возбуждении о дипломатичном «сэр». — Он наверняка послал какие-то части на север, чтобы запутать Гаарка, а сам рванул в противоположном направлении, застав бантагов врасплох. К сожалению, ближайшая гавань, куда могут зайти наши корабли, находится в Тире. Это тяжелейший переход на сто пятьдесят с лишним миль, и на всем протяжении пути ему придется отбиваться от наскоков бантагов, но, если Ганс сможет добраться до края горного хребта, Буллфинч встретит его со своим флотом.
— Мы сможем эвакуировать пятьдесят тысяч человек?
Винсент посмотрел в глаза Калину и покачал головой.
— У Ганса не останется столько солдат, — тихо произнес он. — Десять или в лучшем случае двадцать тысяч. Возможно, двадцать пять. Нам понадобятся все суда, что есть у Руси и Рима, и отправлять их следует прямо сейчас.
— Этого я и боялся. — Калин оглянулся и бросил тревожный взгляд на Чака, сгорбившегося на сиденье президентского экипажа. — Ему становится все хуже и хуже.
— Я знаю. Черт возьми, отец, отошлите его отсюда. Климат южных римских провинций подходит ему лучше. Может, предоставить Чаку ту виллу, которую Марк одолжил полковнику Кину после окончания прошлой войны? Ему нужен абсолютный покой, постельный режим и чтобы не было никаких забот.
— Чтобы у Чака и не было забот? — усмехнулся Калин.
— Я все понимаю, но мы можем его потерять. Когда я отправлюсь на фронт, увезите его из города. Здешний воздух становится хуже с каждым днем. — С этими словами Винсент мотнул головой в сторону долины реки Вина, где десятки фабрик изрыгали в небо клубы черного дыма.
— Мне до сих пор странно при мысли о том, как вы, янки, изменили нашу страну, — ответил Калин. — Мальчиком я частенько играл в лугах рядом с этой рекой. Теперь там кирпич, железо, свист пара и целый город, который скоро станет больше самого Суздаля. У вас в Мэне все происходило точно так же?
— Да, хотя в мое время этот процесс только начинался. По-видимому, такова цена прогресса и свободы.
Над литейным цехом взметнулся рой искр, — очевидно, из печи потекла новая река расплавленного металла. Ворота фабрики по производству пушек распахнулись, и в них показался небольшой паровозик, тащивший за собой вагон-платформу. На платформе красовался новенький нарезной пятидесятифунтовый «пэррот», готовый к отправке на фронт.
— Все это порождено его умом, — сказал Винсент. — Инструменты, которыми мы куем нашу свободу и которые позволяют нам становиться сильнее, — всем этим мы обязаны Чаку. Да спасет нас Перм, если мы теперь лишимся его.
— Да спасет нас Перм, даже если мы победим, — негромко отозвался Калин. — Я начинаю бояться, что мир меняется куда сильнее, чем я когда-либо мог себе представить.
— Пятьдесят тысяч солдат? — потрясенно ахнул Буллфинч. Рука адмирала, державшая кружку с водкой, резко дернулась, и драгоценный напиток расплескался.
— Столько человек он повел с собой к Тиру, — пояснил Винсент. — Еще пять тысяч Ганс отправил на север, чтобы запудрить мозги Гаарку и не дать бантагам пуститься в погоню за ним. Тебе придется пройтись вдоль побережья и подобрать их тоже.
Буллфинч покачал головой и одним глотком допил остатки водки из своей кружки.
— В последнее время ты слишком злоупотребляешь этим делом, адмирал, — осуждающе заметил Винсент.
— Только не надо этих квакерских штучек, — бросил ему Буллфинч. — Помнится, было время, когда и ты частенько заглядывал в стакан.
— Послушай, ну проиграл ты битву, и что? Мы все тут были в такой ситуации.
— Возможно, я проиграл целую войну, — проворчал Буллфинч, вертя в руках свою кружку.
— Может быть, и так, — сухо согласился Винсент.
Буллфинч изумленно посмотрел на старого приятеля.
— Если ты ищешь сочувствия, отправляйся за ним куда-нибудь в другое место. У меня есть дела поважнее, мне надо вести войну.
— Спасибо тебе, Винсент, огромное, — горько произнес Буллфинч.
