Ганс и похлопал Даниила по спине.
— Надо было еще подождать. Мы всю неделю выслеживали эту сволочь. Надо было подождать. Теперь придется искать другую точку и опять целый день морозить задницу, прежде чем я его замечу.
— Будь осторожен, — ответил Ганс, отдавая Даниилу табак, который все еще был у него в руке, и отошел в сторону.
Ганс взглянул на Буллфинча, стоявшего чуть ли не на четвереньках, и засмеялся. Молодому адмиралу не помешает почувствовать, каково на фронте. Хотя Ганс никогда не сомневался в его мужестве. Привести броненосец почти к самому Сианю — поступок, граничащий с безумием, и уже только за это Ганс был обязан Буллфинчу жизнью. Три месяца, проведенные в окопах вокруг Тира, давали о себе знать. Они испытывали постоянную нехватку во всем. Запасы продуктов — сухарей, тушенки, сушеной капусты и бобов — подходили к концу. Если эта операция затянется, ему понадобится все, что сможет доставить Буллфинч.
Дойдя до бомбоубежища, Ганс отдернул рваное покрывало, служившее дверью, и жестом пригласил адмирала внутрь. После сухого холодного воздуха в окопе здесь, благодаря дымящейся печурке, было тепло и сыро. Из углубления в стене Ганс достал глиняный кувшин, откупорил его и передал Буллфинчу, который, сделав большой глоток водки, вздохнул и уселся на табуретку.
— В городе полно замечательных зданий, — сказал Буллфинч, — почему ты решил разместить свой штаб здесь?
— Потому что ребята проводят здесь две недели из трех и им легче, когда они видят, как я ползаю вместе с ними.
— А тебе не кажется, что ты уже не в том возрасте?
Ганс усмехнулся и провел рукой по заросшей щетиной щеке. Как ни странно, этот жест вызвал у него воспоминания о прошлом, об осаде Питерсберга много лет назад. Ганс попытался сесть напротив адмирала, но его прихватил приступ ревматизма. Буллфинч был прав: это место давало о себе знать.
Ганс взял кувшин и отхлебнул из него, наслаждаясь разливающимся в груди теплом.
— Я понимаю тебя, Ганс, здесь ужасно. Я не променял бы свой броненосец даже на весь чай в Китае.
— Весь чай в Китае, — тихонько засмеялся Ганс. — Давно я такого не слышал. Не думал, что заберусь когда-нибудь так далеко.
— Я должен был туда отправиться сразу после призыва, — с улыбкой сказал Буллфинч, — я находился на пароходе, приписанном к Тихоокеанскому флоту. Нам было приказано плыть в Китай, а затем в Японию. Но я подхватил тиф и был вынужден остаться на берегу. Пароход уплыл без меня, а я оказался сначала на «Оганките», а потом здесь.
— Повезло как утопленнику.
Буллфинч покачал головой:
— Мне еще нет двадцати девяти, а я уже адмирал. Дома этого никогда не могло бы произойти. Я рад, что так все вышло.
— Даже сейчас?
Буллфинч улыбнулся:
— Даже сейчас.
— Никогда не знаешь, чего ожидать. Я солдат и никогда не задумывался, что со мной будет. Когда в сорок восьмом в Пруссии начались эти чертовы политические волнения, меня вторично призвали в армию. Но я не мог сражаться за правительство, которому не доверял, поэтому я поехал в Америку. И что я сделал? Пошел в армию. — Он засмеялся. — Прошло уже тридцать лет, а служба все не заканчивается. Никогда не думал, что буду воевать так долго. Никогда.
Ганс замолчал и уставился на пламя одинокой свечи, которое едва не загасил прорвавшийся в бункер холодный порыв ветра.
Тяжело вздохнув, он взял кувшин, сделал еще один глоток и передал водку Буллфинчу.
— Что нового на севере?
— Мы выводим войска из Капуа.
