10
Ги с трудом удавалось удержать рвущуюся Эмму.
– Пусти меня! Все из-за тебя! Пусти, я хочу к нему!
– Но он же тебя убьет!
– Пусть!.. Нет, я все объясню ему!
На шум сбежались монахини.
– Держите ее, – велел им Ги. Видел, как они уволакивают кричащую, рыдающую девушку. Боже правый, она совсем не своя от встречи с этим язычником. Она даже не заметила, что Ги только что спас ее от меча драгоценного Ру. О, Небо! Этот варвар сегодня остановил из-за нее штурм, а, оказывается, только для того, чтобы убить. Нет, он все же хуже волка.
Ги пошел к выходу. Надо было сообщить, что в городе объявился сам Роллон.
Монахам туго пришлось с Эммой. Эта девка оказалась просто бешеной. Хуже и не придумаешь. Носилась по длинному скрипторию, дралась, опрокидывала скамьи, заскакивала на пюпитры, топчась по драгоценным фолиантам.
Пришлось ее связать, скрутить, как дикое животное. Монахи ругались: кто тряс вывихнутым пальцем, кто прижимал ладонь к укушенной щеке, кто тер расцарапанную тонзуру.
– Ишь, бесноватая! Надо опрыскать ее святой водой.
Не опрыскали, облили. Холодный душ привел Эмму в себя. Стала умолять, просить отпустить ее. Ушли. Эмма лежала на скамье, отвернувшись к стене и отчаянно плакала. Что теперь делать? Разметавшиеся волосы падали на лицо, веревка врезалась в тело. А Ролло… Он даже не захотел выслушать ее. И надо же, она опять была с Ги, к которому Ролло ее так ревновал. Что за злочастная судьба! Ги, ее верный Ги, нес с собой лишь неприятности для нее. А сейчас они ловят Ролло, он в опасности. О Пречистая Дева, охрани ее язычника!
Постепенно Эмма стала успокаиваться, прислушалась. Трубили трубы, бил набат. Что происходит? Она извивалась, как уж, звала монахов. Опять плакала в бессильной злобе. Вскоре замерзла в мокром платье. Связанные за спиной руки мучительно ныли. Все попытки освободиться были тщетны. Связали, как на убой.
Эмма заставляла себя успокоиться, думать о чем-то отвлеченном, чтобы не теряться в догадках, отчего этот шум, крики, гул набата. Вспоминала, когда ее последний раз так связывали. Сколько же раз она познала путы? Когда ее связал и тащил по лесу Ролло и когда ее хотели принести в жертву друиды, и когда ее везли связанной в Ренн. Что за судьба у нее – быть пленницей? Норманнов, бретонов и вот теперь – франков. И этот набат!.. Что же там происходит? Что они сделают с Ролло?
Время тянулось бесконечно. Порой она начинала кричать, метаться. Добилась лишь того, что скатилась со скамьи. Больно ударилась плечом о плиты пола. Оставалось лишь ждать. Шум за окном пугал. Она боялась за Ролло. Впервые она чувствовала, что опасность грозит ему, а не франкам. Боже, только бы он остался жив. Остальное неважно. Как неважно? О, ей столько надо еще сделать. Вырваться, найти его, претерпеть его гнев… и оправдаться. Это главное. Без этого она не сможет жить.
Шум не проходил. Небо за полукруглым сводом стало светлеть. Порой где-то слышались голоса, топот ног. Тогда она начинала звать. Тщетно. Когда совсем рассвело, Эмма, измученная и уставшая, даже погрузилась в какое-то полудремное состояние.
Очнулась, когда ее подняли. Опять Ги.
– Прости, я не знал, что тебя свяжут.
Рядом толпились монахи.
– Она была как одержимая.
Эмма почувствовала, как ослабели веревки, но долго не могла сделать ни одного движения онемевшими руками. Медленно приливала кровь, медленно зашевелились руки.
– Что с Ролло? – это было первое, что вымолвила она.
Ги раздраженно передернул плечами.
