– Разве, я вольна выбирать? По сути дела, я пленница.
Роберт усмехнулся в бороду.
– Но дай я тебе свободу, ты бы сотворила нечто подобное тому, как когда выпустила из клетки Роллона. Нет, племянница, в тебе сидит бес неповиновения, и всем будет спокойнее, когда ты останешься под присмотром.
Он увидел, с каким интересом она разглядывает вынутое из сундука платье, белое с обшитой жемчугом горловиной и рукавами. Были и драгоценности – пряжки, головные обручи, браслеты. Почти целое приданое, какое его супруга лично подготовила для Эммы Руанской. Роберт не преминул это отметить.
– Ваша супруга всегда была добра ко мне – благослови ее Господь, – кротко ответила Эмма.
Роберт привычным жестом огладил бородку. Подумал, что его герцогиня Беатрисса и в самом деле удивительная женщина – участливая, добрая, внимательная. И он любит ее. До сих пор не забыл, как более двадцати лет назад хохочущий Герберт Вермандуа вывел ему навстречу еще совсем девчонку, взволнованную и смущающуюся. И все эти годы она была ему доброй супругой, хорошей хозяйкой, всеми признанной госпожой. А если бы ее похитили у него… Страшно подумать. Ради нее он бы перевернул все франкское королевство.
Поэтому Роберт Нейстрийский хорошо понимал, что сейчас испытывает его враг Роллон. Ведь, говорят, любовь правителя Нормандии к этой юной женщине стала почти легендой. О таком чувстве слагают сказания, поют песни. Язычница Снэфрид даже рассказывала, что ради Эммы Ролло когда-то пошел навстречу приливу у горы Мон Томб. Что ж, еще раз придется повторить свой подвиг. Ведь, ко всему прочему, она сегодня еще и мать его ребенка.
– Вот что, Эмма, у меня тоже для тебя есть подарок. – Он откинул полу плаща и извлек изогнутую лиру. – Ты ведь всегда любила петь.
Она бережно взяла ее в руки, провела рукой по струнам.
Даже толстокожая Дуода замерла, перестала складывать в сундук одежды. Роберт слушал, вглядываясь в тонкие черты лица племянницы, розовеющего в пламени огня. Боже, какой голос! Какие дивные переливы от самого низкого тембра до высокого!
Она пела, и блестящая, как алмаз, слеза стекала по ее щеке.
Роберт неожиданно почувствовал, как защемило сердце. Тряхнул головой. В конце концов ее интересы совпадают с его, и Эмме также нужен законный, христианский союз. Если, конечно, все выйдет, как задумано.
Он встал.
– Идем, я покажу тебе кое-что.
Он шел впереди, его кольчуга чуть позвякивала. У окованной железом двери горел факел. Герцог взял его и велел охраннику впустить их. Вперед уходил сводчатый проход. Эмма оглянулась на освещенные месяцем кровли собора. Ход вел куда-то под него.
– Идем, – вновь сказал герцог.
Эмма не любила подземные ходы еще с тех пор, как вместе с Ролло блукала по извивающимся подземельям Бретани. Ролло… Казалось, все в ее жизни было связано с ним.
– Идем, – в третий раз повторил Роберт и, видя, что она все еще колеблется, добавил: – Тебе нечего бояться. Я хочу показать тебе главную святыню города, показать, что будет надеждой для всех христиан. И для тебя в том числе.
Проход местами был освещен факелами. Эмма приблизительно догадывалась, что они где-то под одной из башен собора. Где-то, видимо, была подземная часовня, отчетливо слышался красивый хор мужеских голосов, певших литанию. Два или три раза они встретили монахов. Те скользнули мимо, не поднимая глаз – как тени в черных капюшонах.
