После этого Гастинг дожил до самой старости в Шартре и, говорят, даже принял христианство. Ибо – идет молва – под собором Шартра хранится одна из величайших реликвий поклонников Иисуса, и всякий, кто увидит ее, ни о чем другом думать не может, как о поклонении их Богу и Мадонне с младенцем.
Бьерн рассказывал цветисто, как всегда красуясь. И Ролло слушал его, хотя и понимал, что дважды таким образом взять Шартр не удастся. Он окинул взором укрепления.
– Лодин, прибыл ли уже Халид?
Халидом звали пленного арабского инженера, услуги которого Ролло высоко ценил и надеялся использовать его знания в этой войне.
Однако Лодин был о поклоннике Аллаха иного мнения.
– Как же, прибыл, – съязвил, машинально вращая в воздухе утыканную шипами палицу. – Этот брюхатый мудрец нежен, как женщина, кормящая грудью. Везут его в носилках за занавесками, пить он требует непрестанно, капризничает, а то вдруг плюхается на колени, воет, подняв зад и уткнувшись лицом в пыль.
Но Ролло знал, что мусульманин Халид ему сейчас необходим. Поэтому он велел разбивать лагерь, а едва инженер явился, Ролло, не дав ему передохнуть, стал объезжать с ним укрепления города. Толстяк Халид внимательно оглядывал сооружения города, что-то бормотал на своем гортанном наречии. Наконец, когда Ролло на него прикрикнул, стал объяснять, что нижний город следует взять штурмом или сжечь, так как он почти весь из дерева и по нынешней засухе быстро сгорит. А вот каменная стена…
– Я скажу тебе, ясноглазый правитель, лишь когда сам потрогаю ее кладку. Где установить тараны, где бить брешь, а где и понадобятся осадные башни. Клянусь пророком, славные укрепления! Эти ромеи умели строить на века. Однако, да поможет нам Аллах, думаю, нам под силу взять и этот город неверных.
Его слова ободрили Ролло. И он не стал долго тянуть со штурмом нижнего города. И если первые два дня викинги были заняты тем, что разбивали лагерь, сооружали плоты, сколачивали лестницы для штурма, то на третий день Ролло готовил решительное нападение.
Шартр, как темная кость среди муравейника, возвышался над всей округой. В положенные часы в нем гудели колокола, в остальное время он затихал. Но службы в нем шли непрестанно. Люди исповедовались, причащались. Само появление норманнов вернуло им религиозный пыл.
Норманны – бич Божий, и только христианская вера и милость небес смогут охранить их. Ибо эти пришельцы-язычники посягнули на город Богоматери, хранилище ее чудотворного покрывала. И епископ Гвальтельм вещал с амвона, что каждый, убивший пришельца, будет отмечен особым вниманием Пречистой и завоюет себе Царство Небесное. Он говорил горячо. Его словно вырубленное из дерева лицо пылало благородным гневом.
– Наша миссия священна и почетна. Мы – защитники Христовы. Нам нечего бояться, ибо еще Блаженный Августин отмечал, что задача войны – удержание мира и безопасности. Ибо только христианин может вести праведную, справедливую войну. Аминь!
Он достойно сходил с кафедры, исполненный величия своего долга. Поднять веру защитников, укрепить их дух – вот задача духовного пастыря.
В толпе он разыскал Далмация.
– Ну что?
Аббат сразу понял, о чем спрашивает его преосвященство.
– Еще один болен, – сказал тихо, бесцветно.
– Уничтожить! – сквозь сцепленные зубы требовал Гвальтельм и набожно крестился. Он не мог позволить себе быть милосердным. Лучше уж убийство, нежели всеобщая паника смерти.
Шел на стену, глядел на копающихся внизу викингов.
– Ваше преосвященство, вы рискуете, – говорил синеглазый красавец – франк Хродерав, подавая епископу щит. – Прикройтесь. Ненароком шальная стрела.
Сам он долго не задерживался с Гвальтельмом. В отличие от епископа, он за целый день нагляделся на норманнов внизу, даже стал привыкать к их виду. «Это хорошо», – думал Гвальтельм, заметив, что Хродерава больше волнует горожанка, что поднималась на его участок с горшочками в руках. Хродерав был смазлив, и женщины его всегда баловали. Один раз Гвальтельм слышал, что Хродерав хвалился епископским вавассорам, что сама рыжая пассия герцога призывно улыбается ему.
