переживали, что их обнаружат, хотя новый ри первым делом и отменил указы своего брата против колдовства и волшебных существ. Лиланте и Бран слишком много пережили, чтобы так легко поверить в добросердечную натуру сельских жителей, несмотря на строгость новых законов, которые запрещали обижать тех, в чьих жилах текла кровь волшебных существ.
Бродячая труппа впервые услышала о победе повстанцев на пути из Эслинна в широкие долины верхнего Блессема. Торговец, завладевший вниманием затаившей дыхание толпы, со своей телеги, заваленной горшками и кастрюлями, рулонами ярких материй, граблями, лопатами и деревянными башмаками, темпераментно жестикулируя, описывал, как повстанцы взяли штурмом Лукерсирейский дворец после смерти предыдущего ри, Джаспера Мак-Кьюинна. Армию повстанцев возглавлял крылатый воин, который – торговец сделал драматическую паузу – оказался не кем иным, как Лахланом Оуэном Мак- Кьюинном, младшим сыном Партеты Отважного и давно потерянным братом Джаспера.
Толпа была охвачена волнением, замешательством и смятением. Слухи о крылатом прионнсе бродили по всей стране почти год, но сельские жители всегда были верны Короне, и многие любили прежнюю Банри и не могли поверить тому, что теперь говорилось о ней. Майя Благословенная – отродье ужасных Фэйргов, свирепых морских жителей, столетиями наводивших ужас на все побережье? Майя Благословенная – злая колдунья, которая превратила пропавших прионнс в черных дроздов, а потом хладнокровно натравила на них своего ястреба? Все это было слишком странно и жутко, чтобы люди могли в это поверить, и в толпе послышался ропот.
Циркачей и их спутников эта новость привела в неописуемое волнение. После спасения Гиллиан и других ребятишек, похищенных Маргрит Эрранской, циркачи спешили присоединиться к Лахлану и поддержать его. Пока они не купили повозку, детям приходилось идти пешком, поэтому их продвижение было крайне медленным. Опоздание расстроило всех, но больше всего переживал Дайд, которому страстно хотелось быть в центре событий вместе с Лахланом.
Дайд вместе со своей бабкой Энит тесно сотрудничал с молодым прионнсой, координируя восстание и подрывая власть Банри. Они укрывали его целых пять лет, когда он пытался снова привыкнуть к жизни в облике человека после того, как долгое время был заперт в теле дрозда. Теперь Дайд с нетерпением ждал, когда они доберутся до Лукерсирея и он сможет поздравить своего друга, нового Ри всего Эйлианана. Молодой циркач постоянно подгонял свой маленький караван, останавливаясь на отдых лишь далеко за полночь и поднимая своих товарищей еще до рассвета.
За время путешествия по Рионнагану циркачи слышали много разных толков. Ходили разговоры о наступлении Фэйргов, вторжении Ярких Солдат из-за Великого Водораздела, убийстве ри и гражданской войне. Некоторые деревни подвергались нападениям банд солдат, как тирсолерцев, так и бывших гвардейцев Банри, убегающих от нового порядка. Время от времени они видели где-то на горизонте столбы черного дыма, поднимающегося к небу и свидетельствующего о том, что еще один город пал перед захватчиками. Все это время циркачи жили в страшной тревоге, поскольку при таких волнениях в округе Энит не осмеливалась воспользоваться своими магическими умениями, чтобы получить новости от друзей. Хотя в каждом городе на дверях молитвенного дома висела копия новых указов Ри, объявляющих о возрождении Шабаша Ведьм, должно было пройти еще некоторое время, прежде чем те, в чьих жилах текла кровь волшебных существ, могли бы, не подвергая себя опасности, открыто ходить по улицам и посещать деревенские трактиры.
Но ночь была морозной, а из трактира доносились звуки музыки и смех. Лиланте с тоской посмотрела на ярко освещенные окна и подумала, много ли времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из ребятишек вспомнит, что они с Гвилимом остались на улице, и принесет им поесть. Хотя здесь можно было не опасаться, что ее кто-нибудь заметит, Лиланте ненавидела оставаться одна в темноте, когда остальные могли сколько угодно отдыхать и нежиться под крышей у огня. Она задумалась, заметил ли Дайд вообще ее отсутствие.
Гвилим усердно чистил сбруи и проверял копыта лошадей, опираясь на тяжелую дубину. Через некоторое время древяница бросила на него робкий взгляд и сказала:
– А вдруг они захотят, чтобы я сегодня выступила?
– Лучше бы тебе остаться здесь, – коротко ответил Гвилим. – Циркачам ты не нужна. Дети помогут им, в случае чего; кроме того, ты и сама знаешь, что это опасно.
Лиланте немного помолчала, потом, надувшись, ответила:
– В последней деревушке, где мы были, мое представление понравилось.
– А в предпоследней нас закидали гнилыми фруктами и камнями, – хмуро отрезал Гвилим. Это был коренастый мужчина с лицом, усеянным оспинами, крючковатым носом и сардонической ухмылкой, и Лиланте втайне побаивалась его.
– Ты можешь набросить на меня заклинание красотки, – предложила она через миг. – В трактире все равно темно, а кто-нибудь, у кого хватило бы Таланта разглядеть меня через иллюзию, там вряд ли окажется.
Гвилим резко отказался, но она смотрела на него с такой мольбой, что в конце концов он смягчился, пожав плечами и что-то пробормотав себе под нос. Оглядев двор, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, он указал на нее двумя пальцами и начал произносить слова заклинания, сглаживая и выравнивая черты лица Лиланте так, что она вскоре ничем не отличалась от любой другой деревенской девушки. Ее волосы-прутики, теперь лишенные всех листьев и цветов, он превратил в струящиеся каштановые локоны, заставив Лиланте от души пожалеть, что они не были ее собственными.
– Будем надеяться, что поблизости не найдется никого, кто сможет распознать колдовство, – хрипло сказал колдун. – В такую ночь никому не захочется, чтобы его выгнали из города.
Она горячо поблагодарила Гвилима и юркнула в дверь, оставив его одного в непогожей ночи. Внутри горожане восхищенно слушали песню Дайда.
Ах, если б алой розою любовь моя была,
И на скале бесплодной краса ее цвела,
То я б росинкой крошечной серебряною стал
И в лепестки душистые упал.
Вступили Энит и Нина, и их голоса, повторявшие припев, были такими мелодичными, что у Лиланте на глаза навернулись слезы.
Ах, нет моей любимой краше, моей любимой краше нет,
