экспериментами сутки напролет и покидали лабораторию только для того, чтобы принять душ, поесть и поспать. Их жизнь была той гипотезой, над которой они в данный момент работали. Питер понимал, что движет ими. Несколько лет назад он сам был одним из них. Во многих случаях самые преданные своему делу работники избегали окружающего мира, который они не понимали, чтобы наблюдать за тем миром, объяснить который у них, возможно, был шанс.
Лабораторные крысы принадлежали к странной, мозговитой породе, которая предпочитала абстрактность реальности. Им нравились загадки, которые они могли разгадать. Человеческим состоянием гораздо легче управлять, когда ты его разделил на экспериментальные части, которые можно проанализировать на компьютерном мониторе. Некоторым людям не удавалась жизнь со своими запутывающими эмоциональными и социальными запросами, так что они отступили, чтобы анализировать ее с расстояния.
Анджела была одной из них по многим причинам, и Питера глубоко огорчало, что у этой девушки никогда не появится места, чтобы излечиться, приспособиться, пусть и с группой неприспособленных к жизни людей. Здесь она была бы в безопасности. Это был его план — изолировать Анджелу и защитить. Но это было невыполнимо, и он, наверное, должен был бы знать это. Анджела была его самым амбициозным экспериментом, и, поняв ее, он мог разгадать загадки крайне жестокого обращения. Почему некоторые дети выживают и, несмотря на это, процветают, а большинство, как ни грустно, нет.
Возможно, этот эксперимент изначально был обречен на провал, но если это так, то только он может с этим покончить. Если Анджелу нужно остановить, ее остановит он.
Никакое чертовое агентство не сотрет ее из списков в регистрационных книгах, как будто она никогда не существовала. Нет, она уйдет в блеске славы.
Питер уже собирался уйти, когда заметил самую великолепную из лабораторных крыс — Сэмми Трэн. Сэмми всматривался в компьютерный монитор так напряженно, как подросток в видеоигру. Для него не было необычным так поздно находиться в лаборатории. Питер и раньше находил его спящим на столе в любое время суток, но что-то в языке жестов тела Сэмми привлекло внимание Брандта.
В лаборатории было очень холодно, но Сэмми только что вытер лоб, как будто он вспотел.
Внутренний голос подсказал Питеру: что-то не так, но он и так уже был перенапряжен и не хотел еще больших неприятностей. Это был стресс. Не Сэмми, его собственный.
Он накручивает себя. С Трэном все в порядке. Питер просто переносит личную паранойю на своего работника.
Сэмми всегда спокоен — до, во время и после шторма.
В Смарттеке много людей, готовых сломаться под давлением, но только не он. Скорее небо упадет. С Сэмми все в порядке.
Думая так, Питер отвернулся от окна, чтобы уйти. Глотать было больно, даже дышать было больно, но боль никогда не была надежным состоянием, чтобы судить о чем-либо.
Ученый внутри него был натренирован быть бесстрастным и отвергать теории, которые не являлись обоснованными. Ты можешь зацепиться за заведомо ложное суждение, как бы не хотелось, чтобы оно оказалось верным. Сны и иллюзии были антитезисом научного прогресса. Брандт узнал это в те времена, когда был лабораторной крысой, и это сослужило ему отличную службу. Ему не нравилось выходить за рамки закона, но лучше он, чем правительство. Лучше он, чем Рон Лэйрд или другие обыватели, которые понятия не имели о тонком совершенстве души, с которой он имел дело.
Как же ужасно, ужасно обидно, думал Питер, потратить такое сокровище впустую.
— Избавься от ножа!
Джордан приподнялся, встав на колени, и прорычав на Анджелу с такой силой, что ее ноги подкосились. Она покачнулась от головокружения, но у нее хватило хладнокровия понять, что его поведение не имеет смысла. Все казалось нереальным. Это было так странно, явно и запутанно, как и сон. Тошнотворный сон, как она их называла, когда была ребенком, потому что просыпалась от таких снов с кружащейся головой, тошнотой и с запахом страха в носу.
