что вы прибыли по поручению нашего августейшего брата и желаем узнать, что же велел передать его величество. Брэндон отвечал чуть насмешливо, в своей извечной манере скрывать за шуткой серьезные вещи. А говорил он действительно почти неслыханное: он должен остаться с юной принцессой наедине – это приказ короля, – никто не должен знать, о чем они говорят, и никто не имеет права их прерывать. Поэтому у него просьба к её высочеству: отпустить своих дам и уделить ему столько внимания, сколько потребуется.
По сути, это было грубейшим нарушением этикета – той основы, чем пронизана и на чем держится придворная жизнь. Неудивительно, что дамы сразу выказали своё возмущение и расшумелись, но Мэри жестом остановила их. Если король, её брат, так велел, а королева не протестовала, им следует подчиниться.
У неё гулко билось сердце, когда её женщины одна за другой выходили из покоев с видом оскорбленной добродетели. Мэри даже ахнула, когда Брэндон вдруг совершил неслыханную вещь – закрыл за ними дверь, задвинув засов. Теперь они были совсем одни.
– Пречистая Дева!.. Чарльз, что ты делаешь, Чарльз?
Он не отвечал, глядя на неё каким-то особенным блестящим взором. Никакой ироничной безмятежности в глазах; его взгляд был более чем выразителен – он горел.
Мэри, прижав ладонь к горлу, медленно встала. Они молча смотрели друг на друга. Шелестели тяжелые шелковые портьеры, свет и тень чередовались, все казалось нереальным, и они словно плыли в каком-то воздушном замке.
– Чарльз... – прошептала принцесса.
Он вдруг стремительно подошел к ней и, прежде чем она успела опомниться, обнял и поцеловал. Он почти поднял ее, держа на весу, и целовал, целовал, целовал... пока она не прекратила слабые попытки вырваться и сама, восхищенная, ослабевшая и возбужденная до дрожи, не обняла его.
Мир кружился и плыл, и Мэри лишь беспомощно ахнула, когда Брэндон вдруг легко подхватив её под колени, понес к кровати. Она видела прямо перед собой его до странности серьезные глаза, его напряженное лицо. Она доверяла ему полностью, но ей было так страшно.
– Чарльз, что ты хочешь?... – слабо прошептала она когда он, уложив её на кровать, склонился над ней.
– Тебя, – шепнул он, и она не успела ничего сказать ничего возразить, когда он вновь припал к её устам.
Теперь он целовал её не столь лихорадочно, как то что, когда почти набросился на неё. Он целовал ее так как тогда, в Хогли – нежно и в то же время с такой страстью, что она забыла обо всем. Слабо скрипнула кровать, когда он лег рядом, и Мэри даже сквозь оглушающий стук сердца вдруг ощутила страх.
– Милый, это ужасно! Сюда могут войти... Могут понять... Это же смерть!
Она даже попыталась вырваться, но он удержал ее. Теперь он целовал её шею, плечи, и Мэри не знала, то ли отдаться тому огню и истоме, которые все сильнее охватывали ее... то ли опомниться, начать сопротивляться и этим спасти их обоих. Но, не имея на это сил, продолжала обнимать его, запускать пальцы в длинные, чуть влажные волосы, гладить сильную, напряженную спину Брэндона, жалея, что одежда не позволяет касаться его кожи.
Он поглядел на нее, и она вздрогнула, когда он стал расстегивать кнопки ее корсажа. Не сводя взгляда с её нежного, покорного лица, он спустил платье с плеч, отогнув край выреза. Она попыталась поймать его руку, но замерла, когда его ладонь накрыла её грудь, коснулась напрягшегося соска. Его прикосновения были осторожными и умелыми... ласкающими. Мэри вдруг стало жарко, содрогаясь, она почувствовала, как горячая волна разлилась где-то в глубине её тела, делая его слабым... и в то же время в ней словно крутилась какая-то бешеная комета, она дрожала, как в лихорадке.
– Я так хочу тебя, Мэри, – прошептал он у самых её губ. – Я с ума схожу, как хочу... а ты, чудесная моя? Хочешь ли ты меня?
Хочу – чисто мужское слово. Где-то в подсознании Мэри мелькнуло, что это постыдно, она не может его хотеть... не должна. Она даже попыталась взять себя в руки, вырваться, но он не отпускал ее. Как сквозь туман, Мэри видела, как его голова склонилась к её груди, и она задрожала, чувствуя, что ею полностью овладевает дикое, чувственное, сводящее с ума, желание... чтобы он делал с ней что угодно, чтобы целовал, чтобы накрыл собой. Она задыхалась, ловила ртом воздух и, непроизвольно выгнувшись, застонала, обнимая его, и едва не заплакала, когда он чуть отстранился, не хотела отпускать, тянула к себе.
– Ты хочешь этого, Мэри? Ты хочешь...
Она вся горела неведомым ей доселе желанием.
– Да, я хочу тебя! – сказала она наконец каким-то незнакомым низким и хриплым голосом, от которого он вздрогнул.
А потом разнял обнимавшие его руки, просто глядел на неё невероятными глазами, но не порывался больше возобновить эту чудесную игру.
– Тогда так и должно быть... Но не сейчас.
Она едва не всхлипывала: растрепанная, в растерзанной одежде, дрожащая...
Брэндон закрыл глаза и застонал. Потом, резко отвернувшись, сел на кровати.
– Давайте приведем себя в порядок, миледи.
Он встал, но она вдруг кинулась за ним, резко повернула к себе.
– Что ты делаешь? Что позволяешь себе?!
Она шептала это злым, срывающимся голосом, а потом, вдруг вспыхнув, отвернулась, лихорадочно приводя в порядок одежду.
Он мягко коснулся её плеча, но она сбросила его руку.
– Ты играешь мной! Ты мучаешь меня, ты...
