розовые блики на переплете рам. Так и есть – где-то горит!
Ползая по полу, Анна разыскала сапоги, которые заботливо стащил с нее Бен, и, с усилием натянув их, пошатываясь, направилась к выходу.
В зале для гостей было пусто, в очаге чадили угли. Дверь была отворена настежь, во дворе собралась толпа постояльцев. Оглушительно гудел набат, а мимо двора с ведрами и бадьями в одном направлении бежали люди. Над островерхими крышами домов небо багровело заревом.
Хозяин гостиницы, выскочивший в одном белье, поверх которого была накинута безрукавка из овчины, втолковывал:
– Горит в восточной части города. Там дома сплошь деревянные. Может добраться и до жилища епископа, но, думаю, дальше не пойдет. Даст Бог и Пресвятая Дева, все обойдется.
Анна сразу увидела Майсгрейва. Он стоял в рубахе с распущенной шнуровкой, так что была отчетливо видна его шея и мускулистая грудь. За его широким поясом девушка заметила небольшой кожаный футляр цилиндрической формы. К рыцарю жалась, кутаясь в старый плащ, уличная плясунья.
Откуда-то возник Бен, протягивая Анне кружку ледяного сидра.
– Вот, выпейте. Сразу полегчает.
И, глядя, как она пьет, с улыбкой добавил:
– Вы, наверно, ушиблись? Большой Том, когда выбегал, опрокинул сапожищем вашу лежанку.
В это время раздался голос Майсгрейва:
– Не годится сидеть сложа руки в такую минуту. Надо помочь.
И он быстро зашагал в сторону пожара. И хотя он обращался только к своим людям, почти все постояльцы потянулись следом. Передав кружку Бену, Анна бросилась за ним, успев краем глаза заметить, что плясунья вместе с хозяином постоялого двора осталась стоять на месте.
Все спешили куда-то вниз по мощеному спуску. Неожиданно свернув в какой-то переулок, они оказались перед высоким, объятым пламенем домом, за которым пылали другие дома и было светло как днем. В лицо пахнуло нестерпимым жаром. Куда-то бежали, толкаясь, люди, кто-то рыдал, грозно гудело пламя, среди толпы с громким ржанием шарахались неоседланные кони.
Анна вдруг потеряла своих. Кто-то грубо оттеснил ее, мимо пронесли носилки с обгоревшим человеком, который слабо стонал. До Анны долетел тошнотворный запах горелого мяса. Пробежали люди с мешками песка, который они высыпали прямо в огонь. Из соседнего дома с криком и плачем обитатели выносили какие-то пожитки, так как его кровля уже занялась. Анна кинулась помогать им. Потом она стояла в цепочке людей, что выстроились от самой реки, передавая ведра с водой. Она видела, что на крыше дома появились какие-то смельчаки и пытаются сбить пламя. Среди них она узнала Гарри Гонда.
– Гарри! – закричала девушка. – Гарри, спусти веревку! Гарри!
Он не сразу ее услышал, но сейчас же понял, что она задумала. Скинув куртку, он хлестал ею по расползающемуся огню. Когда же он наконец сбросил веревку, Анна стала привязывать к ней ведра, ибо так было гораздо быстрее, чем бегать и толкаться на лестнице.
Заунывно гудел набат, выло пламя. Откуда-то с криком упал человек, на котором вспыхнула одежда, и стал кататься по земле. Высыпавшие из соседнего монастыря братья-доминиканцы трудились не покладая рук. В самых разных местах мелькали их светлые одеяния, виднелись в толпе и покрывала монахинь.
Анна увидела, как высокая изможденная монахиня тащила под уздцы пару коней, запряженных в телегу, на которой громоздились наполненные водой бочки. Большой Том и Малый Том, как всегда неразлучные, толкали телегу, помогая коням втащить ее на крутой склон. Среди толпы тут и там показывался сам епископ Линкольнский. Он был простоволос, в домашней сутане, наперсный крест его сбился на спину.
Анна как одержимая носилась в дыму и копоти: таскала чьи-то вещи, каких-то людей отводила в безопасное место, помогала толкать подводы с бочками. Дом, на крыше которого был Гарри, удалось отстоять от огня. Но неожиданно вспыхнул другой, расположенный напротив. Сначала этого никто не заметил, но уже через минуту его тростниковая крыша пылала и огненные клочья сыпались на головы столпившихся внизу людей.
