счастливым, и он без всякого стеснения улыбнулся в ответ.
— Тебе пора идти, — прошептала Оливия. Фергюсон кивнул и поцеловал ее в лоб. Оливия ответила взглядом, полным удивления и радости.
— Ты понравился мне с первой минуты нашей встречи. Ты не такой, как все. Ты думаешь и мечтаешь.
Чак обнял девушку за плечи, и они направились к его поезду.
— Когда я снова увижу тебя? — спросила она. Все в ней поражало Чака. Во-первых, ни одна девушка из Мэна ни при каких обстоятельствах не допустила бы такого поцелуя, тем более на виду у всех, среди бела дня. Чтобы зайти так далеко, потребовались бы долгие месяцы разговоров и ухаживаний. А чего стоил этот вопрос о следующей встрече? Немыслимо.
Но Чак послал к черту все условности, мальчишеская усмешка засияла на его лице и отразилась на лицах всех окружающих, как будто радостный для них двоих момент осветил весь мир. Может, они и не соблюли приличия, но Чак вовсе не сожалел об этом.
Ты останешься в Испании? — спросил он.
— Я остаюсь со своим дядей и кузинами, буду помогать кормить ваших людей. Спроси дом Луция Гракха, бывшего управляющего летним домом проконсула Марка. Мы живем рядом с тем местом, где был его городской дом. Ты навестишь меня в следующий приезд?
Фантазия Чака тут же разыгралась самым беззастенчивым образом, но он усмирил ее. На миг ему даже захотелось позвать ее на фабрику под предлогом, что она сможет ему помочь. Но нет. Это было исключено.
— Я буду очень рад, — с трудом сказал он внезапно охрипшим голосом.
Оливия обхватила его рукой за талию и тесно прижалась. Они протиснулись сквозь толпу на станции, подошли к путям и некоторое время ждали, пока мимо с пыхтением тащился маленький маневровый паровоз с шестью вагонами мушкетов для армии в Кеве. Это был тот самый поезд, который до конца дня не мог отправиться из-за Чака. Фергюсон постарался не думать о нем. Наконец они подошли к его поезду с восемью вагонами, где на ящиках с оборудованием сгрудились двести рабочих и их семьи. Дежурный по станции подошел к Чаку и отдал честь.
— Я не буду подписывать приказа об этом составе, сэр, — сказал он.
— Никто ничего и не должен подписывать, — ответил Чак, стараясь непринужденно улыбнуться. — К двум часам утра состав возвратится и сможет отправляться в Кев. Только пошлите эту телеграмму.
Фергюсон отошел на шаг от Оливии, вынул блокнот и написал несколько слов. Дежурный заглянул через его плечо, потом посмотрел на локомотив.
— Ну конечно, трещина в цилиндре, — фыркнул он, повернулся и пошел прочь.
Чак едва удержался от смеха. «У мелких начальников во всем мире пунктик насчет соблюдения установленных правил и оформления бумажек, — подумал он, — и они начинают рвать и метать, когда кто-нибудь нарушает правила».
Ты готов? — крикнул высунувшийся из окна Андрей, не отводя пристального взгляда от Оливии.
Чак печально кивнул. Он взглянул на девушку и снова почувствовал нарушение сердечного ритма.
— В следующий раз я непременно зайду повидать тебя, — уныло произнес он, проклиная себя за то, что не смог придумать какой-нибудь мелодраматической прощальной фразы, достойной пера Вальтера Скотта или Гюго.
Чак порывисто пожал руку Оливии и запрыгнул в вагон. Андрей укоризненно покачал головой. Кочегар и все его семейство улыбались, а бабушка даже одобрительно прищелкнула языком. Машинист посмотрел вперед — стрелочник подал сигнал, что путь свободен.
Андрей дернул ручку свистка и тронул поезд с места. Колеса повернулись, вагоны вздрогнули, и состав отправился в путь. Чак не отрывал глаз от Оливии, пока она не исчезла из виду. Он так тяжело вздохнул, что его спутники рассмеялись.
— Железнодорожник должен иметь подружку в каждом городе, где заправляет паровоз водой и топливом, — провозгласил Андрей. — Как Сергей, — добавил он и кивнул на кочегара.
