тебя.
Ги устало выпрямился. Сознание долга придало сил. Но что он мог поделать? Медленно, спотыкаясь и пошатываясь, он пошел отдавать приказы.
Бьерн не хотел приходить в себя, и каким-то подсознательным усилием воли заставлял мозг оставаться в забытьи. Там, в реальности, – плен, боль, унижение. А в бреду – заснеженные ели и они с Ролло, еще подростки, идут на лыжах в лес проверять капканы.
Голоса, где-то над головой гудели голоса, он не хотел их слышать. Он видел, как сквозь туман, что вода в бадье совсем замерзла и надо пробить лед, чтобы умыться. А потом вытереться душистым сеном из стоящей рядом скирды.
На крыльцо выходит мать. Ее платок завязан сзади, как у замужней женщины. Но замужем она никогда не была. Бьерн не знал, кто его отец, мать просто сказала однажды, что он не вернулся из похода – и все. Но Бьерн мало думал о неизвестном отце. Его интересовало другое: сказания скальдов, бег драккаров, опьянение битвой.
Вот он на своем корабле несется по морю, вот правит рулем, и к нему подходит удивительно красивая девушка. Ее красные волосы словно звенят на ветру, но, прикоснись он к ним, они окажутся удивительно мягкими. Всегда приятно, когда рядом такая красавица. Сколько их было в его жизни – красивых женщин. Но на Эмму он не имеет права.
– Огненноглазая…
– Я здесь.
Прохладная рука касается лба. Это Ингрид – его маленькая жена. Как она сердилась, когда он брал на ложе ее сестру. У Лив такое мягкое, податливое тело. Он еще помнит запах ее волос. Но он не хочет огорчать Ингрид. Какого малыша она ему родила! После его смерти останется кому продолжать род Серебряного Плаща. Почему он думает о смерти? Боль… Это все та боль, что терзает его, свивает в жгут тело.
Он тихо застонал. Голоса. Теперь он явственно различал голос Огненноглазой.
– Вы должны позволить мне ухаживать за ним. Этот человек для Ролло как брат, и если вы вот так оставите его, он умрет. А он нужен вам живым.
Бьерн тяжело приоткрыл глаза. При свете масляного светильника увидел тяжелую кладку стены, изогнутый свод вверху. Кто-то склонился.
– Он приходит в себя.
Бьерн видел смуглое лицо со шрамом. Шрам оттягивал рот в сторону, словно в усмешке. Скальд узнал его. Они сошлись на бревенчатой площадке башни Шартра, и скальд почти победил этого христианина, если бы не Лебяжьебелая. И теперь, как и тогда на платформе, его враг усмехался искривленным ртом.
Бьерн машинально стал искать рукоять меча на бедре, но едва не застонал от тупой рвущей боли.
– Как, ты сказала, его зовут? Он приближенный Ролло?
Другой голос отвечал. Запальчиво что-то требовал. Но теперь Бьерн окончательно пришел в себя. Он узнал ее.
– Огненноглазая… Ты прекрасна, как всегда. Фрея понизей.[42]
Он видел теперь ясно. Эмма. Человек со шрамом отошел. С ним был еще один. В облачении священника. Они вышли. Эмма же склонилась над ним.
– Ты слышишь меня, Серебряный Плащ? Они мне позволили ухаживать за тобой. Ты ранен в бедро. Но мышцы свело судорогой, как жгутом, и это сдерживает кровотечение. Однако нога распухла и посинела. Я сделаю тебе надрез, иначе ногу потом придется отнять.
– Сделай. Иначе, как я потом буду плясать.
Она чуть улыбнулась. Ямочки на щеках делали улыбку веселой, но в карих глазах застыла горькая печаль.
Бьерн разглядывал ее. Он знал, что ее похитили, но выглядит она прекрасно. Медно-рыжие волосы с аккуратно разделенным пробором, заплетены в две толстые косы, которые обвивали голову, точно венчали короной. Узкое платье зеленой шерсти подчеркивало изящество стана и приятную округлость груди. Из украшений – круглый медальон на цепочке и пояс из позолоченных квадратиков.
– Ролло опасался, что с тобой могут дурно обращаться. Он ведь и пришел в Шартр из-за тебя. А ты тут словно принцесса.
Эмма подняла глаза. Ее руки, раскладывавшие полотно для перевязки, замерли.
– А я и есть принцесса. Они не могут держать меня как пленницу.
Бьерну стало грустно. Неужели Рольв так рвался к ней? Неужели эти смерти… У него не было сил додумать…
– Ты рада, что оставила своих?
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, Бьерн. Я очень скучаю по Ролло… По сыну.
– А твой жених? Ролло сообщил, что ты можешь быть с ним.
– Ну, тогда со мной и впрямь не поступят плохо. Однако зря ты думаешь, что кто-то значит для меня больше, чем Ру Нормандский.
Она протерла нож. Оглядела рану скальда. Нога его выше колена распухла и потемнела до синевы.
– Что со мной сделают? – спросил Бьерн, когда она едва коснулась кожи. Поморщился. Боль стрельнула, как удар в сердце. До мозга. Он скривился, сцепив зубы. Эмма не ответила на его вопрос. Сказала, что ему придется потерпеть. Чтобы отвлечь его, стала рассказывать, как ее похитили. Но едва она сделала первый надрез, как Бьерн потерял от боли сознание.
Эмме не нравилось состояние Бьерна. Кровь выступала вместе с гноем, ей долго пришлось возиться, удаляя этот гной. Когда все было закончено, Бьерн так и не пришел в себя. Она вышла из комнаты, усталая, встревоженная. В конце прохода при свете плошки увидела силуэты Ги и епископа. Они не заметили ее в полумраке.
– Сегодня они восстановили вокруг стен камнеметные машины, – говорил Ги. – Я не ожидал подобного от этих варваров. К тому же, похоже, они делают осадные башни. Сколько мы еще выдержим? Где герцог, обещавший помощь?
Епископ стоял спокойно, лишь руки, теребившие четки, выдавали, что он нервничает.
– Боюсь, что это одному Богу известно.
– Что сие означает? – встрепенулся Ги.
– Это значит, что по всем срокам он уже должен быть здесь.
Оба какое-то время молчали, но потом епископ, словно извиняясь, произнес:
– На Эбля мы не очень-то рассчитывали. У него всегда семь пятниц. А вот Роберт… Это ведь была его идея. Его и этой женщины, что ранила норманна в серебряном плаще.
– Но она-то здесь, – пробормотал Ги. И вдруг заволновался. – Преподобный отче, я видел, что она сегодня была в парке аббатства. Не позволяйте ей этого. Она – лютый враг Эммы и…
Епископ перебил его раздраженно:
– Нам просто необходим Далмаций. Он пленник у язычников, и они в любой миг могут казнить его. А он знает куда больше, нежели я, о приходе франков. Если этот Ролло вздумает пытать и выведает все…
Он резко умолк, увидев Эмму.
– В чем дело, дочь моя?
Она приблизилась.
– Я сделала раненому перевязку. Но в той грязи подземелья, что вы его держите, я не поручусь ни за что.
– А куда его? – вдруг огрызнулся Ги. – Город переполнен ранеными, а мы должны еще хлопотать о пленном варваре.
– Он дорог Ролло! Он его друг с детства!
Она переводила взгляд с одного на другого.
– Я слышала, что вы говорили о Далмации. И если вы выслушаете меня, то я хочу вам предложить обменять его на Бьерна.
Они оба глядели на нее – епископ заинтересованно, Ги исподлобья, хмуро.
– Я вижу, ты готова душу поставить про заклад ради любого из этих язычников.
