осквернили наши реки и моря своими городами и селами и вашими грязными животными; вы охотились на китов и морских коров и оставили нас голодать; вы убивали наших людей ради забавы, вы даже взяли в моду носить нашу кожу! – Ее губы искривились от отвращения. – Нас выгнали с наших зимовий на побережье Каррига, а ваши ведьмы построили свою Башню над собственной пещерой короля Фэйргов, совершив немыслимое кощунство! Морские пещеры принадлежат королю и священны, а вы использовали их, чтобы ставить там свои корабли, как будто они – какие-то стойла! Мой народ был изгнан и выжил лишь потому, что научился строить плоты, за которые можно было цепляться в бурных ледяных морях. Единственные острова, оставленные нам, были такими голыми и бесплодными, что даже птицы не могли там гнездиться. Ты спрашиваешь, зачем? Ты удивляешься, почему мы ненавидим вас и пытаемся ниспровергнуть, да, даже вплоть до полного уничтожения? Вот поэтому!
Изабо молчала. Она знала, что Майя говорит правду. Ее жег стыд, и она не знала, что сказать. Извинения и возмущенные оправдания мешались у нее в голове. Это же было очень давно, хотелось ей сказать, и в том, что совершили наши предки, нет нашей вины. Но она знала, что даже самое маленькое действие, даже бросок костей, может иметь огромные последствия.
В конце концов она выдавила:
– Но разве Эйдан Белочубый не пытался достигнуть соглашения с королем Фэйргов? В конце Второй Фэйргийской Войны?
– Ха! – раздраженно выкрикнула Майя. – Люди отбирают наши земли, а потом мнят себя щедрыми и милосердными, потому что позволяют нам платить за использование наших собственных пляжей и рек! Мой дед поклялся никогда не склонять головы перед королем людей, и моего отца заставили сделать то же самое перед тем, как он унаследовал скипетр с черной жемчужиной и корону.
Она откинулась на спинку кресла и глубоко вздохнула, потом добавила более мягко:
– Видишь, меня учили, что все люди злые и заносчивые, и что они заслужили страдания за то, что сделали с Фэйргами. Я была счастлива, что меня избрали совершить это великое деяние для моего народа и что я, жалкая дочь-полукровка, получила возможность оправдать то, что мне милосердно оставили жизнь. Позже я поняла, что вовсе не все люди плохие, начала сомневаться в том, чему меня учили, и задумываться…
Изабо ждала, но Майя погрузилась в воспоминания. Ее лицо казалось грустным и усталым.
– Задумываться о чем? – напомнила ей Изабо в конце концов.
Майя вздохнула и снова обернулась к ней.
– Задумываться о том, как бы могла сложиться моя жизнь, если бы мне позволили по-настоящему любить Джаспера и жить без постоянного страха подвести отца и жриц. Я пыталась, ты знаешь это. Когда родилась Бронвин, я оставила Сани в облике ястреба и не связалась со своим отцом, как должна была. Я попыталась притвориться, что свободна, но было уже поздно. Слишком поздно.
Она наклонилась вперед, прикоснувшись к колену Изабо.
– Разве ты не видишь, что все, чего я хочу, это отыскать мою дочь и спокойно жить с ней где-нибудь? В каком-нибудь месте, где мы с Бронвин могли бы чувствовать себя в безопасности.
Изабо раздирали противоречивые эмоции. Ей пришлось изо всех сил сопротивляться грустной мольбе в голосе женщины, напомнив себе о сотнях ведьм и волшебных существ, погибших ужасной смертью в результате интриг Майи. Вид ее собственной изувеченной руки укрепил ее решимость, и она сказала ровно:
– Ты же видишь, твоей дочери со мной нет.
Майя отшатнулась, в ее глазах сверкнул гнев.
– Но я же знаю, что это ты увезла мою девочку! – закричала она. – Где она? Что ты с ней сделала?
– Откуда ты знаешь? – спросила Изабо.
Майя молчала. Так и не дождавшись ответа, Изабо принялась убирать со стола грязную посуду. Бочонок для воды был пуст, поэтому она вытерла миски ветошью, добавив поход за водой к перечню дел на завтрашнее утро. Она очень устала, и голова у нее гудела от всего услышанного. Ей нужно было привести в порядок свои мысли и чувства. Она повернулась к женщине и сказала:
– Пора отдохнуть. Уже поздно. Утром я отведу тебя обратно на озеро, и ты снова сможешь поплавать.
Майя устало кивнула и прижала руку ко лбу. Изабо сняла с крючьев лестницу и приставила ее к люку в потолке. Потом забралась наверх и провела ладонью над замком, нащупывая охранное заклинание. Как и следовало ожидать, люк был под защитой, и потребовалось некоторое время, чтобы разобраться, как ее снять. Но она была хорошо знакома с защитными заклинаниями Мегэн, так что в конце концов ей удалось совершить пальцами последовательность замысловатых знаков. Символ из зеленого огня на миг вспыхнул и исчез. С охапкой подогретых у огня одеял Изабо повела Майю в комнату этажом выше, которая была намного меньше и почти круглой формы.
Узкая койка с зелеными бархатными занавесями стояла у одной изогнутой стены, а резной деревянный сундук – у другой. Между этими двумя предметами мебели едва было можно протиснуться, в особенности потому, что повсюду были сложены книги, а через середину пола проходила лестница. Майе пришлось вжаться спиной в изгиб стены, чтобы Изабо смогла поставить лестницу на следующий этаж.
– Ты можешь спать наверху, – отрывисто сказала Изабо, не желая, чтобы Майя спала в постели Мегэн. Она знала, что в ее собственной комнате не было ничего такого, что Майе не следовало бы видеть, а эта комната была наполнена книгами и вещами Мегэн, и она не хотела, чтобы Майя рылась в них. – Не пытайся забраться на верхний этаж, потому что люк охраняет заклинание, и ты можешь лишиться нескольких пальцев, если не жизни. Утром я тебя разбужу. Там в сундуке должна найтись какая-нибудь одежда, которая может тебе подойти. Когда переоденешься, бросай сюда эти мокрые лохмотья.
Майя кивнула и полезла по лестнице, прижимая к груди одеяла. Изабо забралась на маленькую койку, удивленная тем, какой узкой и жесткой она оказалась, и силой мысли погасила свечу.
Следующие несколько дней они с Майей взаимно блефовали и ходили вокруг да около, пытаясь заманить друг друга в ловушку и заставить раскрыть то, что каждая знала. Изабо почувствовала, что ей очень нелегко устоять перед очарованием Майи, поскольку та затронула какие-то струны в душе молодой ведьмы. Но она всегда держала перед собой изувеченную руку, обнаружив, что вида уродливых рубцов достаточно для того, чтобы вновь обрести решимость.
