Куда боятся ступить ангелы

VIII

- С ума сошла! - вскричала Генриетта. - Она положитель­но и бесповоротно сошла с ума!

Филип счел благоразумным не противоречить.

-   Зачем она сюда явилась? Ответь-ка. Что она делает в Монтери­ано в августе месяце? Почему она не в Нормандии? Ответь. Она-то не скажет. Но я скажу: она явилась сюда, чтобы сорвать наши планы. Она пронюхала о материнских замыслах и предала нас. О Боже, как болит голова!

Филип имел неосторожность ответить:

-   Ну, в предательстве-то она не виновата. Она действует на нер­вы, это правда, но она приехала не затем, чтобы предать нас.

-    Тогда зачем? Отвечай.

Он промолчал. К счастью, сестра была так взволнована, что и не стала ждать ответа.

-   Вбежала вдруг сюда заплаканная, Бог знает в каком виде. Гово­рит, виделась с итальянцем. И объяснить толком ничего не может. Якобы переменила мнение. Какое нам дело до ее мнения? Я вела се­бя совершенно спокойно. Я сказала: «Мисс Эббот, тут какое-то недо­разумение. Моя мать, миссис Герритон...» Ох, Господи, голова! У те­бя, конечно, ничего не вышло... Не трудись отвечать, я и сама вижу. Где, скажи на милость, ребенок? Разумеется, тебе его не отдали. Ми­лейшая Каролина не позволила тебе его забрать. Да, да, мы, видите ли, должны уехать немедленно и больше отца не беспокоить. Так ве­лит она. Слышишь? Велит! Велит!

И Генриетта разрыдалась.

Филип постарался взять себя в руки. Как ни была сестра невыно­сима, ее возмущение было вполне правомерно. А ведь мисс Эббот вела себя еще хуже, чем думала Генриетта.

-    Ребенка я пока не получил, Генриетта, но я вовсе не потерпел неудачу. Мы с синьором Кареллой договорились встретиться сего­дня еще раз в кафе «Гарибальди». Он ведет себя абсолютно разумно и вежливо. Если бы ты согласилась пойти со мной, ты бы увидела, что он охотно ведет переговоры. Он очень нуждается в деньгах, а до­стать их ему негде. Мне удалось это выяснить. Но в то же время он по-своему привязан к ребенку.

Филип не обладал интуицией мисс Эббот, а может быть, ему про­сто не представилось такого благоприятного случая, как ей.

Генриетта лишь рыдала и обвиняла брата в том, что он оскорбил ее: как можно себе представить, чтобы леди разговаривала с таким чудовищем? Да за одно это Каролину следовало бы заклеймить. Бед­ная, бедная Лилия!

Филип побарабанил пальцами по подоконнику. Он не видел ника­кого выхода из создавшегося положения. Как ни бодро он говорил про второе свидание с Джино, в глубине души он чувствовал, что оно тоже ничего не даст. Джино был чересчур любезен. Ему, очевид­но, не хотелось обрывать переговоры резким отказом и нравилась вежливая и несерьезная торговля. К тому же Джино нравилось во­дить за нос противника, и делал он это так изящно, что сердиться на него было невозможно.

-    Мисс Эббот ведет себя неслыханно, - проговорил наконец Фи­лип. - И тем не менее...

Но сестра не пожелала его выслушать. Она снова ополчилась на Каролину, обвиняя ее в том, что та сошла с ума, лезет не в свое дело и вообще нестерпимо двулична.

-    Генриетта, ты должна меня выслушать. Перестань же плакать. Я хочу сказать тебе кое-что важное.

-    Не перестану, - возразила сестра. Однако, увидев, что он мол­чит, утихла.

-    Прими во внимание, что мисс Эббот не нанесла нам никакого вреда. Она ничего ему не открыла. Он до сих пор считает, что она действует с ним заодно, - я выяснил это.

-    Вовсе не заодно.

-    Правильно, но если ты будешь разумна, то она может перейти на нашу сторону. Я истолковываю ее поведение следующим обра­зом: она отправилась к нему с честным намерением получить ребен­ка. Так она написала мне в записке, и я не думаю, чтобы она лгала.

