красное личико своего сына и испытывала радость оттого, что видит его. Ее заполонила нежность, сама не заметила, как протянула к нему руки. Но едва Ольга подала его, как вдруг Малфрида отшатнулась, даже закрыла лицо руками, закричала:
— Нет, нет, уберите его! Унесите!..
Она повернула голову к стене, заставляя себя смотреть только на видневшийся среди плотно пригнанных бревен мох. Это был не ее ребенок. Он был уже обещан другому, его надо было отдать. Особенно после того, как тот, кому она обещала сына, спас ее, выполнив условия их сделки, оберегал ее. Теперь же черед ведьмы выполнить обещанное. И как можно скорее, пока не иссякла ее решимость.
И все же из ее глаз полились слезы, глупые, медленные, непрошеные. Ведь всегда знала, что так будет, чего же теперь сожалеть. Откуда эта нежность к ранее так ненавидимому ребенку?
— Я справлюсь, — самой себе приказала она.
Где-то в стороне звучали приглушенные женские голоса, плескала вода, которой они обмывали новорожденного. Он чихал, негромко и слабенько, но как заголосил, слабости уже не чувствовалось.
— Богатырь будет! — уверенно сказала одна из женщин. И добавила через время: — Надо только ему кормилицу поскорее подыскать. Мать-то такая, что вряд ли его приложит к груди. Ведьма, одним словом!
Малфрида хотела только одного — чтобы ее поскорее оставили в покое. Она очень устала, а ей нужны были силы. Хвала богам, что ее усталости хватило, чтобы уснуть и ни о чем не думать.
Глава 16
— Торбьерн, вы далее идите, а я тут посижу.
Свенельд произнес это устало, но твердо. И ярл его понял — лучше оставить посадника в покое. Видел, как Свенельд шагнул с тропы к разлапистой широкой ели, подлез под ветви, будто хотел схорониться.
Торбьерн только кивнул остальным, мол, не трогайте, пойдем дальше без посадника. Но никто и не возражал. После попытки взять с ходу Искоростень люди были так измучены, многие изранены, некоторые еще и тащили на скрещенных копьях тела погибших. Все уже убедились, что мертвые больше не встают по ночам, но предать их погребальному костру было необходимо. Это дань последнего уважения павшим, их путь в Ирий.
Свенельд устало опустился на сухую хвою под нависавшими шатром лапами ели, оперся спиной о ствол. Хорошо-то как, вот так расслабиться! Он положил на колени свой меч в потертых ножнах из лилового бархата с серебряным наконечником. Подумав, вынул его, оставив обнаженным. А то мало ли что в этом лесу может произойти, надо быть готовым ко всему. Древлянский лес по-прежнему полон потаенных духов, они враждебны, да вот только булата каленого побаиваются, не пристанут. Сами древляне после сегодняшнего нападения на град вряд ли осмелятся нос высунуть из-за укреплений. Вот он и позволил себе небольшой передых. Он очень устал, как после попытки захватить Искоростень, так и вообще: от недосыпания и страхов, от обязанности постоянно быть среди людей, беспокоиться о себе и о них, заниматься насущными вопросами как нападения, так и обороны, решать, чем кормить воинов, как обустроить, кого ставить в дозор, кого отправлять доглядником. Но ничего, воевод в стане русичей сейчас хватает. Они вечно ворчат, что Свенельд всем управляет, что власти много взял, вот пусть и покомандуют сегодня без него.
Под елью было сухо и почти уютно, привычно моросивший с серого неба дождь не проникал сюда. Одурманивающее пахло сырой хвоей, смолистой древесиной, прелой листвой. Свенельд вдруг заметил, что лес-то красив. Деревья — дуб, граб, березы, ольха — все в багрянце и золоте, в сочной осенней меди, то тут, то там пронизанной темными росчерками стройных елей. Даже морось этого вечного древлянского дождя не погасила яркие кроны кленов и буков, листья с них уже опадали, но не так быстро, как если бы тут вились ветры. Но ветров не было, застывший мир, подвластный лишь малой толике богов, замер, природа сама жила и сохранилась, несмотря на все, что творили среди ее красы люди. Ранее Свенельд в эту пору как раз собирался в полюдье, ведь уже желтень отступал, приближалось время листопада[108], когда опадает лист с деревьев, когда все начинали готовиться к зиме.
