крыльями, и королю, подъезжая, с трудом удалось натянуть удила. Хорошо ещё, что Франциск помог ему удержать лошадь, даже забрал у него сокола, дабы освободить королю руки. Людовик же не сводил глаз с этой такой юной, такой красивой всадницы, которая прибыла к нему из-за моря и теперь должна была стать его женой.
– Мадам, – произнес он неожиданно севшим голосом, но заставил себя прокашляться. – Мадам, Франция в восторге, что у нас будет такая королева. Я же... О, мадам, видит Бог, теперь я самый счастливый человек в этом королевстве!
Мэри же в первую минуту не могла вымолвить ни слова в ответ. То, что она увидела перед собой, превзошло все её наихудшие ожидания. Людовик выглядел не просто старым, он был отталкивающе некрасив. Ничего царственного не было в его наружности: сутулый, узкоплечий, вдавленная грудь, выпирающий обвислый живот; ноги изуродованы и скрючены подагрой. Лицо, иссеченное глубокими морщинами и дряблым вторым подбородком, казалось лицом древнего старца, а не человека, не достигшего ещё и шестидесяти лет. Выцветшие голубые глаза в старческих складках век, вздернутый, совсем не аристократический нос с волосистыми ноздрями; рот портили окружавшие его складки и морщины, придававшие даже улыбке короля нечто скорбное. Пегие от седины волосы намокли и жалко свисали вдоль щек, а лысину он скрывал модным, низко надвинутым на лоб беретом; И этот человек довольно улыбался семнадцатилетней красавице, словно ожидал увидеть в её глазах не оторопь, а восхищение! Но он был королем Франции и имел на неё все права...
Мэри наконец справилась с собой.
– Монсеньор, господин мой...
Слова давались ей с трудом. Она решила, что лучше спешится и преклонит перед ним колена, выражая тем самым ему уважение как королю, но Людовик предупредил её порыв. С неожиданной ловкостью он приблизил своего коня к иноходцу, быстро подхватил её и поцеловал в щеку. Она даже не успела увернуться, и от резкого толчка с неё слетела шляпа.
Все вокруг засмеялись. Смеялся и король, любуясь этим растрепанным златовласым ангелом. Мэри с трудом заставила себя улыбаться, особенно если учесть, что она почти оттолкнула от себя не в меру пылкого престарелого жениха. Но он нашел этому оправдание.
– Скромности прощается все! – изрек Людовик, занимая место подле Мэри. – О, мадам, ваша райская красота превышает все, что я смел вообразить. И я так долго ждал вас... Но теперь более не намерен ждать. И наша свадьба состоится не в Париже, как я намечал поначалу, а завтра же в Абвиле. Ибо больше я не выдержу!
Людовику и в самом деле следовало поспешить. Пока он испытывает этот сладостный восторг подле неё, пока на него не нахлынули его обычные недуги, он надеялся, что сможет зачать наследника Франции.
А Мэри глядела на его старческое, морщинистое лицо, и с ужасом думала о брачной ночи, о том, что ей предстоит пережить, распаляя пыл старика. И едва не застонала. «О, Чарльз, кому ты отдал меня!» Но при этом она улыбалась. Она – гордая женщина, она – сестра короля и никому не покажет свои переживания.
Глава 2
В парадной зале замка Абвиля Мэри Тюдор прежде всего поразили люстры. В Англии было не принято устраивать над головой столь громоздкое и сверкающее сооружение, хотя бы потому, что тюдоровские резные потолки были достаточно низкими (считалось, что это придает уют), а освещения хватало от каминов и от высоких напольных, настенных, настольных канделябров. Замок же в Абвиле хранил ещё мощный романский стиль, приукрашенный сводами готики с её высокими арочными потолками. И люстра под высокими сводами смотрелась просто великолепно: вся в золоченых виньетках, подвесках, чеканных полукружьях, с пирамидами ароматных восковых свечей, заливающих старинный зал ясным белым светом. Мэри отвела взгляд от люстры, улыбаясь очередному французскому вельможе, которого ей представлял церемониймейстер. От всех этих имен, титулов, незнакомых лиц у неё рябило в глазах, и она попыталась сосредоточиться, чтобы запомнить хоть часть своих новых подданных: граф де Тремуйль с супругой, советник короля Флоримон Роберте, камергер д’Асе, маршал де Тривулье, граф де Пуатье. Каждому королева протягивала для поцелуя руку и благосклонно улыбалась.
В кресле справа от неё, под голубым, расшитым лилиями балдахином, сидел король Людовик; слева, чуть склонясь к королеве, стоял английский посол при дворе Франции, чопорный граф Вустер. Порой он шептал Мэри, на кого из подданных ей стоит обратить особое внимание, давая им краткую характеристику.
– Этот седой, молодцеватого вида военачальник и есть знаменитый Пьер дю Террель, называемый Баярдом и именуемый рыцарем без страха и упрека. Он столь знаменит, что когда после Битвы Шпор ваш брат Генрих пленил его, то не посмел задержать, отпустив на свободу. А вот этот тучный вельможа в пурпурном одеянии – сам граф де Тремуйль.
Вам надлежит оказывать Тремуйлю особое внимание, ибо к его мнению, как ни к чьему иному, прислушивается Людовик.
Вустер был доволен, когда Мэри вежливо задержала Тремуйля, сказав ему несколько теплых фраз. Умница девочка, все схватывает на лету! Из неё получится прекрасная государыня, и Вустеру даже не верилось во все те слухи о Мэри, будто она строптива, капризна, и даже едва не сорвала величайший договор меж Англией и Францией из-за своей детской увлеченности.
Он вновь склонился к Мэри Тюдор.
– Сейчас герцог Лонгвиль представит вам свою супругу Жанну. Её имя в девичестве де Хохберг, но ни для кого не секрет, что она побочная дочь Людовика.
Действительно, невзрачная, болезненного вида дама, опустившаяся в реверансе подле своего красавца супруга, была поразительно похожа на короля. И тот к ней явно благоволил, даже подозвал к себе и поцеловал в щеку. Лонгвиль вежливо стоял в стороне и галантно подал руку жене, когда она сходила с возвышения у трона. Мэри уже знала, что у них трое сыновей, однако теперь понимала, почему Лонгвиль, имея такую невзрачную жену, пусть и любимицу короля, увлекся хорошенькой, живой Джейн.
Представили Мэри и её падчериц, дочерей Людовика – Клодию и Рене. Принцессу Рене, которой исполнилось всего четыре года, и которая была похожа на маленькую обезьянку, держала на руках нянька. Клодия же, прихрамывающая, неуклюжая в своем роскошном одеянии, если и казалась миленькой, но в то же время столь невзрачной, что просто гасла в ослепительном обаянии стоявшего рядом Франциска. Видимо, она благоговела перед ним, так как, даже когда Мэри ласково обратилась к ней, она прежде