Правда, последнее время он о своих сердечных победах помалкивал. Гвальтельм помнил, с каким недоумением глядел Хродерав на Эмму, когда та вдруг вздумала махать рукой подъехавшему Ролло. Слава Богу, Ги ее сразу увел, но слух о том, что рыжая симпатизирует норманнам, распространился моментально. Теперь девушку держали взаперти в башне. И для ее же безопасности, и для того, чтобы придержать до времени столь ценный трофей. Ибо Гвальтельм не мог знать, как все обернется. Вестей от Робертина все не было. Это тревожило епископа.
Нормандцы же вели себя вызывающе. Они пробовали выманить франков за стену: свистели, насмешничали, выталкивали вперед пленных франков и пытали их прямо на глазах у горожан. Епископ вздрогнул, услышав чей-то, полный муки, вой. Отвернулся. Стал глядеть туда, где викинги валили лес. Рядом вдруг просвистела стрела, и один из вавассоров, изогнувшись дугой, стеная, свалился за стену. Гвальтельму стало страшно. Прикрываясь щитом, он поспешил сойти с укреплений.
Вечером второго дня Ролло, сидя возле разбитой палатки, созвал своих командиров. Он нарисовал на песке план военных действий. Ждать он больше не намерен. Он не хотел сразу жечь город. Во-первых, не знал, где скрывают Эмму, а во-вторых, опасался, что в огне сгорят те припасы, которые он рассчитывал захватить для своего войска. Поэтому он вновь и вновь объяснял, где и как вести штурм, требовал, чтобы это усвоил каждый из его командиров, ибо понимал, если план полностью и не удастся выдержать, но его люди должны знать, что им делать в горячий момент и как действовать.
Штурм он назначил на раннее утро, когда еще не распалилась жара. Тягучие протяжные звуки рогов зазвучали в округе, и викинги двинулись к крепости. На стенах сразу началось движение, замелькали силуэты людей. Над городом поднялся черный дым от поставленных на огонь котлов со смолой. Гулко загудел набат на колокольнях собора.
Налаживая руки, готовя снаряды для пращей, защитники города со стен видели, как в предутреннем сумраке воины Ролло со всех сторон обступили город. Норманны двигались быстро. Река недолго служила им преградой. Сколоченные за ночь плоты стремительно отчаливали от берега. Викинги укрывались за щитами, были почти недосягаемы для стрел. Кроме тех, кто работал шестами, направляя плоты. Франкские лучники снимали их одного за другим, но их места тут же занимали новые. В то же время лучники норманнов стреляли из зарослей камышей вдоль реки, и то один, то другой защитник со стоном оседал на зубья тына, а то и с криком валился на частокол.
Это было только начало. Потом наступило настоящее светопреставление. Викинги, казалось, были всюду. Они лезли одновременно со всех сторон. Под прикрытием лучников норманны добирались до деревянных укреплений, забрасывали кошки, крюки, лезли на стену. Приваливали лестницы, карабкались по ним. Лестницы скидывали, сверху летели камни, стрелы, воины поражали взобравшихся мечами.
Под стеной все увеличивалась груда трупов, но на месте павших возникали все новые и новые. Защитники оборонялись яростно. Лили сверху кипяток и смолу. Крики ярости, стоны боли, предсмертные вопли и вопли ужаса царили над округой. А в вышине звучал набат, били колокола.
К обеду атака была отбита. Земля вокруг города была усеяна трупами. Ролло лично обошел место штурма. Норманнов погибло больше, чем он предполагал. Он не ожидал столь яростного отпора, хмурился. За ним, как щенок, бежал Риульф, стараясь прикрывать господина круглым щитом.
Ролло он лишь раздражал.
– Уйди, мальчик. Неровен час, шальная стрела…
– Но ведь и вы, господин, – хорошая мишень. Нет, я не оставлю вас. Не хочу, чтобы потом говорили, что столь великий воин погиб из-за недостойной женщины.
Ролло резко остановился. Паж Эммы правильно рассудил, что привело Ролло к Шартру. Но он помалкивал, и Ролло был благодарен ему за это. Хотя и не очень понимал, отчего паж так возненавидел ту, которую ранее боготворил.
В воздухе просвистела стрела. Ролло кинулся к мальчику, повалил на землю. Смотрел вблизи на его побледневшее в испуге лицо.
– Она ведь была тебе доброй госпожей, Риульф. И она не виновата, что ее похитили. Ты не должен