– Откуда мне знать? Может, убит, может, сбежал. По крайней мере, среди пленных его нет.
– Пленных? О, Всевышний! Да что же произошло?
Ги стал рассказывать, монахи возбужденно встревали, тоже рассказывали, ликовали. Победа, неслыханная победа! Со времен битвы короля Эда при Монфоконе франкская земля не знала подобной. И вот теперь Роберт разбил норманнов под Шартром. Славно же бьют нехристей эти Робертины – благослови их Бог!
Эмма тоже была Робертин, но она была в ужасе. Не могла вымолвить ни слова. Ги понял ее состояние, увел ее.
В саду шелестели блестящей листвой тополя, летел пух. Гул колоколов смешивался с карканьем воронья. Эмма поглядела на небо – Бог весть откуда сразу налетело столько черных птиц. Ворон – птица Одина. Гуси крови, ястребы ран – как назвал бы их скальд Бьерн. Сегодня они прилетели клевать мясо детей их господина. А вечером Мунин и Хугин доложат владыке Асгарда о поражении детей фиордов. Эмме стали близки эти сказы. Она почти верила в них.
Она замедлила шаги у каменного креста. Стояла, глядя перед собой невидящим взором. Вчера он был здесь. Он пришел за ней, рискуя собой, пробрался в город, а вышло…
Ги взял ее за локоть.
– Эмма, Ролло хотел убить тебя. Я был о нем лучшего мнения. Думал, что ты ему дороже всего на свете.
Она резко одернула руку.
– Что ты понимаешь! Он видел меня с тобой. О, зачем мы только встретились, Ги!
Она повернулась и пошла прочь. Ги растерянно отстал. Осмелился прийти лишь под вечер.
Эмма с печальным видом сидела у погасшего камина. Чувствовала себя опустошенной и раздавленной, больной от тревоги. Ги поразила безысходная печаль в ее глазах.
Он топтался в дверях.
– В соборе идет большая служба. Весь город ликует. Но одновременно и справляют траур по погибшим. Много людей полегло. Епископ Гвальтельм сам не свой. Его Дуоду нашли здесь зарезаной.
Эмма перевела взгляд на темный след у порога. Ей уже сообщили о смерти Дуоды. Гвальтельм… Ей почему-то казалось, что епископ давно охладел к бывшей возлюбленной. Всегда так сухо держался с ней.
– Упокой, Господи, ее душу, – заученно перекрестилась Эмма.
Ги продолжал стоять у порога.
– И оспа идет на убыль. Словно Господь снял с города и это испытание. Никто более не заболел. Однако Рауль Бургундский велел войску стать за городом.
– Рауль? А где же герцог Нейстрийский?
– Он преследует отходящих норманнов.
Он смотрел на ее несчастное лицо. Чтобы хоть как-то подбодрить, сказал:
– Эмма, среди мертвых Ролло нет. Я сам искал. А вот эта странная женщина с разноцветными глазами убита. Ее похоронят с остальными защитниками города.
Эмме и дела не было до Снэфрид, а вот что Ролло не погиб… Она даже улыбнулась.
– Спасибо, Ги. – Эмма встала. – Дозволительно ли мне выходить?
Он пожал плечами.
– Теперь-то тебя незачем держать в плену.
Она закуталась в покрывало. Сказала, что хочет оглядеть поле боя.
Когда они вышли в город, ее оглушил шум. В Шартре был траур, но в то же время сколько счастливых лиц! Город ликовал, звонили колокола, и это было тем более странным, что многие дома еще стояли заколоченными, а из верхних окошек выглядывали изуродованные лица больных. Они тоже махали руками и улыбались. Кабачки были полны, люди вином праздновали победу. Толпу расталкивали монахи, несшие носилки с ранеными. Церкви превратились в лечебницы и одновременно в места, где люди возносили мольбы за спасение.
«Это же мои соотечественники, – думала Эмма, – я должна радоваться с ними. Ведь я же не хотела, чтобы этот город превратился в пепелище».