так долго оставалась моей королевой. Мы давно уже стали чужими, и ни одного из нас не занимало, что на душе у другого. Я не знал, чем ты живешь в своей башне, а ты была чужда всем моим делам в Нормандии. Мы сходились, как волки по весне, – ради случки. Однако ты не права, когда говоришь, что я не любил тебя. Ибо если в моем сердце и сейчас нет чувства к тебе, разве стал бы я говорить с тобой после того, как ты попыталась погубить женщину, которая дорога мне и носит мое дитя?
Снэфрид вдруг так громко заскрипела зубами, что у Ролло по спине поползли мурашки. Тяжело дыша, она немного приблизилась. В сером сумраке он разглядел ее искаженное ненавистью лицо. Эта женщина была стара и безобразна. Лучше бы он никогда не увидел ее такой. Ее голос был глухим и срывающимся от ярости.
– Разве ты, Рольв, не убивал своих врагов? Эта рыжая – мой злейший враг. Сегодня ты спас ее, и тогда я возненавидела и тебя. Я признаю, что страстно желала, чтобы море, придя сюда, сделало меня вдовой.
– Мне хотелось бы сохранить уважение к женщине, которую я столько лет звал своей женой, – проговорил Ролло. – Сейчас ты кажешься мне жалкой.
– Жалкой? – Снэфрид тяжело задышала. – Что ж, выходит, и ты вовсе не знаешь меня, сын Пешехода. Но я клянусь, что отныне стану твоим проклятием, смертельной опасностью, что будет красться за тобой по пятам. У меня хватит терпения дождаться своего часа, и тебе лучше убить меня сейчас и с еще обагренными моей кровью руками взять себе новую жену, чем дожить до дня, когда ты вспомнишь мои слова и взвоешь по-волчьи!
– Мне жаль тебя, женщина, – вновь повторил Ролло, и в ту же секунду Снэфрид кинулась на него. Он был поражен, насколько она оказалась сильной, однако все же он справился с ней и опрокинул навзничь на утоптанный пол кладовой. Все тело Снэфрид рванулось к нему, и вдруг она поцеловала его. Поцелуй был, как змеиный укус. Ролло резко откинул голову и поднялся. Только теперь он ощутил холод в спине. Он слышал, как она урчит, словно голодный зверь, видел, как настороженно блестят в темноте ее глаза, а жилы на ее напряженно изогнутой шее вздулись и потемнели. Его охватило отвращение. А следом за ним пришла грусть. Снэфрид возбужденно дышала, когда он оторвал от себя ее скрюченные пальцы.
– Ну же, Рольв… – задыхаясь, бормотала она.
Но Ролло, никогда прежде и не помышлявший, что может устоять перед ее зовом, сейчас смотрел с холодным любопытством. И хотя в пустой кладовой было полутемно, Снэфрид вмиг почувствовала эту перемену. Страстная дрожь ушла, и на Ролло снова пахнуло холодом, словно из бездны. Он медленно поднялся. Все, что было связано с этой женщиной, умерло, исчезла даже жалость. Осталась только горечь от мысли, что он так бесконечно долго заблуждался.
– Это был наш последний разговор, женщина. Сейчас я отправляюсь в монастырь, ты же должна приступить к сборам. Завтра ты покинешь эти места. Я не отказываюсь от своих слов – ты вольна плыть, куда заблагорассудится.
Когда он вышел, Снэфрид села и, мерно раскачиваясь, прорычала:
– Я отомщу. Клянусь всей кровью, что омыла мою плоть, я отомщу…
В свете дня Ролло почувствовал, что с плеч его упала тяжкая ноша. Словно, снова одолев мутную мглу, он жадно пил полный запахов весны воздух. И сейчас же ему захотелось увидеть Эмму. Поэтому, едва обменявшись словами с Бьерном и отдав необходимые распоряжения в отношении Снэфрид, он вскочил на Глада и поскакал по влажным пескам в сторону Мон-Томб.