— Что?
Буллфинч вкратце рассказал о ходе военного совета и решении отступать к Риму. Ганс недовольно покачал головой.
— А что насчет нас? Не собираются забрать отсюда моих ребят?
— Сначала хотели. Но Эндрю настоял на том, чтобы вы пока оставались здесь.
Ганс улыбнулся. Он знал, что Эндрю не был полностью согласен с необходимостью сохранять позиции в трехстах милях от эпицентра событий. И Ганс мог его понять. Целых три корпуса обороняют какой-то незначительный порт где-то на границе между Римом и Карфагеном. Хотя даже его захват фактически послужил причиной войны между этими двумя государствами.
Но Ганс сознавал тот факт, что три его корпуса удерживали здесь по крайней мере восемь, а может быть, и десять уменов. Бесспорно, их силы пригодились бы на основном фронте, но все было не так просто. Расстояние от Тира до Сианя по суше на семьсот миль меньше, чем от Рима до Джанкшн-Сити и затем к югу до Тира. Поэтому Тир был для Гаарка постоянной угрозой, бельмом на глазу. Причем угрозой настолько очевидной, что он не пожалел направить сюда столько сил. Вывод войск из этого порта давал бы Гаарку возможность проложить железнодорожную линию от Великого моря до Тира, построить здесь военно- морскую базу и угрожать Риму и Суздалю с юга. Ганс полагал, что Тир может полностью переломить ход войны, если, разумеется, Эндрю будет по-прежнему удерживать позиции на севере. Поражение же его лишало оборону Тира всякого смысла.
— Мне нужна помощь, — заявил Ганс, — если мы хотим выиграть войну, вы должны мне помочь.
Буллфинч молчал.
— В чем дело? — спросил Ганс.
— Понимаешь, когда мы отступим к Риму, бантаги перекроют железную дорогу, ведущую в город. Это значит, что мы будем вынуждены обеспечивать находящуюся в Риме армию и полмиллиона местных жителей.
— И?..
— Я не уверен, что флот сможет поддерживать не только Рим, но еще и вас. Тогда нам придется заниматься исключительно перевозками, а мы должны еще присматривать за Карфагеном.
— Так возьмите их в окружение.
— Что мы и делаем. Хотя это еще одна операция, требующая транспортного обеспечения. Ганс, нам никогда не хватает средств для расширения, поскольку все деньги, выделяемые для военно-морской отрасли, идут на создание Второго флота на Великом море.
— Ты хочешь, чтобы я ушел отсюда?
Ганс попытался совладать с нарастающим гневом. Три месяца он торчит в этом проклятом городе, где люди гибнут от болезней и непрерывных стычек с врагом.
— Так ты хочешь, чтобы я ушел отсюда?
Буллфинч кивнул.
— Эндрю сказал, чтобы мы с тобой сами решали этот вопрос. Я считаю, Ганс, что нет необходимости сохранять этот фронт. Я не смогу оказывать тебе помощь зимой. Не забывай, что за тобой океан, который у северного берега уже сковало льдом. Еще пара недель таких холодов, и бог знает, что я буду делать. В первую очередь я должен снабжать Рим, потому что, потеряв Рим, мы проиграем войну. Ты говоришь, что Тир — отправная точка на пути к победе. Но этого надо ждать еще год или два, а меня беспокоит, что ты будешь есть в ближайшие две недели.
Ганс мрачно покачал головой:
— Да пошло все к черту, мы остаемся. Ты понял меня, Буллфинч? Мы остаемся.
Буллфинч молчал.
— Мы остаемся, — повторил Ганс. — Если мы уйдем из Тира, его займут бантаги, и нам уже никогда не удастся вернуть его.
— Эндрю говорил мне, что ты настроен именно так. Ладно. Но, если дела в Риме пойдут плохо, окончательное решение буду принимать я. Если я не смогу тебе помогать, я умываю руки.
