заметила волнения мужа.
– Понимаешь, Фил, – сказала она, – я ведь люблю Изабель и давным-давно все ей простила. И не потому, что Библия учит прощать врагов наших. Простить ее мне казалось столь же естественным, как дышать и молиться. Она моя сестра, и, кроме нас двоих, никого из Невилей больше не осталось. И это новое предательство больно ранит меня. Скажи, за что она так ненавидит меня – давно умершую Анну?
Филип обнимал ее, чувствуя, какая она теплая, мягкая, гибкая. И то, как она сейчас сидела, откинувшись в кольце его рук, заставляло его кровь шуметь в висках. Он нежно коснулся подбородка Анны и повернул ее лицо к себе.
– Ты вовсе не Анна Невиль, родная. Твое родовое имя – Майсгрейв, и ты принадлежишь одному мне.
Теперь она увидела знакомый блеск в его глазах, почувствовала, как рука Филипа скользнула по ее бедру.
– Не стоит, Фил. Сейчас, когда я думаю об Изабель…
– Не думай, малыш… не стоит об этом.
Она ощутила его дыхание на губах и легкий дразнящий поцелуй. Ей вдруг стало легче.
Мир предательства и честолюбия, отголосок которого так больно задел ее сегодня, остался в прошлом. Она покинула его ради этого человека, с которым так счастлива, который стал ее семьей, защитником, братом, всем на свете. И она любит его. Сейчас, когда он касался ее нежно, так нежно, что она слабела, Анна испытывала мгновенный взлет блаженства оттого, что у нее нет пути назад, что она связана с Филипом навсегда, она сама его выбрала и ему безраздельно принадлежит.
– Моя сладостная фея… – шептал он.
Филип целовал ее долго, медленно, лениво – ведь впереди у них была целая ночь… Целая жизнь… Его ласковые руки пробудили в Анне горячую ответную волну желания, его медлительность доводила ее до исступления. Она сама льнула к нему, покорялась и лишь засмеялась, когда он уложил ее на пушистый мех у огня…
И все оказалось далеким и неважным – горькие воспоминания, утрата близких, недавние страхи. На этом свете остались только они – Филип и Анна…
2
Анна проснулась затемно. Не поднимая век, она слышала, как на птичьем дворе горланят петухи. Пора подниматься. Однако, когда она пошевелилась, рука мужа властно удержала ее. Анна улыбнулась и открыла глаза. Филип спал позади нее, обняв и прижав ее к себе так, что она вписалась в изгиб его тела. Ей было тепло и хорошо, а спальня уже остыла, уголья в камине едва тлели, и лишь по одной головне время от времени пробегал голубоватый язычок пламени. Подумать только, ведь вчера их была такая груда, что огонь ревел, а ее муж подбрасывал и подбрасывал все новые поленья, так что, когда она, усталая, задремала на медвежьей шкуре, ее тело, казалось, напиталось медвяным жаром. Лишь позже, сквозь дрему, она ощутила, как Филип поднял ее на руки и отнес в постель, укутав меховым одеялом.
Анна осторожно погладила обнимавшую ее руку и улыбнулась, вспоминая прошедшую ночь. Это было восхитительно! Они любили друг друга долго, страстно и никак не могли насытиться. Она так счастлива, что за протекшие неполные семь лет они так и не разучились безумствовать, находя ослепительное упоение друг в друге.
Петухи продолжали вопить, и вскоре на одной из башен загудел рожок, возвещая наступление нового дня. Анна на миг прикрыла глаза. Когда-то, давным-давно, она любила подольше поваляться в своих покоях в Вестминстере и подчас приводила церемониймейстеров и дворецких в отчаяние, нарушая этикет и оставаясь в постели едва ли не до полудня.
В Нейуорте же все пошло по-другому. Она вставала чуть свет и тотчас бралась за дело, стараясь за всем уследить. Филип даже пытался урезонить ее.
– Угомонись, ты ведешь себя, как простолюдинка. Помни, что ты леди, слуги справятся и без тебя.
Но волей-неволей ему пришлось смириться с тем, что ему приходится просыпаться в одиночестве, хотя измятая постель все еще хранила тепло тела Анны.
Она превратилась в хозяйку замка, настоящую хозяйку, и ничто в Нейуорте не происходило без ее ведома. Анна ни на миг не забывала той клятвы, что дала себе, когда Филип, усадив ее в седло перед собой, въехал под арку ворот и она увидела, как много предстоит сделать, чтобы Гнездо Бурого Орла стало настоящим поместьем. Все эти годы она трудилась не покладая рук и теперь с гордостью могла сказать, что Нейуорт стал таким, каким она увидела его в мечтах семь лет назад.