Ему не верилось, что вчера это место грозило ему гибелью. Волнистые пески вновь изменили свои очертания, заводи в низинах искрились алмазной рябью, средь мокрых водорослей бродили чайки, выискивали морских червей. Крабов было великое множество, и Ролло невольно поежился, представив, что эти безобразные существа, которыми он не прочь был полакомиться, могли ночью устроить пиршество на его костях. Однако мрачные мысли рассеялись, едва он догнал небольшую группу всадников, среди которых была и Эмма.
– Мы не могли заставить ее ехать быстрее, – пояснил Херлауг. – Она останавливалась через каждые пять шагов и оглядывалась назад.
Эмма и в самом деле была встревожена, понимая, что в разговоре Ролло с женой решается и ее судьба. Однако сейчас, когда он оказался рядом и она увидела его ласковую улыбку, ей почудилось, что весь мир принадлежит ей. Она протянула к нему руки, и в следующий миг они скакали уже далеко впереди своей свиты.
– Я привезу тебя в Руан как жену и королеву, – негромко сказал Ролло, когда они, уже сбавив ход, приближались к подножию оплота великого святого.
Эмма, покачиваясь в седле, слушала его как зачарованная. На горе Мон-Томб, окруженной легкой дымкой, звонили колокола. Ролло отвел горящую на солнце легкую прядь с ее лба, откровенно любуясь возлюбленной.
– Там, в моей столице, мы созовем мой народ на свадебный пир и на виду у всех выпьем брачную чашу. Мой наследник должен родиться в законном браке, вот и выходит, что ты все-таки добилась своего, рыжая.
Внезапно у Эммы изменилось выражение лица. Она надменно вздернула подбородок и проговорила:
– Ты кое-что упустил из виду, Роллон Нормандский. Как-никак, я франкская принцесса и христианка. И если я соглашусь осушить твою брачную чашу, то и ты должен венчаться со мной перед алтарем. А для этого тебе придется принять крещение.
Ролло опешил, глядя на нее.
– Однако, женщина, твой аппетит не имеет границ. Мало того, что я готов жениться на столь сварливой особе только ради того, чтобы малыш в ее чреве получил законного отца, она тут же норовит погрузить меня в купель.
Эмма видела, что он шутит, но ей было вовсе не до шуток.
– В противном случае наше дитя не признают законным франкские соседи, Ролло. Ты живешь среди христианских государей, и рано или поздно тебе придется сойтись с ними в вере.
Ролло почувствовал, что после разрыва со Снэфрид ему не выдержать еще и ссоры с Эммой. И хотя в глубине души он счел ее неблагодарной, сцепив зубы, весь остаток пути он слушал, как Эмма повествует о Готфриде и Гизелле Лотарингской, приводя примеры иных крестившихся язычников, начиная едва ли не с франкского короля Хлодвига и закончив упоминанием о его собственном ярле Бране-Беренгаре, который стал куда удачливее, приняв крещение, а жена его родила прекрасного сына.
– Ты и без этого родишь мне здорового сына, – кивнул Ролло. – Властитель битв благоволит ко мне, и у меня должен быть именно сын – воин и наследник.
– А если родится дочь?
Ролло вздохнул:
– Что ж, тогда, чтобы не ударить в грязь лицом в следующий раз, я, по примеру Беренгара, приму крещение.
Эмма просияла и заявила, что в таком случае она постарается, чтобы первой была девочка, и тогда она наконец спасет заблудшую душу своего язычника, а уж затем…
– Святой Михаил! – не выдержал наконец Ролло. – Есть ли на земле сила, способная заставить эту женщину помолчать?
Повернув ее к себе, он закрыл ее рот поцелуем, и они не отрывались друг от друга, пока не оказались у самых врат монастыря, на виду у оторопело взирающих на них монахов во главе с отцом Лаудомаром…
Примечания
1
Торжественное скандинавское иносказание (кенинг), означающее «меч».
2
Кровь.
3
4