Порой Анне казалось, что от жара у нее лопается кожа. Одежда ее была прожжена сразу в нескольких местах, а от дыма першило в горле. Раз-другой она видела, как среди шума и сутолоки возникал Майсгрейв – то с мешком песка на плече, то, весь мокрый, опрокидывая в огонь целыми бочками воду. Однажды он оказался совсем близко, ведя под уздцы испуганно бьющуюся лошадь, запряженную в повозку, на которой сидели, сбившись в кучу, плачущие дети. Две монахини поспешали рядом, успокаивая их. Анна бросилась было за ними, но в этот миг откуда-то выскочила с отчаянным визгом свинья и кинулась прямо ей под ноги. Анна кубарем перелетела через нее, шлепнулась на землю, ушиблась и перекатилась на спину.
Ее обдало жаром. Рядом полыхал купеческий дом в два этажа – и в тот же миг она увидела, как огромная, объятая пламенем балка медленно, будто во сне, падала прямо на нее. Анна закричала что было сил и вытянула руки. Спасло девушку лишь то, что в последнюю секунду балка зацепилась за стропила и, перевернувшись, отскочила в сторону, обрушившись на землю в каких-то пяти футах от Анны. Ее обдало снопом искр. Послышались испуганные крики, и кто-то, с силой рванув за ворот, отбросил ее прочь. Она оглянулась, не в силах еще поверить, что спасена. К ней склонился Майсгрейв.
– Ты в рубашке родился, парень, – улыбаясь, сказал он. – Клянусь гербом моих предков, еще секунду назад я считал тебя мертвецом.
На Анне дымилась одежда. Девушка вся дрожала. Она хотела что-то ответить, но вдруг, глядя на то место, где только что лежала, засмеялась беззвучным смехом. А через минуту она уже рыдала, размазывая слезы и сажу по лицу. Кто-то протянул Майсгрейву кружку с водой, и он стал поить Алана, что-то ласково приговаривая. Наконец парнишка успокоился и затих, изредка жалобно всхлипывая. В это время Филип сквозь дым увидел коренастую фигуру Бена.
– Сюда! – прокричал Майсгрейв, взмахнув рукой, и, когда тот приблизился, передал ему Алана. – Поручаю тебе мальчишку. В конце концов, я дал слово епископу Йоркскому, что довезу его до Франции, а этот пострел того и гляди сиганет в огонь.
Сам же Майсгрейв двинулся дальше, ибо не мог оставаться без дела. Ревело пламя, жгучие вихри искр взмывали в небо, когда рушились перекрытия или оседали крыши. Филипу казалось, что он въявь видит преисподнюю. Воздух пропитался гарью, дым выедал глаза, порой порывы горячего ветра доносили жуткий смрад горелой человечины. Навстречу Филипу, отчаянно визжа, бежала монахиня – подол ее одеяния горел. Какой-то человек остановил ее и, сорвав с себя куртку, принялся тушить огонь. Филип приблизился. Монахиня тихо плакала, еще не веря, что спаслась. Тот, кто первым пришел несчастной на помощь, обернулся. На его перепачканное сажей лицо свешивались светлые волосы.
– Оливер?
– Сэр Филип! – юноша вцепился в его руку. – Где отец? Вы не видели отца?
– Успокойся. Он повел Алана к реке. Мальчишку едва не придавило горящей балкой. А Бен в порядке.
– Слава Господу! У меня на глазах только что сгорел один из фигляров. Вспыхнули одежда и волосы… Иисусе, у меня до сих пор крик в ушах стоит.
Мимо прошел высокий сутулый человек с сильными длинными руками. Его кожаная куртка была прожжена во многих местах, стриженная квадратом борода опалена.
Когда начался пожар, сэр Джон, как и остальные, поспешил на улицу. Не жалея сил, он сражался с огнем и несколько раз оказывался буквально рядом с Майсгрейвом, но среди всеобщей сумятицы не узнал его. И сейчас он прошел почти вплотную, даже не посмотрев в сторону рыцаря. Мимо пронеслась лошадь, волоча за собой обломанное дышло. Свернув за угол, Дайтон увидел зацепившуюся за выступ каменного дома повозку с бочками, полными воды. Рядом никого не было – видимо, возница побежал звать подмогу.
– Однако… – буркнул Джон Дайтон и, подойдя к повозке, попытался взвалить на спину одну из бочек.
В другое время это ему, несомненно, удалось бы – силы он был немалой, но сейчас его мучила рана в плече. Скрипя зубами, он рванул бочку, но острая боль заставила его отказаться от своего намерения.
– Я помогу вам, сэр! – услышал он голос за спиной. Джон Дайтон обернулся и замер. Перед ним стоял Бурый Орел.
Сэр Джон не поверил своим глазам. Человек, за которым он вот уже третий день безуспешно гонялся со
