Проклятые башни

возвращаясь с убитыми оленями, кроликами, птицами и рогатыми гэйл’тисами . В честь их возвращения костры взвивались особенно высоко, устраивались ликующие пляски, и все, кроме Изабо с наслаждением пировали.

Однажды, когда она и ее Шрамолицый Воин шли по заснеженному лесу, Изабо нерешительно спросила:

– Учитель, я хотела бы задать вам вопрос.

На миг ей показалось, что он откажет ей, но потом он сделал отрывистый жест согласия.

– Учитель, почему вы остаетесь здесь, в Гавани, когда все остальные Шрамолицые Воины почти все время охотятся?

Некоторое время висело молчание, потом он сделал ей знак сесть, отстегнул от спины салазки и сел на них, поджав ноги.

– Хотя мне очень хочется выйти на снежные поля, скользя по снегу с моими товарищами и чувствуя жаркую страсть охоты и убийства, на мне лежит гис твоей родственнице, Зажигающей Пламя. Так она велела мне исполнить свой долг чести. Очень давно моя дочь заблудилась в белую бурю, когда сверкали молнии и бушевал снег. Я был тогда далеко, сражаясь против прайда Косматого Медведя. Зажигающая Пламя укротила бурю, и моя дочь, которая дорога моему сердцу, нашлась. Напряжение обессилило Зажигающую Пламя, и мы долго боялись, что она заблудилась. Лишь Мать Мудрости смогла найти, исцелить и вернуть ее дух обратно в прайд. Зажигающая Пламя была готова отдать свою жизнь за мою дочь, и на меня лег гис . Поэтому, хотя меня и терзает необходимость оставаться в пещере, как ребенок, потерять зиму войны и охоты, а вместе с ней возможность получить еще один шрам, я остаюсь в Гавани и учу и наставляю тебя, как повелела Зажигающая Пламя.

Повисло молчание. Он снова неподвижно сложил руки на коленях и сказал:

– Я ответил на твой вопрос полно и правдиво, а теперь ты ответь на мой.

Изабо сделала утвердительный жест, хотя и не без трепета. Она уже поняла, что вопросы Хан’кобанов обычно были непредсказуемы и зачастую смущали.

– Почему ты отвергаешь дар Белых Богов – кровь и плоть? Я видел, как ты бледнела и давилась, когда мы пировали, прижимала ладонь ко рту и отворачивалась. Ты ешь одни лишь семена и дикие зерна, точно мотылек. Те, кто ест мясо, становятся сильными, свирепыми и горячими. Питающиеся семенами становятся слабыми, худыми и беззащитными.

Изабо печально улыбнулась ему. Она действительно с трудом находила себе достаточно еды на этих заснеженных вершинах. Основная часть запасов зерен, плодов и орехов в прайде делалась летом и хранилась в огромных каменных сосудах в Гавани. Изабо не могла просить, чтобы ей давали больше, чем всем остальным, из этих ревностно охраняемых запасов, в особенности потому, что она не принимала участия в их сборе. Поэтому она часто оставалась голодной и привыкла отыскивать под снегом упавшие орехи и съедобную кору, чтобы поддержать свои силы.

Ритмично, аккуратно подбирая слова и жесты, она ответила:

– Моя первая наставница, мудрая, как Мать Мудрости, могущественная, как Зажигающая Пламя, научила меня чтить любую жизнь. Каждая птичка, каждое семечко, каждый камень наполнены жизненной силой, душой, единственной в своем роде и одновременно такой же, как у всех других. Уничтожить эту жизненную силу все равно что ослабить вселенную.

– Но разве ты не делаешь то же самое, когда ешь растение? – Шрамолицый Воин искренне недоумевал.

Изабо покачала головой.

– Мы едим лишь его плоды и листья, позволяя самому растению расти и процветать. Мы никогда не отнимаем у растения все и не вырываем его с корнем, поэтому оно может распространять семена и продолжать свой жизненный цикл. Мы не убиваем животных ради их шкур, но собираем их шерсть, чтобы прясть. Мы не рубим деревья, чтобы добыть дрова, а собираем опавшие ветки. Мы пьем молоко наших коз и овец, но не выдаиваем их полностью, чтобы их детеныши не умерли от голода. Я ношу эти шкуры лишь потому, что животные, которым они принадлежали раньше, больше не нуждаются в них, ибо умерли в свой час, и если бы я не приняла их дар, то сама умерла бы. Я благодарю Эйя, нашу мать и отца, что это так.

Хан’кобан озадаченно покачал головой.

– Все это очень странно, – сказал он. – С такой философией ты никогда не получишь свои шрамы воина и охотника.

Изабо улыбнулась ему.

– Я знаю.

Он встал и протянул свои суставчатые пальцы, помогая ей подняться.

– Твое чело уже носит седьмой шрам Матери Мудрости, а я часто замечал, что Мать Мудрости добровольно голодает, прежде чем бросать кости или скользить среди звезд. Мать Мудрости может не охотиться и не убивать, так что, может быть, Белых Богов не оскорбит твоя странная вера, потому что они знают, что ты не презираешь их и их дары.

– Воистину надеюсь на это, – вздрогнув, ответила Изабо. Она уже знала, какими жестокими могут быть эти горы.

– И все же ты должна постичь искусство Шрамолицых Воинов, если хочешь пережить свое путешествие к Черепу Мира, – сказал Хан’кобан, ведя ее по глубокому снегу. – Скоро наступит долгая тьма. Когда ледяные бури начнут дуть без остановки, а Белые Боги будут бродить по миру, я начну учить тебя.

Прошло не так уж много дней, непрекращающиеся бури снега и тьмы полностью поглотили краткие светлые часы. Снега намело столько, что вход в пещеру был почти скрыт. Сосульки свисали с его края, точно прозрачные клыки, и все Хан’кобаны ревностно охраняли свои костры. Дни Изабо разделялись между неподвижными – с Матерью Мудрости и подвижными медитациями со Шрамолицым Воином. Но оба учили ее контролировать каждый свой вздох, сужать свое сознание до одной пламенеющей точки.

К своему изумлению Изабо обнаружила, что медленные плавные движения Шрамолицых Воинов назывались адайе, точно так же, как и боевые упражнения, которым она училась девочкой. Каждая из