать по следу!.. Князю-оборотню казалось, что он вообще мало чего гак желал в жизни, как хотел сейчас выйти на лов против большого, полного крови и сладковатого мяса сохатого. Это не конем гнать зверя, это самому… настичь, ловким прыжком вскочить на загривок, вонзить крепкие клыки в мясо, рвать…
Знай ранее Мал, что такие вот превращения столько несут, он бы награждал своего волхва за каждое такое чудо. Вот бы жизнь у него была! И он, подпрыгивая, как щенок, подлежал к отдыхавшему белому волку, потерся лбом о его загривок.
Но волк Маланич только глухо рыкнул в ответ, поднялся и вновь затрусил в чащу, постепенно ускоряя бег. Мал несся следом, ему было весело, его ничего не страшило. Вон даже когда пущевик корявый заскрипел на пути, тяжело выпрямляя согнутую спину, Мал не испугался, как испугался бы человеком, а легко, почти с лету перемахнул через живую корягу, понесся дальше в своей небольшой стае волков- оборотней.
Они продолжали мчаться через лес, и Малу начинало казаться, что он всегда был волком, он
