таскали тяжелые ведра, расплескивая воду по брусчатке. В центре двора пританцовывал огромный жеребец. Конюхи, ругаясь, шарахались от мелькающих в воздухе копыт. Он был черен как смоль, Изабо видела его налитые кровью глаза и слышала яростное, свистящее ржание. Она не испугалась. Она любила лошадей и частенько каталась на пони, живших в горах вокруг укромной долины. Однако ей не удалось приручить ни одного из них, так как скакуны, обитающие в горах, были осторожны и опасались людей, даже тех, кто умел говорить на их языке. Изабо научилась разговаривать с лошадьми почти тогда же, когда выучила язык птиц, Мегэн любила повторять, что лошади часто знают столько же, как и их хозяева, и, как правило, рады случаю поболтать.
Изабо подошла поближе. Этот конь был напуган и рассержен. Она подобралась поближе, глядя вверх на животное, бьющее передними копытами и рвущееся с привязи. Она еще не знала, что собирается делать, но прежде, чем она коснулась конской морды коня, сильная рука обвилась вокруг ее талии, и ее перенесли в сторону.
— Скотный двор — не место для хорошеньких девушек, — произнес смеющийся голос, ее высоко подбросили в воздух и тут же поймали. Изабо завизжала от восторга. — Лови, — сказал мужчина и перебросил девочку одному из своих товарищей, который поймав ее, легко опустил на землю.
Растрепанная, но исполненная достоинства, Изабо обернулась и увидела, что ее спаситель поймал повод и сильной рукой ухватил жеребца за ухо. Он был высок очень смугл, одет в узкие черные штаны и драную красную рубаху. Длинные черные волосы были стянуты в хвост. Изабо узнала его — это был один из циркачей, на которых Мегэн не разрешила ей посмотреть. Жеребец притих, но все еще сверкал глазами и приплясывал. Погладив коня по взмыленной шее, циркач что-то шепнул в мохнатое ухо.
— Мой папа умеет ладить с лошадьми, — гордо сказал кто-то у нее за спиной. Оглянувшись, Изабо увидела мальчика, который мог крутиться колесом так же легко, как она — ходить. Его смуглое лицо было чумазым, а одежда немногим отличалась от лохмотьев. Его тощие ноги выглядывали из-под коротких рваных штанов, а башмаки явно были ему велики. То, что он выглядел оборванцем, ничуть не смутило Изабо — ей понравилось его озорное лицо, интерес, с которым он разглядывал девочку в скромном сером платьице и белом чепце.
— Что он сказал коню? — поинтересовалась Изабо. Лицо мальчика слегка помрачнело.
— Ничего особенного, — ответил он. — Слова не так уж важны — главное голос.
Изабо хотела разузнать побольше, но почувствовала, что ее снова обняли за талию и подбросили в воздух. Посмотрев вниз, она весело рассмеялась.
— Разве мама никогда не говорила тебе, что маленьким девочкам нельзя играть под конскими копытами?
— Но я люблю лошадей, — возразила Изабо.
— Ну, возможно, не все лошади хорошие, — сказал циркач.
— Этот конь хороший, он просто не хотел здесь оставаться, — объяснила Изабо. — Ему не нравится новый хозяин.
— Вот как? — воскликнул циркач. — Откуда ты знаешь?
Изабо тут же смущенно вспыхнула.
— Знаю, — уклончиво ответила она. — Он не похож на плохую лошадь.
Почему-то это утверждение рассмешило циркача, и он расхохотался, запрокинув назад голову.
— Нет уж, милая, в следующий раз не лезь под копыта, неважно, хорошая это будет лошадь или плохая.
Циркач поставил ее на землю и вытащил из своих лохмотьев несколько разноцветных шариков, которые тут же начал крутить в пальцах.
— А теперь беги к маме, малышка, а то тебя хватятся. Дайд, тебе тоже пора домой. А я пойду погляжу, где тут можно развлечься.
Шарики исчезли, точно по волшебству, и циркач направился к дверям.
Двое ребятишек переглянулись и затеяли игру в пятнашки среди мусорных куч, ведер и ящиков, загромождавших двор. Изабо не веселилась так с тех пор, как они покинули свою долину. Может быть, она не веселилась так никогда в жизни, ведь у нее никогда не было приятелей, если не считать лесных зверей. Дайд был ловким и шустрым, он мог ходить на руках и крутиться колесом и знал столько смешных историй, что у Изабо живот разболелся от смеха. В конце концов старший конюх прогнал их со двора, и они, раскрасневшиеся и возбужденные, бегом вернулись в гостиницу.