 ­

-    А я думаю.

-    Придя туда, она застала трогательную домашнюю сценку меж­ду отцом и сыном, и ее захлестнуло волной чувствительности. Если я только что-нибудь смыслю в психологии, скоро наступит реакция, и волна отхлынет.

-    Не понимаю я твоих иносказаний. Говори проще.

-    Когда волна отхлынет, мисс Эббот будет неоценима, так как произвела на итальянца сильнейшее впечатление. Он не нахвалится ее любезностью. Знаешь, она ведь помогла ему купать младенца.

-   Какая гадость!

Самым раздражающим в Генриетте были ее восклицания, но Фи­лип твердо решил не терять терпения. Приступ радостного настрое­ния, овладевший им накануне в театре, не проходил. Филипу никог­да еще так не хотелось быть милосердным к человечеству.

-    Если желаешь увезти младенца, то будь в мире с мисс Эббот. Стоит ей захотеть, и она поможет тебе гораздо лучше, чем я.

-   О мире между нами не может быть и речи, - мрачно отозвалась Генриетта.

-    Значит, ты успела...

-    О, далеко не все, что хотела. Она ушла, не дав мне кончить, - типичная уловка трусливых людей. Ушла в церковь.

-   К Святой Деодате?

-   Да. Ей как раз туда и надо. Более нехристианского...

Вскоре Филип тоже отправился в церковь; сестра несколько успо­коилась и даже была склонна прислушаться к его совету. Что нашло на мисс Эббот? Он всегда считал ее уравновешенной и искренней. Правда, разговор, который произошел у них на прошлое Рождество в поезде между Состоном и Черинг- Кроссом, должен был послу­жить ему первым предупреждением. Должно быть, Монтериано вто­рично вскружил ей голову. Филип не сердился на нее, так как был безразличен к исходу экспедиции, только испытывал любопытство.

Был уже почти полдень, улицы пустели. Но жара вдруг несколько спала, появились приятные предвестия дождя. Пьяцца с ее тремя до­стопримечательностями - Палаццо Публико, коллегиальной церко­вью и кафе «Гарибальди» (мозг, душа и тело города) - выглядела оча­ровательнее, чем когда-либо. Филип с минуту постоял посредине площади, поддавшись мечтательности, размышляя о том, как, долж­но быть, восхитительно чувствовать этот город своим, каким бы он ни был захудалым. Однако сейчас Филип был посланцем цивилиза­ции и исследователем характеров, поэтому он со вздохом вошел в Церковь Святой Деодаты, чтобы дальше выполнять свою миссию.

Два дня назад прошел праздник, и в церкви все еще стоял запах чеснока и ладана. Малолетний сын ризничего подметал пол придела больше для собственного развлечения, чем из соображений чистоты, и поднимаемые им клубы пыли оседали на фресках и на прихожа­нах. Прихожан было немного. Сам ризничий, приставив лестницу к центру «Всемирного потопа», украшавшего одну из пазух свода, снимал с колонны окутывавшее ее роскошное одеяние из алого ко­ленкора. Кипы алого коленкора уже лежали на полу (церковь, если захочет, не уступит по великолепию любому театру), и дочка ризни­чего пыталась сложить материю. На голове у нее красовалась ми­шурная корона в блестках. Вообще-то корона принадлежала святому Августину, но была ему велика и проваливалась на шею, обхватывая ее воротником. Зрелище получалось смехотворное. Один из канони­ков снял корону со святого перед началом праздника и отдал дочке ризничего.

-   Скажите, пожалуйста, - прокричал Филип, обращаясь к ризни­чему, - здесь нет английской леди?

Рот у ризничего был набит гвоздиками, поэтому он только кивнул в сторону коленопреклоненной фигуры. Посреди всей этой сутолоки мисс Эббот молилась.

Филип не очень удивился: сейчас как раз и следовало ожидать от нее душевного упадка. Несмотря на то что Филип стал милосерднее относиться к человечеству, самоуверенность его не совсем прошла, и он чересчур решительно брался предсказывать путь, которым после­дует раненая душа. Он, однако, не