Куда боятся ступить ангелы

помыслы сосредоточены на других вещах. Лишь не­многим дано осознать, что они вечно могут источать свою телесную и духовную жизнь. Мисс Эббот, несмотря на все свои добродетели, не могла постичь этого чувства, хотя такие тонкости как раз доступ­нее пониманию женщин. И когда Джино показал сперва на себя, а потом на ребенка и сказал: «Отец - сын», она восприняла его слова как ласковый лепет и машинально улыбнулась.

Ребенок, первенец, проснулся и широко раскрыл глаза. Джино не заговорил с ним, а продолжал излагать свои соображения.

-    Эта женщина будет делать все, что я велю. Она любит детей. Опрятна. У нее приятный голос. Красивой ее не назовешь, не буду вас обманывать. Но в ней есть все, что мне нужно.

Ребенок издал пронзительный вопль.

-   Пожалуйста, осторожнее! - взмолилась мисс Эббот. - Вы разда­вите его.

-   Пустяки. Вот если он плачет беззвучно, тогда надо беспокоить­ся. Просто он думает, что сейчас я буду его купать, и он прав.

-    Купать? - поразилась она. - Вы? Прямо здесь?

Такая идиллическая деталь разрушила все ее планы.

Добрых полчаса у нее ушло на тонкую подготовку и пробные ата­ки с высоких нравственных позиций, но ей не удалось ни напугать противника, ни рассердить его, ни хотя бы отвлечь чуть-чуть от до­машних занятий.

-    Утром я ушел в аптеку, - продолжал он, - и посиживал там в прохладе. И вдруг вспомнил, что Перфетта еще час назад согрела во­ды - вон она стоит, накрытая подушкой. Я сразу вернулся, надо же его искупать. Извините меня. Откладывать больше нельзя.

-    Я задержала вас, - упавшим голосом произнесла она.

Он решительно направился в лоджию и принес оттуда большой глиняный таз, грязный изнутри. Вытер его скатертью. Достал мед­ный чайник с горячей водой, налил ее в таз, разбавил холодной во­дой. Порылся в кармане и извлек оттуда кусок мыла. Затем взял мла­денца и, не вынимая сигары изо рта, начал его раскутывать. Мисс Эббот направилась к выходу.

-    Зачем вы уходите? Простите меня, но мы можем разговаривать, пока я буду его мыть.

-   Мне больше нечего сказать, - ответила она. Ей оставалось толь­ко найти Филипа, сознаться в своем постыдном провале и попросить сменить ее на этой стезе - и пожелать ему удачи. Она кляла свое бес­силие, рвалась покаяться в нем без самооправданий и без слез.

-    Побудьте еще минутку! Вы его не видели.

-   Я видела, с меня достаточно, спасибо.

Последнее покрывало было снято, двумя руками Джино протянул ей брыкающееся бронзовое тельце.

-    Подержите его!

Она не хотела брать.

-   Я ухожу сейчас же, - вырвалось у нее: слезы (не те слезы, кото­рых она боялась) навернулись ей на глаза.

-    Кто бы поверил, что его мать была блондинкой? Он весь смуг­лый, до единого дюйма. Нет, поглядите, как он красив! И подумать только - он мой! Мой навечно. Даже если он меня возненавидит, все равно он мой. Это от него не зависит, он сотворен мною, я его отец.

Уходить было поздно. Она не могла объяснить - почему, но позд­но. Когда Джино прижался к сыну губами, она отвернулась. Зрели­ще это было слишком непохоже на умилительную сцену в детской. Этот человек был величествен, он являл собой часть самой Приро­ды. Ни в какой любовной сцене не поднялся бы он на такую высоту. Ибо непостижимые физические узы связывают родителей с детьми, но, по печальной и странной иронии судьбы, не связывают детей с родителями. Если бы мы, дети, могли отвечать на родительскую любовь не благодарностью, а равной любовью, жизнь потеряла бы зна­чительную долю трагизма и убожества и мы стали бы неизъяснимо счастливы. У Джино, страстно сжимающего сына, у мисс Эббот, бла­гоговейно отводящей глаза, - у обоих были родители, которых они и вполовину так не любили.

