видел кромку леса, возвышающуюся над известняковым откосом. Ролло знал это место. Где-то поблизости должна находиться хижина, в которой ночуют паломники, дожидаясь отлива. Он усадил Эмму в седло и, ведя Глада под уздцы, медленно двинулся вдоль берега.
Бревенчатое строение стояло на невысоких сваях, чтобы его не заносило песком. Внутри было темно, и Ролло крепко ушибся о выступ очага. Тогда он стал шарить в темноте, пока не обнаружил кремень и трут. У паломников вошло в обычай заботиться о тех, кто придет следом, и они не забывали оставить после себя необходимое для продрогших путников. Ролло с благодарностью подумал об этих людях, когда высек огонь и увидел сложенные у очага хворост и завитки бересты. Что ж, огонь у них есть, а это главное. Согреться сейчас – вопрос жизни.
Эмма без сил опустилась на скамью у стены. Здесь лежали сухие водоросли, а в изголовье – свернутые овчины. Она блаженно прикорнула на них, но Ролло не дал ей уснуть. Покрикивая и бранясь, он сейчас же оказался рядом, встряхнул ее и принялся стаскивать с нее мокрую одежду, пока не раздел донага, а уж затем стал растирать ее кожу так, что у нее потемнело в глазах. Застывшая в жилах кровь побежала быстрее, перестали стучать зубы, и Эмма ощутила живительное тепло. «Лишь бы это не повредило ребенку», – подумала она, но чувствовала она себя гораздо лучше, чем приходилось ожидать.
– Эй, эй, потише! Я ведь знаю, что ты можешь быть и поласковее!
Конунг засмеялся. Если она ворчит – значит, дело идет на лад. Его жесткая теплая ладонь медленнее прошлась по ее спине, изгибу талии, ягодицам.
– Так тебе больше по нраву?
Она стремительно оглянулась через плечо, но он уже набросил на нее овчину.
– Думаю, в ней полным-полно блох, но тебе надо как следует согреться.
Эмма улыбнулась, упершись подбородком в сложенные ладони и глядя на отблески разгоравшегося очага на бревенчатой стене. Несмотря ни на что, сейчас ей было не так уж и плохо. Однако едва Ролло шагнул к двери, она вскочила:
– Ради всего святого, не оставляй меня одну!
Он вернулся к ней и поплотнее укутал в мех.
– Я никуда не уйду.
Она слышала, как Ролло возится с Гладом за стеной, но все же вздохнула облегченно, когда он вернулся в хижину, закашлявшись от дыма. Очаг топился по-черному, но приоткрыть дверь он не решался, чтобы сберечь тепло. Сбросив мокрую куртку, Ролло стал шарить на полке у стены и вскоре пришел в отличное расположение духа, когда обнаружил там несколько лепешек и кусок копченого сыра.
– Поистине, эти христиане – добрые люди.
– Не вам чета, язычникам. Так что тебе есть о чем поразмыслить.
Ролло расхохотался в ответ на ее замечание.
Сухие пресные лепешки показались ему восхитительными, как самое изысканное блюдо. Сыр он обжарил на огне, и когда тот достаточно размягчился, предложил Эмме с куском лепешки.
– Ешь, тебе нужны силы.
Он двигался у огня, подкладывая хворост, а Эмма, совершенно согревшись, с улыбкой наблюдала за ним. Бог мой, так вот что такое, оказывается, счастье! Ей не верилось, что еще недавно ей грозила гибель, что она была за гранью отчаяния. Она испытывала нежность к Ролло, даже когда видела, как он тыльной стороной ладони отирает слезящиеся от дыма глаза. Когда же он поднялся и, расправляя суставы, вскинул руки и его мускулы мощно и свободно заиграли под блестящей кожей, блаженная расслабленность сменилась горячим, почти мучительным напряжением, сбивчивым стуком сердца. Ей нестерпимо захотелось, чтобы он приблизился и обнял ее, но Ролло не оглянулся, и Эмма закрыла глаза, чтобы не видеть его, сдерживая ставшее вдруг прерывистым дыхание. И сейчас же услышала его спокойный голос:
– А теперь расскажи, что случилось. Я нашел тебя без чувств, среди дюн.
