себя, пока не оказалась на вершине власти.
Теперь речь шла о ближайших к королю вельможах.
– Ты говоришь, что не уверен в Монтегю, несмотря на торжественный обет верности, который он принес? Разумно. Он только и ждет момента, чтобы переметнуться на сторону старшего брата. Монтегю обожает Уорвика, к тому же он честолюбив, как и Делатель Королей, и надеется возвыситься при нем. Между прочим, он зол на тебя за то, что ты лишил его титула графа Нортумберлендского и отдал его Перси. Что ж, яви ему такие милости, чтобы он смотрел в твою сторону.
– Что ты имеешь в виду?
Элизабет с улыбкой потерла висок.
– У Монтегю есть сын, прелестный семилетний малыш. У тебя – дочь. Обручи их.
– Святые угодники, о чем ты?! Отдать первую невесту Англии за Невиля?..
– Зато после этого Монтегю будет предан тебе, как старый пес. Подумай, его сын станет претендентом на престол! А затем… О, я думаю, дальше этого дело не зайдет, потому что я нарожаю тебе кучу настоящих наследников – истинных Плантагенетов Йоркской ветви.
Эдуард вдруг просиял, а затем схватил тонкие кисти ее рук и стал осыпать их поцелуями.
Выждав, пока уляжется этот порыв, Элизабет продолжала. И чем дальше она шла в своих рассуждениях, тем легче становилось на душе у короля. Казалось, она продумала и учла все, что могло случиться.
– И почему, собственно, тебя так смущает нерешительность де Ла Поля? Необходимо укрепить его веру, скорее всего тоже через родство. Возьмем, например, твою младшую сестру Бетти… Опять же Бонвиль. Его крошке Мэри не исполнилось и трех лет. Вполне подходящая партия для моего старшего, Томаса.
По лицу короля промелькнула тень, но Элизабет невозмутимо настаивала, решив про себя, что не плохо было бы для Томаса получить приданое единственной дочери лорда Бонвиля, а затем и его наследство.
– Полагаю, он сочтет за честь породниться с королевой…
Их совет затянулся допоздна. В стекла, схваченные свинцовыми переплетами, неистово хлестал дождь. Внезапно в тишине гулко прозвучали одинокие рукоплескания.
Оба вздрогнули, невольно оглядываясь. Припадая на одну ногу, к ним приближался горбун Глостер.
– Я в восторге, брат мой, я в неистовом восторге! Небо даровало вам лучшую супругу, какую только может пожелать смертный, а нам – добрую и мудрую королеву. Я поневоле услышал часть вашей беседы и просто не могу прийти в себя. Ваше величество, вы созданы, чтобы повелевать народами.
Ричард склонился в поклоне, ловя руку Элизабет.
Эдуард с улыбкой взглянул на супругу, но королева была бледна.
– С каких это пор вы, Ричард, позволяете себе шпионить за своими государями? – осведомилась она, не подавая руки герцогу.
– О, вы несправедливы ко мне, моя королева. Клянусь крестом, в который верю, у меня не было дурных намерений. Просто ваши величества отсутствовали за ужином, а у меня в это время родилась одна мысль. Вот я и отправился искать короля. Но здесь, у камина, я обнаружил вас в уединении, застал сцену семейного согласия и счастья, которого я, несчастный калека, лишен. Сердце мое затрепетало, и я позволил себе несколько минут любоваться вами. Разве это грех? Однако, вняв смыслу ваших речей, о моя королева, я не удержался и зааплодировал.
Согбенный в поклоне, Ричард выглядел еще более уродливым. Тон его казался самым что ни на есть простодушным, но Элизабет не верила ни единому слову и не могла скрыть гримасы презрения и гадливости. Ричард заметил это и вздохнул:
– Эдуард, любезный брат мой, твоя супруга слишком прекрасна, чтобы терпеть подле себя такого калеку, как я. А ведь я искренне ее люблю.
