полу.
Волхв поднял голову, смотрел на небо, даже воздух в себя втянул, принюхался, будто зверь.
— Видишь, посадник, она идет как раз по границе света и тени. Здесь Перун бушевал во время тризны по князю, здесь сейчас иные силы правят. А там, — он указал рукой на темно нависающую тяжелую тучу, где не было ни лунного света, ни звезд, — там другая власть, там Морена в силе и новый ее господин Чернобог. Но туда Малфрида не пошла.
Для Свенельда все это было слишком сложно. Не был он мастак чародейства эти разбирать. Но и у него отчего-то сложилось странное ощущение, будто вокруг нечто сгущается. И при этом было так тихо, как тихо и быть не может. Лучше бы что-то происходило, пусть бы дух какой вышел или мертвяк поднялся, тогда хоть знаешь, с кем надо бороться. А так… так какая-то оторопь находила. Хотелось зажмуриться, присесть, закрыть голову руками, зарыться в мох, забиться в ямку под корнями. Свенельд даже осерчал на себя за подобные страхи. Потому отстранил ведуна и решительно шагнул вперед.
Но если Малкиня и в ночи мог ходить привычным и осторожным шагом лесного жителя-охотника — ветки не заденет, валежину обойдет, чтобы не задеть, — то Свенельд шел, как умел. Вот и хрустнула под его сапогом ветка, сломалась пополам. Он даже замер растерянно.
И тут же Малкиня почти повис на нем, пригибая в заросли молоденьких берез.
Свенельд только через миг смог посмотреть, когда нетерпеливо скинул с затылка давящую руку волхва. Но тут же опять приник к земле. Н-да, порой его жена, знакомая до последней родинки на теле, вызывала в нем настоящий страх. По крайней мере, то, что увидел мельком Свенельд…
Она показалась ему тенью, стройной и пышноволосой тенью, почти красивой… если бы не была столь жуткой. Ибо на этом темном в ночи лице светились огромные глаза. Казалось, свет шел от них в ночь, будто в самой ведьме Малфриде сейчас горел некий желтый, как вечернее небо на закате, огонь. Внутренний. Но сама она была черна, как некий беспросветный дух.
— Чур меня!..
— Тсс! Она хорошо видит во мраке, — шепнул рядом Малкиня. — Затаись, пока не заметила.
Борони боги, чтоб заметила! — ужаснулся Свенельд. И снова стало противно от этого страха. Но головы от земли поднять все же не решился. Так и лежал, размышляя, а на кой ляд ему все это? Может, стоит вернуться?
Но и не заикнулся о возвращении. Он витязь или нет? Он сын викинга, он воевода киевский. Ему ли бояться! Но так он просто подбадривал себя.
— Я ведь все одно понял, куда она направилась, — через некоторое время сказал Малкиня. — И лучше нам не идти след в след за ведьмой, а обождать…
В его голосе прозвучало жесткое осуждение. Но не страх. Поэтому Свенельд и слова не промолвил, когда через какое-то время ведун опять увлек его в лес. Не за Малфридой, а как бы немного в сторону.
— «Ложе для подношений» этот камень называется, — объяснял ведун по дороге. — Место известное. Простому люду пути туда нет, а вот мы, волхвы, там частенько бываем, когда надо жертву особую преподнести. Вот и Малфрида туда направляется, больше тут идти ей некуда: справа и впереди болота, слева обрывистые берега реки Ужи. А «Ложе» камень особенный — из земли выпирает тяжелой глыбой, но поверхность его волхвы еще в незапамятные времена обтесали, для возложения жертв. Там капище древнее… Ну, было, скажем так, до того, как Маланич не надоумил нас изваяния старых богов порушить ради Чернобога.
Что каждое капище у древлян является особым местом, Свенельд и без него знал. Некогда был ему дан указ посетить те святилища потаенные да проведать, что за чародейство у древлян такое особенное. Не очень тогда у него это получилось[110]. Но и не забыл, что удалось выяснить: капища древлян — места особой силы. И простым смертным туда лучше не ходить. Свенельд же был самый что ни на есть обычный молодец из плоти и крови. Разве что с тех пор чародейскую воду пить научился. Значит, и в нем есть нечто особенное. Значит — была не была! Вон ведь Малкиня не страшится. Ну да Малкиня и есть волхв, каким туда открыт доступ. И по тому, как уверенно ведет Свенельда, видно — бывал там не единожды.