Они поднялись по вырубленной в камне винтовой лестнице и оказались в помещении с искусно вырезанными в стене колоннами, поддерживающими соединения выгнутых арок вверху. Часовня теперь была совсем близко, и Эмма различила слова: «Пречистая Дева Мария, возрадуйся». Невольно по ее спине пробежал холодок, особенно когда она различила две коленопреклоненные фигуры монахов перед, казалось бы, пустой стеной. Они не оглянулись на вошедших, и Роберт со спутницей застыли в почтительном молчании. Наконец один из монахов встал. Роберт обратился к нему:
– Простите, отец Гукбальд, что потревожили вас. Но не позволите ли вы нам хоть на краткий миг узреть святыню?
Монах, худой, как аскет, суровый, так и впился взглядом в спутницу герцога.
– Достойна ли эта женщина? Заслужила ли она подобной милости?
– Отец Гукбальд, я для того и привел эту женщину, дабы она узрела святыню и укрепилась в вере.
Монах медлил, все еще глядя на Эмму.
– Когда ты исповедовалась и причащалась?
Она занервничала, оглянулась на Роберта. Пожалуй, она сейчас и припомнить не могла.
– Что ж, – вздохнул отец Гукбальд. – Тем тяжелее ляжет на твои плечи тяжесть греха.
Эмма вдруг начала мелко дрожать. Куталась в покрывало.
Суровый отец Гукбальд заговорил:
– Когда-то давно статуе, что ты сейчас узришь, поклонялись еще язычники-друиды, почитая ее, по неведению, своей богиней. Но христиане развеяли их заблуждение, пояснив, что в этом гроте изваяна статуя самой Матери Божьей. Но главное не это. Еще Карлу Великому много лет назад византийский правитель Никифор подарил дивную святыню – покрывало матери Господа нашего Иисуса Христа.
Много лет она хранилась в Риме, но другой наш император, Карл Лысый, дабы укрепить веру франков, привез ее в Шартр. И сейчас ты, несчастная, узришь ее, и мрак, что поселился в твоей душе, рассеется, как туман в лучах небесного светила.
Он сделал жест рукой своему собрату. Эмма так и не поняла, к чему тот прикоснулся, но часть стены, перед которой стояли монахи, раскрылась с тяжелым звуком отодвигаемого камня, отошла и в проеме сверкнул яркий свет.
Эмме казалось, что ее словно обволакивает какое-то тепло. Колени дрожали. Она безропотно повиновалась, когда рука Роберта легла на плечо, и они вошли в освещенный грот подземелья.
Как сквозь сияние, Эмма видела грубый каменистый свод, неровные стены. Рука человека здесь не касалась ничего. Под ногами заскрежетал гравий. Сквозь слезы Эмма видела многочисленные звездочки свечей, висевших над головой светильников. Она чувствовала сильный, почти дурманящий аромат тонких благовоний. А дальше разглядела темную статую из камня со сложенными на груди руками.
– Ее называют Мадонна с черным лицом, – как сквозь сон услышала она голос Роберта.
У Эммы пересохло во рту.
– Пречистая, я не достойна…
Темное изображение глядело на нее. Черты лица сквозь слезы Эмма не могла разглядеть. Но видела ослепительно белые складки длинного покрывала, струящиеся, облегающие весь хрупкий образ Богоматери.
– К нему редко прикасаются, но взгляни, какая ослепительная белизна…
Эмме казалось, что она задыхается, не смеет вздохнуть. И тем не менее ей было удивительно легко, она была безмерно счастлива.
Эмма не заметила, как опустилась на колени, стала шептать молитву.
– Идем, – Роберт властно повел ее к выходу. Опомнилась Эмма лишь тогда, когда они вновь оказались в темном саду. Лицо ее было мокрым от слез.
– Почему?.. – она вытирала тыльной стороной руки заплаканные глаза. – Почему вы не позволили мне попросить ее?
– Потому что святыня обладает удивительной силой исполнять любое желание. А в том, что ты хотела попросить, слишком много греха. Ты бы совершила святотатство, Эмма.