— Тебя застали врасплох, и это может стоить нам поражения во всей войне. Ты должен был отвести свои суда подальше от берега.
— Черт подери, неужели ты думаешь, что я не прокручивал в голове все детали этого боя тысячу раз? Фергюсон ведь возился с идеей подводной лодки и даже предупреждал меня, что Гаарк может заниматься тем же самым. Но я не думал, что все произойдет именно так. И то, как они пробивали нашу броню, — я должен был предугадать это заранее. Я вел себя слишком самоуверенно.
— Ты можешь теперь переиграть все по новой?
— Нет, конечно, пропади оно все пропадом!
— Я потерял счет людям, жизнями которых я сознательно пожертвовал, — глухим голосом произнес Винсент. — Оборона Рима, битва при Испании. Неделю назад у Форт-Хэнкока я бросил в бою нашу батарею, зная, что бантаги уничтожат всех ее артиллеристов, — только для того, чтобы иметь возможность увидеть в действии их броневики, узнать о тактике Гаарка и выяснить, насколько крепка броня у вражеских машин.
Он замолчал и бросил взгляд из иллюминатора адмиральской каюты на опаленные огнем стены Суздаля, которые до сих пор несли на себе шрамы Тугарской и Меркской войн.
— Я произвел подсчет, — продолжил Винсент. Его голос едва доносился до Буллфинча, словно бывший квакер находился за сотни ярдов от этого места. — Отдам сто-двести человеческих жизней, зато увижу, на что способны новые машины Гаарка, как они ведут себя в бою и что мы можем против них придумать… Там был один мальчик из моего штаба, я даже не знал его имени… — Винсент затих.
В каюте повисло тяжелое молчание, нарушаемое только плеском бьющихся о корпус судна волн. Мимо стоящей у причала «Республики» на полном пару промчался один из суздальских мониторов, и флагман Буллфинча закачался на поднятых им волнах.
— Я делаю такие подсчеты каждый день. Жертвую одной жизнью или тысячью. Прикидываю, стоит ли мне отдать полк или дивизию за этот участок земли, который уже завтра опять превратится в бесполезную степь. — Винсент перевел взгляд на Буллфинча. — Ты произвел такой же подсчет и проиграл.
— Я больше всего боюсь того, что это может повториться, Винсент. Боже мой, я видел, как два моих корабля буквально выпрыгнули из воды, а потом их палубы раскололись, как яичная скорлупа. Моих людей разрывало на части, а мне нечем было ответить этим ублюдкам. — Буллфинч вновь потянулся за бутылкой, но его рука замерла на полпути, и он виновато покосился на Винсента. — А теперь очередная спасательная операция, но на этот раз у Ганса не тысяча человек, как в прошлый раз, а пятьдесят тысяч. Тебе не кажется, что у него входит в привычку попадать в такие ситуации?
— Считай не пятьдесят тысяч, а двадцать или тридцать, — отозвался Винсент. — У Ганса была хорошая фора, но бантаги передвигаются на лошадях, а он нет. Последние пятьдесят миль превратятся для него в ад. Он должен будет с боем отвоевывать каждый шаг, не говоря уж о том, что ему придется оставлять позади своих раненых. Вряд ли у него останется больше двадцати тысяч человек.
— Винсент, у меня здесь десять броненосцев и двадцать пять других кораблей. Соединенный флот Суздаля и Рима — это еще около ста торговых судов и несколько старых галер. Возможно, нам удастся разместить на них двадцать тысяч человек, хотя им придется здорово потесниться.
— Когда вы отплываете?
— «Чесапик» уже в пути, — сообщил Буллфинч, показывая на монитор, который только что проплыл мимо флагмана. — Я снимусь с якоря ближе к вечеру. Я уже телеграфировал в Рим, чтобы все их суда выходили в море, наши эскадры встретятся через три дня. Но черт возьми, я все равно не уверен, что мы сможем эвакуировать всех!
— Тогда вам придется кого-нибудь оставить, — хладнокровно произнес Винсент.
— Но ты ведь понимаешь, что в этом случае Ганс тоже останется? В тот раз бедному Григорию пришлось обмануть его.
— Я знаю, — ответил Винсент. — Слушай, Буллфинч, давай не будем раньше времени ломать над этим голову. Мне нужны эти корпуса, они необходимы здесь просто позарез. Как только погрузишь солдат