Ввалившись в дверь, Изабо застыла на месте. Взгляд Мегэн не сулил ничего хорошего. Она вдруг осознала, что ее платье все в пыли и в соломе, чепец съехал в сторону, рыжие кудри растрепались, а постояльцы глядят на нее и скалят зубы. Помертвев, она юркнула в темный угол и попыталась привести себя в порядок. Внимание публики вернулось к циркачам, которые сидели за угловым столом и играли в кости с постояльцами: толстяком в подбитом мехом плаще, высоким угрюмым человеком с раскосыми глазами и молчуном, который за всю игру проронил не больше двух слов. Менестрель отложил лютню и с аппетитом поглощал рагу, обнимая левой рукой одну из служанок.
Яркая одежда и громкие голоса циркачей притягивали взгляд. Дайд юркнул в уголок рядом с Изабо. Она почувствовала, что мальчик не хочет, чтобы его заметил отец. Они начали перешептываться в своем углу, причем Изабо старательно избегала взгляда Мегэн.
Циркач, сверкнув белыми зубами, подвинул к себе кучку монет.
— Сегодня у нас будет ужин, — прошептал Дайд. Изабо поглядела на него с удивлением. Несмотря на то, что они с Мегэн жили в глуши, девочка не знала, что такое голод. Она посмотрела на тощие руки и ноги Дайда и лиловый синяк на скуле. Возможно, бродить по городам и весям от города к городу, жонглируя и рассказывая истории, было не так уж и весело.
Было уже поздно, и Изабо начала клевать носом, свернувшись у огня и слушая негромкий перебор струн. Но удача скоро оставила циркача — вскоре кучка монет начала таять.
— Ладно, с меня хватит, — зевнув, сказал толстяк в меховом плаще и встал из-за стола.
— Погоди, парень, — рассмеялся циркач. — Я должен проиграть еще несколько монет.
Изабо очень обрадовалась, когда толстяк покачал головой и поднялся.
— Ну давай, еще один бросок. Ставлю на кон все, что у меня осталось, — Циркач подвинул оставшиеся монеты на середину стола и подкинул одну из них так, что она завертелась в воздухе.
Толстяк явно боролся с искушением. Он посмотрел, как монета заблестела, вращаясь, затем кивнул и снова уселся на свое место.
— Только один бросок, не забудь, — предупредил он, и циркач кивнул, бросая свою монетку на стол.
В комнате повисла тишина, когда толстяк развязал свой кошель и высыпал деньги на стол. Несколько монет укатилось со стола. Толстяк бросил кости и довольно улыбнулся, увидев, что выпало две банри. Лицо циркача помрачнело. Он долго тряс кости, хмурясь, затем резко подбросил их вверх. Наклонившись вперед, Изабо смотрела, как кости падают на стол. Проигрыш циркача казался неминуемым, и Изабо, не думая, указала на них пальцем. Кости перевернулись еще один раз: выпало два ри. По комнате пронесся вздох. Циркач, смеясь, сгреб со стола все деньги. Толстяк, пожав плечами, направился к выходу. Изабо вернулась в свой уголок, чувствуя на себе изумленный взгляд Дайда и спокойный, внимательный — своей опекунши.
— Как ты это сделала? — прошептал Дайд.
Изабо сделала вид, что не понимает, о чем он говорит. Циркач тоже смотрел на нее, и казалось, что-то обдумывал. Другой игрок, молчаливый сероглазый мужчина, перегнулся через стол, чтобы поглядеть на нее. Смущенная, Изабо спряталась за Мегэн, и та укрыла ее своим пледом.
— Глупая девчонка, — прошептала она. — Надеюсь, твоя выходка никому не повредит.
Выглядывая из своего убежища, Изабо увидела, что циркачи смеясь, собирают свои пожитки. Дайд сидит на плечах у отца, спокойный мужчина с задумчивым видом стоит в тени, а менестрель пытается поцеловать служанку. Трактирщик убирал со стола, со звоном составляя на поднос оловянные кружки. Подойдя к двери, отец Дайда обернулся и подмигнул девочке, а сам Дайд помахал ей рукой, все еще сохраняя на лице удивленное выражение.
Подождав, пока постояльцы не разошлись, Мегэн встала на ноги, подталкивая Изабо перед собой.
— Нам надо уходить, — сказала она. — Бери вещи.
