«Привету вождю». Винсент немного напрягся при виде своего тестя, выходящего из громадного шатра, стоявшего за помещением станции. Готорн спрыгнул с подножки к ожидавшей его группе пехотных офицеров. Пройдя несколько шагов, он повернулся отдать честь флагу Республики Русь, потом двинулся дальше вдоль строя встречающих. Калин торопливо шагал навстречу, протягивая ему левую руку.
Стремление походить на Линкольна еще не пропало — высокий цилиндр, бакенбарды, поношенный черный сюртук и те же темные глаза, выдававшие печальную истину, скрытую веселой усмешкой. Существовали, однако, два важных отличия Калина от его героя — он был по меньшей мере на фут ниже, да еще пустой правый рукав был пришпилен к плечу.
— Мой мальчик, как я рад снова тебя видеть! — воскликнул Калин, пожал протянутую руку и сгреб Винсента в объятия, звонко целуя в обе щеки.
Винсент уже давно отчаялся втолковать ему особенности официального президентского и военного протокола.
— Как Таня и дети?
— Посылают вам привет, — негромко ответил Винсент.
Калин заглянул в глаза Готорна. В последнем письме Таня жаловалась на отдаление Винсента, чуть ли не уход из семьи, и, читая между строк, старый крестьянин понял, что это означает пустующую ночь за ночью кровать, пьянство, приступы гнева, молчание и невнимание к детям. Но теперь было не время говорить об этом.
Калин обнял Винсента за плечи и повел обратно к шатру. На ходу они осмотрели ряды выстроившихся для встречи солдат.
Борис Иванович! Как твоя рука? — внезапно воскликнул Калин.
Он оставил Готорна и устремился к высоченному солдату с бородой почти до пояса. Похожий на медведя вояка расплылся в улыбке.
— Зажила, спасибо Святой Ольге, которой каждую ночь молилась моя жена.
— Покажи-ка, как она двигается, — сказал Калин, без колебаний выхватив мушкет из его рук.
Солдат поднял и опустил руку. В движении чувствовалась некоторая скованность, которую он постарался скрыть. Калин оглянулся на Винсента.
— Все это мои старые друзья, — произнес он, как бы представляя строй встречающих старшему по званию. — Это 8-й Суздальский полк. Я знаком с ними много лет, мы обычно встречались в кабачке Бориса, когда мне удавалось улизнуть из боярского терема, чтобы пропустить стаканчик.
Винсент только молча наклонил голову в знак приветствия.
— Хорошо, очень хорошо, — продолжал Калин, глядя на Бориса и возвращая ему мушкет. — Передай привет и наилучшие пожелания жене. Когда вернемся в Суздаль, первая выпивка в твоем кабачке за мной.
— Слушаюсь, сэр, — благодушно улыбнулся старый солдат.
— Черт побери, — неожиданно разозлился Калин. — Я такой же крестьянин, как и ты. Мышка, которая стала президентом, а не какой-нибудь боярин, не забывай об этом. Так что не советую величать меня сэром. — Он погрозил пальцем под самым носом солдата.
Винсент ждал, стараясь не показывать своего раздражения при виде такой фамильярности со стороны Калина, так как знал, что эти двое дружат много лет.
Кроме того, наплевательское отношение к протоколу было вполне в духе старины Эйба.
Солдаты рассмеялись, некоторые из них опустили мушкеты и были уже готовы смешать строй и принять участие в разговоре с Калином, который явно наслаждался моментом. Готорн резко кашлянул и сурово взглянул на бойцов. Они сейчас же подтянулись и уставились прямо перед собой. Калин посмотрел на Винсента и кивнул.
— Мой зять напоминает, что нам предстоит еще одна встреча. Я постараюсь найти вас вечером, чтобы посидеть и спокойно вспомнить былое, наш кабачок и эту… как ее там звали…
— Светлана, — шепотом подсказал один из солдат, а все остальные потихоньку захихикали.
Калин усмехнулся и взглянул на Винсента.
— Не вздумай вспомнить о ней при моей жене, — сказал он, заговорщицки подмигивая, и все солдаты рассмеялись уже в голос.