-    Можно, я помогу вам мыть его? - робко спросила она.

Он молча передал ей сына, они опустились на колени друг подле друга и стали закатывать рукава. Ребенок перестал плакать и в не­укротимой радости засучил руками и ногами. Мисс Эббот, как вся­кая женщина, любила мыть и чистить, а тем более когда дело каса­лось человеческого существа. Занимаясь в приходе благотворитель­ностью, она приобрела богатый опыт обращения с детьми. Скоро Джино перестал давать ей указания и только благодарил ее.

-    Как вы добры, - бормотал он. - И в таком красивом платье. Он уже почти чистый. Удивительно, у меня ушло бы на это все утро! С ребенком куда больше возни, чем можно подумать. А Перфетта мо­ет его так, будто стирает белье. Он потом кричит часами. У моей жены должна быть легкая рука. Ух, как он брыкается! Он вас забрыз­гал? Простите.

-    Готово. Теперь мягкое полотенце, - приказала мисс Эббот, не­обычайно возбужденная процедурой.

-   Сейчас, сейчас! - Он с видом опытного человека шагнул к шка­фу. Но он и представления не имел, где взять мягкое полотенце. Обычно он вытирал сына о первую попавшуюся сухую тряпку.

-    И немного талька.

Он в отчаянии ударил себя по лбу. Очевидно, запас талька вышел. Она пожертвовала свой чистый носовой платок. Он поставил ей стул в лоджии, которая глядела на запад и поэтому хранила еще приятную свежесть. Мисс Эббот села спиной к расстилавшимся двадцати ми­лям пейзажа, и Джино положил ей на колени мокрого младенца. Тот сиял здоровьем и чистотой и словно отражал свет, как медная посу­да. Точно такого, но только томного младенца Беллини сажает на ма­теринские колени, Синьорелли бросает корчащегося на мраморные плиты, а Лоренцо ди Креди, более почтительный, но менее проник­нутый божественным духом, осторожно укладывает на цветы, под­сунув ему под голову пучок золотистой соломы. Джино какое-то вре­мя созерцал их стоя. Потом, чтобы удобнее было смотреть, опустил­ся на колени возле стула и молитвенно сложил руки.

Так и застал их Филип - вылитые Дева с Младенцем и поклоня­ющийся волхв.

-    Привет! - воскликнул он, радуясь такой отрадной картине.

Мисс Эббот не ответила на приветствие, неуверенно встала и от­дала ребенка отцу.

-    Не уходите! - шепнул Филип. - Я получил вашу записку. Я не сержусь, вы совершенно правы. Вы мне действительно нужны, без вас я ни за что бы не справился.

Не проронив ни слова, она прижала руки ко рту, словно испыты­вая мучительную боль.

-    Синьорина, пожалуйста, останьтесь, вы были так добры.

Она вдруг расплакалась.

-    В чем дело? - мягко спросил Филип.

Она попыталась что-то сказать и, горько рыдая, выбежала из ком­наты.

Мужчины уставились друг на друга. Потом, словно сговорив­шись, бросились в лоджию. Они успели увидеть, как мисс Эббот ис­чезла за деревьями.

-    В чем дело? - повторил Филип. Ответа он не получил, да ответ и не был ему нужен. Произошло что-то странное, что именно - он и не пытался догадаться. Возможно, потом он узнает от мисс Эббот.

-   Так какое у вас дело? - недоуменно вздохнув, произнес наконец Джино.

-    Мы... мисс Эббот, вероятно, вам рассказала?

-    Нет.

-    Но ведь...

-    Она пришла по делу. Но потом забыла про него, и я тоже.

Перфетта, обладавшая даром не находить тех, кого искала, верну­лась и громко сетовала на большие размеры Монтериано и путаницу улиц. Джино поручил ей присмотреть за сыном. Затем предложил Филипу сигару, и они перешли к делу.