Малкиня и впрямь теперь, когда они не крались за чародейкой, двигался скоро и уверенно. Даже заметил, что они придут на место раньше ведьмы. Впервые он так Малфриду назвал. И чего так рвется? Может, за ее сына волнуется? А вдруг все же его дитя?
Малкиня тут же повернулся и быстро сказал:
— Да не мое это дитя, не терзайся! А горестно мне, что милая мне Малфрида дурное замыслила, потому и иду. Я ведь мужчина, у меня свой мир, своя справедливость, какую вы, варяги, честью называете. Так вот: моя честь не позволяет разрешить ведьме погубить невинное дитя. Она же хоть и кормила его своим молоком, а погубить решила — это уж точно. Ибо на «Ложе-камень» кладут только жертву. И если порой и умащают богов детской кровью, то сами родители никогда такого не делают. Это… Это чудовищно! Это проклятье на всю жизнь!
Он говорил запальчиво, все громче и громче. Свенельд даже взволнованно осмотрелся, будто опасаясь, что их услышат. Но Малкиня опять-таки уловил эту мысль и успокоил посадника. Нет тут никого такого, кто прислушается. Он ведун и знает это.
А вот обычный человек Свенельд так не думал. Ему вообще не нравились эти места. Жутковато было. Земля под ногами стала чавкать, в полутьме выступали мертвые и сухие деревья на болоте. Один раз показалось, будто за ними крадется чья-то тень, следит из-за коряг. Малкиня тут же махнул небрежно рукой: кикимора, мол, обычная. К ним она не подойдет: и двое их, да и железа нежить опасается, а они оба в доспехах, — Малкиня в куртке с бляхами, а на посаднике склепанная из колец длинная кольчуга. Да и меч варяга страшен для нежити.
Свенельду было не очень приятно, что ведун опять подсмотрел его страхи. Вот и выходило, что Малкине все нипочем, а отважный Свенельд от любой кикиморы шарахается. И он заставил себя думать о том, что подозревал: ведь ведьма намекала, что выкупила его у Кощея. Подумать только, у Кощея!.. Хоть верь, хоть не верь тут. Однако здесь, в этой чаще, он скорее верил. И если в обмен на спасение его жизни Малфрида решила отдать Кощею своего ребенка… Выходит, любила она Свенельда так, как он того и не заслуживал… Но все же ему не было от этого ни тепло, ни радостно. Он был возмущен ее решением. Отдать такому чародею в жертву своего ребенка… Своего! Нет, все, что было в Свенельде благородного и по- человечески разумного, противилось этому. Вот и идет он через лес, чтобы помешать ей. Идет, сам не ведая, что их ждет.
И тут опять Малкиня. Шел ведь притихнув, но все, что надо, угадал:
— У Малфриды с собой есть оберег, данный Кощеем. Вот только ранее я не знал, ради какой услуги Темный ее охраняет. А оказывается… тебя она так выкупила.
— А тебе и завидно, — попытался пошутить Свенельд.
Но шутка вышла какой-то злой. Да и Малкиня стал вдруг какой-то грустный, вон бредет, понурив голову. Ну что ж, так пусть еще выведает: и Свенельд стал думать о том, как давно они с Малфридой сторонятся друг друга, что уже не любовь к мужу движет ведьмой, а некогда данное слово. Ведь получивший оберег от Кощея так просто от власти его не избавится.
Малкиня продолжал молчать. А когда они пришли на капище, молчал уже Свенельд. Слова молвить не мог.
«Ложе-камень» находился посреди круглой поляны, освещенный особым светом, будто ниспадавшим на него сверху. Хотя и чаща тут расступилась, вверху был виден диск луны, однако все выглядело странно, будто мерещилось. Стылый неподвижный воздух слегка покалывал кожу, проходил холодными волнами, и было ощущение, будто они находятся и здесь, и в неком ином мире, словно грань между Явью и Навью, Тем и Этим Светом стала тоньше и прозрачнее.
И тут же Малкиня сказал:
— Ты верно понял, Свенельд. Тут сила ощущается даже в воздухе. Раньше била и из-под земли, но Морена чует наше присутствие и не пускает ее. Мы ведь тут без обычных слов и ритуалов, мы просто так…
— Да отвяжись ты, догадливый! — отмахнулся от него Свенельд, раздосадованный, что Малкиня спокоен, а у него даже волосы шевелятся на затылке, покалывает в глазах, как будто не выспался. А ведь спал же, усталости нет. Только… Он не стал додумывать, что его дрожь пробивает, как на морозе. — Ответь
