Если и существовало более чувственное занятие, чем смотреть, как мужчина облизывает рожок тающего мороженого, она не знала, что это было за занятие. Этот особый мужской стиль заключался в круговых поглаживаниях с последующим циклом быстрых, искусных расчищающих движений. Какое удовольствие было наблюдать, как его язык кружится вокруг кремовых ручейков, а мускулы его челюсти напрягаются от холода. Она с лёгкостью могла представить изысканный вкус, который заставляет пробудиться вкусовые сосочки его языка, растворяется до тёплого пара у него во рту, а затем собирается в единую массу, чтобы мелкими капельками оросить его горло.
Её собственный рот стал горячим от одной этой мысли.
Её догадка, основанная на знании реального положения вещей, заключалась в том, что он жил чувствами, эта страстная душа, но, конечно, не ограничивался животными страстями. «Любитель музыки и словесности», — заключила девушка, — «И, возможно, больше вызывающих воспоминания периодов художественной экспрессии, таких как туманно мечтательные пейзажи импрессионистов».
Возможно, с её стороны это было всего лишь воображение, но девушка была склонна к тому, чтобы предположить наличие чувствительности и сострадания, даже с намёком на душевное превосходство, в его ярко освещённом профиле. И, определённо, этот мужчина умел разбираться в красоте. Женской красоте. Она могла видеть это по глубине его подсознательных волн.
Колёсики лабораторного кресла Анджелы заскрежетали, когда она подкатилась поближе к монитору.
Женская красота? На кого смотрел Альфа десять?
Она вперила взгляд в экран монитора, словно была в состоянии увидеть то, что видел сам испытуемый. Конечно же, это было невозможно. Девушка смотрела на мультимодальный дисплей — разделенный на четыре части, что позволяло проводить несколько различных сканирований одного и того же мозга за раз: функционирующее отображение магнитного резонанса, электроэнцефалограмму, спектроскопию в ближней инфракрасной области и трёхмерное изображение SPECT.
Анджела вздохнула. Это было нехорошо. Она фактически рисовала в своём воображении чей-то мозг. Процедура SPECT (данный акроним обозначал компьютерную томографию с испусканием одиночных фотонов) служила для измерения кровотока и метаболической активности мозга, а электроэнцефалограмма измеряла его электрическую активность. Но даже со столь сложным инструментом диагностики, как первый из вышеупомянутых, Анджела не могла быть уверена, облизывал ли сейчас субъект мороженое или глазел на женщину. Она даже не была уверена на сто процентов, что это мужчина, но сведения о размере его гипоталамического центра и типично мужском способе обработки информации мозгом являлись достаточно значительными подсказками.
Хотелось бы ей знать, каким образом отбирали субъектов для изучения, особенно этого, но это был опыт двойным слепым методом, и такого рода информация могла привести к предвзятости.
Вполне возможно, что испытуемые выполняли тесты на проверку коэффициента умственного развития и характеристики личности, но, кроме этого, Анджела могла только гадать, что это были за критерии отбора.
Что она знала, так это то, что субъект что-то глотал и полностью наслаждался этим.
А ещё были исследования, утверждающие, что когда мужчины смотрят на сексуально привлекательных женщин, их подсознательные волны совершают резкий спад.
Это беспокоило её. Очень сильно беспокоило.
Теперь она ревнует чей-то мозг?
Ей нужно перестать мечтать. Анджела чувствовала, что начинает зацикливаться на нём, а она не могла этого допустить. На самом деле не могла. Это было плохо не только для исследований, но и для неё. Слишком высок был риск увлечься кем-либо, даже мысленно, и не только для неё, но и для них. Было бы рискованно признать наличие подобных мыслей.
Она осознавала, насколько параноидально прозвучали бы её страхи, даже для такого человека, как Питер Брандт, которому она доверяла больше всех остальных в Смарттеке, включая Сэмми. Анджела всё ещё пыталась проявить себя, и за это она была в долгу у Питера, также как и перед собой — за то, что дела у неё шли хорошо. Он дал ей шанс. Он спас ей жизнь.