Ее словно окатило ледяной водой. Страшный призрак в тумане… Сердце дрогнуло и оборвалось. Ролло шагнул к ней и опустился в ногах ее постели. Мелькнула мгновенная мысль – так или иначе, но он не поверит, не сможет поверить.
– Я жду.
Он почувствовал, как она вздрогнула. Глаза Эммы, блестевшие в полумраке, остановились, и он снова увидел в них страх.
– Она была там, в тумане.
– Кто?
– Белая Ведьма.
Эмма перевернулась на спину и стукнула кулачком по шершавой стене.
– Это она была там, подстерегая меня…
И, сбиваясь и всхлипывая, Эмма все рассказала Ролло, добавив:
– Я знаю, ты вправе не верить мне, ты всегда защищаешь ее, но клянусь всем, что только есть святого для нас обоих, – я не произнесла сейчас ни единого слова лжи.
Ролло сидел, размышляя. Он знал, что Снэфрид действительно ненавидит Эмму, и это открылось ему давно, знал он также, что она коварна как женщина и беспощадна как воин. Снэфрид не была ревнива, но и он никогда не был настолько увлечен кем-либо, чтобы позабыть о Снэфрид. И хотя он ни словом не обмолвился, что судьба может их разлучить, его жена могла понять это прежде него. О ней всегда ходили самые невероятные толки, он же не желал в них верить, оберегая ее, – и это была его прямая обязанность. Но любил ли он ее? Он не мог устоять против ее поразительной красоты, во всем же ином его связывало только чувство долга перед ней. Долгая жизнь порождает привычку, и он никогда всерьез не задумывался, кто же она на самом деле, дочь финского ярла Сваси. Когда-то он сказал ей, что никогда не оставит ее. Он был верен брачному обету, однако Снэфрид не настолько глупа, чтобы не понимать, что ему необходим наследник. Обычное дело – супруги расходятся, если боги не дали им потомства. Но он уверил жену, что все, чем он владеет, достанется детям его брата. Но теперь Атли не стало, и Снэфрид знает, что ничто больше не удержит их вместе, и видит соперницу в Эмме. Но было и другое. «Я промахнулась», – сказала она, когда Эмма едва не погибла на охоте. «Твоя жена хотела извести меня чарами. Бран подтвердит мои слова», – заявила Эмма, едва встав с одра болезни в Руане. Но он ничего не желал слушать, ибо ни разу Снэфрид не была поймана с поличным. Так было и теперь.
– Все, что ты говоришь, весьма странно, Эмма, – медленно проговорил он, – ибо Снэфрид весь вечер никуда не выходила, поскольку слегка занемогла.
Эмма едва не расплакалась.
– Ну почему ты мне не веришь? Она околдовала тебя, все рассчитав наперед. Я осталась бы под волнами прилива, и никто бы и помыслом не согрешил на нее.
След узкой ноги, тело Эммы, которое волокли по песку туда, где его никто не сможет обнаружить… Это было не наваждение – он видел это сам. У него перехватило дыхание, когда он подумал, что могло бы произойти, если бы пони не вернулся в старую конюшню, если бы Бьерн уговорил его ждать утра, если бы он не смог найти ее в тумане…
Он вдруг с такой силой привлек ее к себе, что Эмма охнула.
– Нет! Нет! Только не это… – едва не стонал он, зарываясь лицом в ее ставшие жесткими от соли и ила волосы.
Ей стало больно, потому что сейчас он не владел собой. Он был словно дитя, испуганное возможностью лишиться самого дорогого.
– Ролло, – шепнула она. – Ты искал меня?.. Стало быть, ты любишь меня?
Но нет – никогда она его не понимала. Ролло вдруг отпрянул и рассерженно проговорил:
– Разве моя вина, что ты без конца попадаешь в переделки, а все твои синяки достаются мне?
Это было правдой, но она улыбалась.
– Значит, ты любил меня еще до того, как понял это. Но почему я с самого начала не догадалась об этом?
– Не дразни меня, рыжая! – пригрозил Ролло. Но за его суровым взглядом прятался смех. – Не мог же я позволить, чтобы море погубило тебя и моего сына.
Она на миг смешалась, но затем на ее щеке появилась ямочка:
– Я догадываюсь, кто проболтался.