— Нет у меня никаких подружек! — возмущенно оправдывался кочегар под пристальным взглядом невестки и сейчас же нагнулся, чтобы подбросить угля в топку, тихонько бормоча ругательства.
Чак хотел было резко возразить. Этот случай был особенным. Черт побери, это был единственный случай, когда к нему проявили такой интерес. Но вместо этого он только кивнул, как будто Оливия была всего лишь одной из многих по дороге от Суздаля до Рима. Андрей отечески улыбнулся ему.
— Наслаждайся жизнью, пока цветет весна, — сказал он. — Зима всегда приходит неожиданно.
Чак ощутил комок в горле и молча отвернулся. Он сумел забыть о своих неприятностях. Надолго ли? Всего полчаса провели они вместе, но эти полчаса перевернули всю его жизнь. Поезд тем временем свернул на северную ветку, ведущую прямо в лес, и постепенно набирал скорость. Испания осталась слева; в новом городе вокруг старых стен кипела бурная деятельность. Над длинным рядом навесов, наскоро возведенных из труб, поднимался дым и сыпались искры. Первая очередь оружейного производства начала работу. Отлично. Три с лишним тысячи винтовок требовалось, чтобы возместить потери; еще пятнадцать тысяч были нужны для войска, которое обучалось под руководством Готорна.
Вдоль всего пути вовсю шла работа — под навесами, в бараках, даже в ангаре для аэростатов. Чак с гордостью смотрел вперед. Он один из всех людей на этой планете имел право гордиться, что именно благодаря ему стало возможным все, что они делали. Чак оглянулся на восемь груженых вагонов. Если позволит время, он сумеет изобрести еще одно чудо.
Фергюсон прошел в глубь вагона и развернул одеяло, висевшее у него на плече; аромат жасмина защекотал его ноздри.
Как хорошо быть живым. Даже теперь, в преддверии новых невзгод, жизнь была прекрасна.
Глава 3
Поезд перевалил через гребень Белых холмов, повернул к югу и начал длинный спуск по западному склону. Винсент Готорн, военный советник проконсула Марка и командующий двумя корпусами, оставшимися в Риме, вышел на открытую платформу позади штабного вагона, в котором его помощники заканчивали упаковку багажа и допивали свежий чай, опасливо поглядывая на своего командира.
Следом за Готорном на платформе появился Димитрий. Он занимал должность начальника штаба и с первых дней этой кампании повсюду сопровождал Винсента. Готорн через плечо оглянулся на пожилого русского офицера, но ничего не сказал. Он пониже опустил поля своей жесткой шляпы, чтобы защитить глаза от красных лучей утреннего солнца. Вдоль железной дороги с ли полевые укрепления, защищенные засеками, лес на ближайших холмах был вырублен для их строительства. Часовые на высокой наблюдательной вышке смотрели на запад. Пробегающие мимо окон поля опустели. Начиная отсюда и до самого Суздаля, на двести с лишним миль, земля Руси обезлюдела. Остались только немногочисленные патрули да отряды инженеров и партизан, тщательно подготавливавших территорию к вторжению незваных гостей.
Готорн рассеянно дотронулся до эспаньолки, к которой все еще не мог привыкнуть. Он отрастил ее из стремления походить на Фила Шеридана — усы, бородка, жесткая шляпа и высокие сапоги для верховой езды. Еще один маленький несгибаемый генерал на войне в этом странном затерянном мире. Каждой армии был нужен свой Шеридан, который мог бы сражаться без сожалений и угрызений совести. Винсент Готорн, бывший квакер из школы «Оук гроув» в Вассалборо, штат Мэн был, только счастлив исполнить эту роль.
Вассалборо, Мэн. Теперь он нечасто вспоминал прошлое. То было другое время и другая жизнь. Все было так невинно. Но невинность присуща только юности, эту истину он постиг уже в свои двадцать три года. Утренний ветерок донес с запада аромат зеленых полей, нагретой солнцем травы, готовой к первому покосу. Этот аромат смешивался с запахом свежеспиленных сосен, из которых все еще капала смола.
Все это напоминало майские ароматы старого Мэна. Школьные занятия к этому времени уже