Девушка нажала на кнопку Sleep на экране монитора и успокоилась, когда изображения потемнели. Если бы не было так одиноко, темнота могла бы утешить её на более продолжительное время. Вполне возможно, что это не помогло из-за того, что небольшая комнатушка, которую ей выделили, была слишком обыкновенной, обставленной только вычислительным оборудованием, необходимым Анджеле для работы, картотечными шкафами, а книжные шкафы ломились от текстового и ссылочного материала.
Книги помогали. Ей нравилась эрудиция, и она испытывала неутолимую жажду к знанию. Чем больше опыта девушка получала, тем более защищённой чувствовала себя в этом непредсказуемом мире.
Но правда заключалась в том, что Анджела была одинока слишком часто. В её жизни не было серьезных взаимоотношений, и она начала привязываться к изучаемым объектам. Она действительно переживала за них. Например, знала, что Альфа десять не питается как следует.
«Стоп, Анджела. Хватит молоть чепуху. Сдерживай свои эмоции. Ты должна научиться контролировать себя».
Отклик на данное приказание был немедленным и непроизвольным. Анджела глубоко вдохнула, заполняя воздухом бездонную прорву внутри себя, выдыхая все до капли, и вновь вдыхая не менее усердно.
— Дождь, дождь, уходи прочь, — пробормотала она вполголоса. Нараспев она произнесла эту фразу ещё несколько раз. Это была мантра, которую она использовала с детства, чтобы прогнать непрошенные мысли и образы из памяти.
Несколько мгновений спустя она вернулась в своё обычное состояние, снова став настороженной и более спокойной.
Анджела взглянула на часы и обнаружила, что еще сравнительно рано. Для неё было обычным делом работать сутками напролёт целыми днями, время от времени ненадолго засыпать на койке в своей комнатушке. Но сегодня вечером она собиралась купить немного продуктов и отправиться домой. Внезапно Анджеле очень сильно захотелось мороженого.
Отдел деликатесов приковал ее внимание. Ассортимент был велик, а она ещё даже не прошла мимо сыров. На прилавках лежали огромные круги и клинья, покрытые орешками рулеты и крошечные золотистые диски. Вся эта масса полностью занимала витрину прилавка, а на соседнем нарезанное тонкими ломтиками и свёрнутое в трубочки мясо так и манило её. Кроме того, там были расставленные ярусами большие плоские блюда с салатами, причём некоторые содержали такие ингредиенты, которые привели бы в замешательство участника телешоу «Риск»[7].Девушка выбрала клинья «Монтерейского Джека»[8], который составлял ее обычный рацион в последнее время. Отдел выпечки распространял божественные ароматы, и поэтому Анджела направилась туда. Девушка схватила буханку ржаного хлеба, усыпанного маковыми семечками, бросила её в свою тележку, и тут же задумалась, зачем это сделала. Что за странный выбор? Она не могла вспомнить ни единого раза, когда бы ела ржаной хлеб с маком. Озадаченная, девушка вернула его на полку и обнаружила, что внимательно рассматривает английские маффины[9]. Она не ела и их тоже. Ей же нравились бублики. Разве нет?
Ею овладело чувство беспокойства, пока она катила свою тележку прочь из отдела. Анджела бросила быстрый взгляд через плечо и задумалась, что же она искала и почему её желудок так взбудоражился.
— Дождь, дождь, — прошептала она.
Иногда девушке казалось, что её мир разлетится на кусочки без этих слов, хотя она бы не смогла так просто объяснить, как получилось, что они стали такими важными для неё… или хотя бы почему она выбрала именно эти слова. Всё, что Анджела знала, было то, что они возвращали ей немного веры в себя, а ведь большую часть жизни ее не было. Боже, даже больше, чем просто не было. Она была немногим более значимой, чем дрессированный тюлень.
Анджела бы скорее убила себя, чем снова перестала контролировать свою жизнь. Странный шипящий звук вырвался у неё сквозь зубы, а ладони крепко сжали ручку тележки. Она почувствовала, как нервы