– В самом деле, Бетти, ты чересчур строга к Ричарду. Он наш брат, и ты должна любить его любовью сестры.
Королева молчала.
Ричард воздел руки.
– Отвергнутым рыцарям всегда приходится страдать из-за холодности прекрасных дам. Особенно если у них за плечами вместо великих подвигов – горб. Однако сердцу не прикажешь. На холодность отвечают верностью и любовью. Поэтому, чтобы хоть немного расположить вас, сударыня, к несчастному горбуну, я рискну просить вас принять…
– Заранее благодарна, но я ничего не…
Слова застыли у нее на устах. Глостер, достав из-под камзола тисненый сафьяновый футляр, стремительным движением раскрыл его. На голубом атласе подкладки лунными отблесками переливалось ожерелье из отборного жемчуга.
Элизабет замерла.
– Что это?..
Глостер протянул футляр.
– Я рад, что доставил удовольствие моей королеве.
Элизабет взяла ожерелье. Она любовалась им, взвешивая на ладони, перебирая жемчужины, и, наконец, обвила им шею и взглянула на супруга.
– Вам нравится, ваше величество?
– Этот блеск сходен с тоном вашей кожи, дорогая. Вы прекрасны.
Король рассмеялся.
– Вот видите, Бетти, как расположен к вам наш брат Глостер. Даже я не смог бы так изысканно преподнести этот дар. Однако, Ричард, – король повернулся к брату, – бьюсь об заклад, что я знаю этот жемчуг.
Ричард удержал на лице улыбку, лишь уголки губ слегка дрогнули. Он предпочел бы, чтобы Эдуард сохранил свое открытие при себе. А король, взяв из рук супруги ожерелье, внимательно вглядывался в него.
– Клянусь Распятием, это, должно быть, фамильный жемчуг Хенгерфордов, привезенный их предком из Святой Земли. Я слышал, что после войны Роз их денежные дела в расстройстве и, чтобы поправить их, леди Хенгерфорд заложила ожерелье ломбардцам. За сколько же ты его выкупил, Дик?
Очарование ожерелья мгновенно развеялось. Королева разгадала коварный план Ричарда. Ее отношения с надменной Джулией Хенгерфорд и так были крайне натянутыми. Можно вообразить, какого врага она приобрела бы в лице этой пользующейся популярностью у английской знати дамы, появившись при дворе в ее ожерелье.
Королева с сожалением опустила жемчуг в футляр и протянула его Глостеру.
– Благодарю, ваша светлость, но для меня немыслимо принимать столь дорогие подношения.
– О, государыня, – склонился Ричард, – этот жемчуг лишь малая частица моей любви и преданности. Мой брат не задумываясь положил к вашим ногам корону Англии, я же, несчастный, могу позволить себе преподнести прекраснейшей женщине страны лишь эту ничтожную безделицу.
– Вы меня избалуете, милорд. Ваша щедрость не знает границ. Сначала прекрасный иноходец, который, как оказалось, перекуплен вами у торговца, уже обещавшего его графу Уэстморленду. Затем, перед самым праздником Троицы, – дивный персидский ковер от вашего имени, который незадолго до этого исчез из покоев епископа Линкольнского. Видит Бог, вышла неприятная заминка, когда его преосвященство увидел его у меня. Поэтому, дорогой Ричард, я больше не могу рисковать пользоваться вашим великодушием.
Но Глостер, хотя и понял, что его интрига раскрыта, продолжал настаивать, пока не вмешался король:
– Пустое, Бетти. Этот жемчуг словно создан для тебя. Доставь радость обоим Йоркам.
Элизабет со вздохом закрыла футляр. Королю она не могла перечить.
– Как скажете, ваше величество.
Про себя она решила, что ни при каких обстоятельствах не наденет это ожерелье.
Ричард был удовлетворен. Отпустив несколько любезностей, он повернулся к брату и стал серьезен.
– Мне необходимо поговорить с вами, государь.
Элизабет поднялась.