Свенельд усмехнулся и прикрыл глаза. Надо же, засмотрелся. И он подумал уже о другом: как Ольга вытребовала у него рубашку для новорожденного мальца Малфриды. Ей-то что? А вот Свенельда все принялись едва ли не поздравлять, хотя он даже не пошел к Малфриде. Знал, что Ольга велела подыскать для малыша кормилицу, будто-де его боярыня отказывается кормить дитя, грудь ее расперло от молока, и она сильно расхворалась. Только поэтому Ольга и не взяла ее с собой, когда уезжала в Киев с маленьким Святославом. Княгиня не решалась больше оставлять сына в древлянской земле, испугалась за него очень. Вроде как и сына Малфриды думала с собой взять, но та вдруг воспротивилась. Даже сказала, что будет кормить его. А уж имя ребеночку едва ли не все воины придумывали: это было неплохо, вот так отвлечься на радостное событие после всех этих ужасов. Так всем миром и порешили дать имя Добрыня. Свенельд не возражал. Да и не до того ему было. Он со своими людьми обшарил всю округу Искоростеня, рассмотрел, где и как лучше расположить отряды, тщательно изучил укрепления, городни, рвы, пострадавшие от пожара стены, частоколы. Да, хорошо укрепились древляне, но ведь долго они там взаперти не протянут, таким скопом. Не рассчитывал Искоростень содержать такую ораву со всех углов древлянского племени.
Конечно, сейчас, когда древлянское волшебство пошло на убыль, было бы неплохо взять Искоростень в осаду и ждать, когда защитники оголодают и запросят пощады. Однако русичи уже утомились от долгой войны, да и неосторожно держать тут такое воинство — мало ли где на Руси еще рать понадобится? К тому же после попытки Волчары увести своих Свенельд не был уверен, что и другие не сочтут, будто их время служить Ольге окончилось, не запросятся по домам, к семьям, к родным избам, где уже, наверное, и урожай убрали, самое время свадеб подоспело. А тут… Все дождь этот нескончаемый, когда грязь и глина прилипли к ногам будто навечно. Нет, Свенельд правильно сделал, что настоял испытать Искоростень на прочность: получится, не получится, а люди встряхнутся. Да и древлянам пора уже понять, что русичи их никогда не оставят в покое, пора им смириться да подумать о покорности. И чего там их князь Мал раздумывает? Хотя вон Малкиня по-прежнему уверяет, что и нет там никакого Мала. Куда же делся? Хотелось верить, что не умчался за подмогой. Поэтому на сходке Свенельд так и сказал, что надо брать Искоростень, пока Мал новых воинов не привел.
Ну и пошли на град. Неудачно. Иного Свенельд и не ожидал. Такие укрепления просто так не взять, но кое-чего они все же добились.
Свенельд приподнял усталую руку — кисть сильно распухла от стрельбы из лука, сидел, разминая ее, и вспоминал, как все происходило. Дождика-то с рассвета не было, это потом он пошел, когда он уже отступать приказал. А до того у всех были заготовлены специально подсушенные тетивы, стрелы собраны в тулы[109]. Его люди пошли на Искоростень, кто бегом, прикрываясь щитами, а кого он попридержал, велев защищать своих стрельбой. Он помнил, как скрипели луки, как воздух вмиг потемнел и сгустился от стрел. Его витязи хорошо стреляли, попадали отменно. А отчего было не попасть, если, заметив начало приступа, древляне так и повалили на стены, высыпали, встали почитай еще одним частоколом на заборолах. Ну их и разили: то один, то другой оседал, а то и переваливался в ров с водой.
Когда же первое смятение на стенах Искоростеня прошло, древляне опомнились и стали отстреливаться. Но уже немало русичей смогли в прорыве достичь рва, стали перебрасывать через него лестницы, перебегали по ним, и там, на глиняной, скользкой насыпи под бревнами городен, укреплялись и уже оттуда забрасывали наверх веревки с крючьями, ставили, втыкая в мягкий грунт, лестницы, карабкались.
Первыми в наскоке обычно бывают новички и самые молодые, еще не напившиеся вражеской крови. И они же первыми гибнут. Так всегда бывает, поэтому Свенельд попридержал своих. Откуда же ему было знать, что эти молодцы так рьяно и борзо наскочат со всех сторон, что почти взберутся на стены. То там, то тут на заборолах возникали схватки. И нападавшие и оборонявшиеся сражались отчаянно, и хотя взобравшиеся первыми гибли, последующие успевали занимать их места. Свенельду даже впрямь