— Отлично, мой генерал, мы уже идем, — сказал Калин, взял Готорна под руку и повел дальше, на ходу кивая все еще улыбавшимся солдатам.
Наконец они достигли входа в шатер, и Калин выпустил локоть Винсента.
— Я, пожалуй, пойду повидаю Гейтса, — со вздохом произнес президент, сожалея о невозможности отдохнуть после обеда, вернуться к старинным друзьям и немного выпить. — Он хочет попробовать ту штуковину, которую изобрел вместе с Эмилом. Ту, что создает картинки без кистей или карандаша.
— Дагерротип?
— Не знаю, как она называется. Он уже изготовил портреты нескольких человек. Как ты думаешь, этот механизм не заберет мою душу?
Винсент улыбнулся и покачал головой.
— Это совершенно безопасно. Калин неуверенно кивнул.
— Мы с тобой потолкуем чуть позже, сынок.
Он обнял Винсента, глядя ему прямо в глаза, словно пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы, и оставил одного.
Готорн посмотрел по сторонам. Он вдруг понял, что этот шатер раньше принадлежал кар-карту Музте. В конце войны его выловили из потока воды. Шатер был больше ста футов в высоту, в центре его поддерживал столб, напоминающий корабельную мачту. Боковые полотнища подвернули, чтобы обеспечить хоть какую-то прохладу. Внутри находился почти весь командный состав республиканской армии вместе с несколькими римскими офицерами, уже набравшимися кое-какого опыта в процессе отступления с Потомака вместе с 4-м корпусом. При приближении Готорна они уставились на сопровождавших его военных в надежде встретить своих соотечественников, прикомандированных к штабу.
Винсент заметил Марка и Юлия, приехавших накануне для конфиденциальной встречи с Эндрю и Калином. Марк приветствовал Готорна дружеским кивком, и Винсент был уверен в его искренности. За последние несколько месяцев они очень сблизились, почувствовав друг в друге родственные души, умеющие справляться с выпавшими на их долю тяготами. Винсент пробирался сквозь толпу, в которой чаще всего встречались весьма поношенные, а иногда и заплатанные, голубые мундиры, принадлежавшие ветеранам 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи. Он почти как однокашнику кивнул Эндрю Барри, который так недавно был его сержантом, а теперь командовал корпусом. Двадцать шесть ветеранов уже стали генералами, более шестидесяти других командовали полками в чине подполковников. Поскольку Эндрю Кин раз и навсегда отказался от повышения в чине, звание полковника теперь имел только он один. Многие воины старой Армии Союза теперь служили в штабе, возглавляли административные или технические службы. Гейтс стал издателем газеты, Уэбстер — министром финансов, Фергюсон заведовал отделом разработки развития вооружения.
Из шестисот тридцати двух человек, попавших в этот мир на «Оганките», почти двести тридцать погибли, сорок были больны или полностью лишились сил, двадцать сошли с ума от шока после перенесенных потрясений, шестнадцать кончили жизнь самоубийством. Еще тридцать моряков, служивших под командованием капитана Кромвеля, теперь находились где-то в районе Карфагена вместе с предателем Хинсеном; может быть, их уже не было в живых. «Мы лишились почти половины бойцов, — мрачно подумал Винсент, — в том числе Мэлади, Киндреда, Хьюстона, Данливи, двух братьев Сэдлер и, наконец, Ганса Шудера». А если считать не только убитых и пропавших без вести, но и тех, кто был ранен в течение всех военных действий, то можно было сказать, что были покалечены почти сто процентов личного состава; некоторые солдаты были ранены по два, а то и три раза уже после того, как пострадали от оружия мятежников. «Мы держимся на пределе человеческих возможностей, наши тела изнашиваются», — размышлял Готорн, замечая не один пустой рукав, повязки на пустых глазницах и безобразные шрамы на лицах.
— Выпей со мной, зазнайка.
Винсент поднял голову и увидел перед собой огненно-рыжие усы и бакенбарды Пэта О'Дональда.