Филип по-прежнему прижимал ее к себе, но мысли Анны уже были далеко. Привычка все брать на себя, всем распоряжаться подталкивала ее, и Анна, несмотря на тихое тепло рук мужа, забеспокоилась, перебирая в уме хозяйственные дела, какие предстояло сегодня переделать.
В этом году ожидался ранний окот, и каждое утро она бегала в овчарню взглянуть, как идут дела. А тут новая напасть – большая белая свинья Красотка повредила спину, ободрав ее об изгородь, а поскольку эта свинья отличалась дурным норовом и никого к себе не подпускала, Анна обещала зайти проведать ее с утра. К тому же надо проследить, чтобы поменяли настил из соломы в передних покоях замка – на него уже невозможно смотреть. Господи, да ведь вчера из-за разговора с герцогом Бэкингемом она даже не зашла на кухню, чтобы сказать, что подавать на завтрак. Нет, решительно больше невозможно лежать!
Несмотря на протесты Филипа, она вскочила и начала торопливо одеваться, стуча зубами от холода. Филип проворчал, что они слишком поздно уснули вчера, можно было бы сегодня сделать исключение. Молли справится и без нее. Однако Анна лишь на миг присела на край постели и, осведомившись, нет ли у ее господина каких-либо пожеланий, ткнулась губами в его щеку. На ходу заплетая косу, она покинула опочивальню.
Небо было еще темным, но замок уже ожил. Слуги тащили охапки дров, в большом зале растапливали камины, выпускали во двор собак. Это было время, когда гасили факелы, чтобы потом случайно не забыть о них, а свет исходил только от очагов, к которым жались продрогшие челядинцы. Служанки брались за вересковые метлы, снимали ставни с огромных окон. Почесываясь, дворня выбиралась из людской, крестясь навстречу новому дню. Какой-то парень ущипнул служанку, та взвизгнула и засмеялась, ее смех раскатился под гулкими сводами зала.
Анна вышла на улицу. Край неба уже розовел. В окнах замка и построек, где жили ратники с семьями, мелькали полосы света. Кутаясь в безрукавку, она торопливо миновала вымощенный плоскими глыбами сланца двор. Снег здесь был расчищен, и, миновав арку сторожевой башни и перекинутый через ров мост, Анна оказалась в обширном хозяйственном дворе. Здесь уже было шумно. Звенела сталь в кузнице, скотники выгребали навоз, а стражники, вышибая из пазов огромный брус, отпирали ворота замка. Звенела цепь опускаемого подъемного моста.
Перво-наперво Анна направилась в коровник. Едва она переступила порог, в лицо ей ударил теплый устоявшийся дух хлева. Молочная ферма была гордостью Анны – со стенами из дикого камня, дощатыми перегородками и утепленным торфом полом. Но хозяйка замка еще не забыла, в каком состоянии она находилась, когда они с Филипом только приехали: щербатый пол, залитый мочой, тощая скотина с выпирающими крестцами, стоящая по брюхо в навозе.
Ее, принцессу, будущую королеву, никто не учил, как следует вести хозяйство большого замка. Теперь же, глядя на своих рыже-пегих тучных коров, прихлебывая еще теплое парное молоко с пышной пеной, она чувствовала себя совершенно довольной. Ее любимый бычок с косматой головой облизал шершавым языком ее руку, лежавшую на перегородке стойла, повсюду слышался мерный звук молочных струй, бьющих в подойники, а сыр, что делали в Нейуорте, считался деликатесом далеко за пределами округи, и Анна строго следила, чтобы его регулярно отправляли ко двору графа Нортумберлендского.
В овчарне Анну ожидал сюрприз. Первые ягнята! Анна смеялась, глядя, как они, покачиваясь, поднимаются на дрожащие ножки. Их кудрявая шерстка уже подсохла, они были так забавны, что Анна не удержалась, чтобы не подхватить одного на руки. Надо показать их Кэт и Дэвиду, хотя тогда Дэвида не вытащишь отсюда, он вечно будет перепачкан с ног до головы, как во время прошлого окота, и придется переодевать его по нескольку раз на дню.
В свинарнике Анне пришлось повозиться. Эта самая Красотка была ростом с доброго телка, а норов у нее был таков, что даже те, кто за нею ходил, иной раз, вопя, прыгали через загородки, когда Красотка, разинув пасть и грозно визжа, кидалась на них. От превращения в окорока и колбасы в нынешний сочельник