— Избавься от него, черт побери!!
Нож выскользнул из ее рук и упал на пол.
Она попыталась поднять его и оступилась. Ноги не держали ее. Было такое ощущение, что она стоит на движущемся тротуаре и не может сойти с него. Одно за другим шокировало ее чувства: лицо Джордана, побелевшее от ярости, странно вращающаяся комната, ее собственная нагота. Ее бедра, живот и даже темный треугольник между ног — все было выставлено напоказ.
С губ девушки соскользнул звук удивления.
Как? Как?
У нее закружилась голова, и Анджела упала, словно какой-то якорь пригвоздил ее к полу, окончательно скрутив.
Почему он кричит на нее? Анджела только хотела разрезать веревки. Она уже достаточно мучила его.
Голос Джордана теперь был далеким и приглушенным. Она не могла разобрать, что он говорил, были и еще голоса, которые тоже кричали на нее. Кого-то шлепали. Она слышала это — резкий удар руки о нежную плоть.
Лицо горело, словно в огне. Что она сделала? Почему он тряс ее?
Питер, не бей меня! Нет, не говори так! Я бы не смогла сделать больно Адаму. Я его любила.
Теперь руки и ноги ее истекали кровью. Она ползла по полу, усыпанному сломанными куклами. Сотнями кукол. Она были разрезаны на куски, как будто кто-то их бросил с размаху об пол. Кровь была везде.
Люди кричали о помощи, но она не могла добраться до них.
— Делай, как тебе велят, и никто не пострадает.
Ягуар рычал на нее, а она рычала в ответ.
— Обманули, обманули, — визжала птица.
Почему он продолжал кричать на нее? У ее отца был сердечный приступ.
Он уже был мертв, но все-таки продолжал кричать — Это не работает! Больше напряжения, больше давление на электроды, увеличь мощность!
Она сделала так, как ей велели! Сделала то, что ей велели!
Кто убил Адама? Это она. О, Господи, это она.
— Когда я скажу «дождь, дождь, уходи прочь», ты не будешь ничего помнить. Все уйдет.
— Проснись, Анджела. Кончено. Все прошло. Ты в безопасности. В безопасности!
Но на этот раз Анджела не могла проснуться. Зияющий и крутящийся по спирали разум уносил ее в глубины, в которые она не должна была уходить. Пустота всегда была ее убежищем. Тьма пустоты защищала ее, но сейчас все вышло наружу, все скрытые уголки и трещины, все разрушительные секреты. Разум погружал ее в миазмы прошлого и заставлял еще раз пережить то, что она сделала. И что сделали с ней.
Она лежала на кушетке из ротанговой пальмы. Руки за спиной, связанные на запястьях. Ноги тоже связаны. Анджела попыталась пошевелить ими и почувствовала веревки. Она также почувствовала голую кожу, свою собственную, прикасающуюся к рукам, и это была та ответная реакция, которая была ей нужна. Анджела уже знала, где находится и что произошло. Больше не было ни криков, ни голосов, ни горячки. Разум был ясным, а тело прохладным.
То, что она увидела, открыв глаза, все подтвердило. Теперь заложником была она. Доктор связал ее не очень крепко, но далеко без одежды она бы не ушла. По крайней мере, он укрыл ее простыней.
Сначала Анджела не увидела его. Фонари «молнии» потухли, и в густой золотой дымке Анджела могла различить только фигуру, стоящую возле ширмы, разделяющей комнаты. Торс мужчины все еще был обнаженным, но на нем были шорты. Сейчас он больше был похож на человека, собравшегося на вечеринку, чем на ревущего зверя, с которым она имела дело раньше. Было очевидно, что Джордан либо принял душ, либо искупался, а в руке у него была бутылка с чем-то. Это оказалось пиво.
— Спящая красавица просыпается, — сказал он.
— Я в обморок упала? — спросила Анджела.
Доктор кивнул.
