за оказанную честь. Но его синие глаза, когда он поднял их на короля, таили такую насмешку, что тот едва сдержался, чтобы в последний миг не вспылить. Он долго беседовал с Бэкингемом, обсуждая все детали переговоров и возможных соглашений. Когда же сэр Генри наконец двинулся на Север, сопровождаемый внушительным посольским эскортом, он вез в Шотландию, помимо условий договора, и личное письмо Эдуарда IV к Якову. В этом не было ничего необычного. Но Бэкингему и в голову не могло прийти, что рукой Эдуарда было начертано в самом конце письма. Там значилось:
«
6
События, что предшествовали появлению герцога Бэкингема в Гнезде Бурого Орала и заставили его стать неожиданным гостем четы Майсгрейвов, заплелись в причудливый клубок непредсказуемых поворотов судьбы, от которых не застрахованы не только простые смертные, но и те, кто вершит историю.
Итак, герцог Бэкингем прибыл в Шотландию.
Волынки стонали и гнусавили так, что Генри Стаффорд едва сдерживался, чтобы не выбежать из зала. Нет, он решительно не мог привыкнуть к душераздирающим звукам любимого инструмента шотландцев. И сейчас, когда у него из-за мигрени раскалывалась голова, эти пронзительные завывания, лязг мечей и дикие выкрики пляшущих горцев вызывали адские мучения.
Отодвинув от себя блюдо с колопсом[33], он откинулся на спинку кресла и устало скомкал салфетку. Тут же откуда-то возник услужливый паж, с поклоном подал сверкающий таз с душистой водой для омовения пальцев, а расторопный стольник тотчас заменил тарелку на чистую. Генри усмехнулся: изысканность обихода двора Якова III странным образом сочеталась с варварскими ухватками вождей горных кланов, чувствовавших себя в королевском замке Линлитгоу столь же непринужденно, как и в диких ущельях Хайленда.
Генри поглядел на короля. Маленький, бледный, с жесткими напомаженными и завитыми в локоны вдоль щек волосами и острым носом, он уже изрядно подвыпил, и глаза его блестели, когда он созерцал дикую «пляску меча»[34], что перед ним демонстрировали воины трех северных кланов. Конечно, Стюарт мог быть доволен: даже старейшины его двора не могли припомнить, чтобы вот так, в танце, сходились вместе члены враждующих семей Мак-Ферсонов, Мак-Интошей и Мак- Кэев. Впрочем, вожди кланов, приглашенные на Рождество, торжественно поклялись не проливать крови, пока не закончится Господне перемирие[35] и они не вернутся в свои пределы. А пока что их воины плясали среди стоявших вдоль пиршественной залы длинных столов, при свете факелов, среди клубящегося над их головами дыма, который завывавший за стенами замка ураган загонял обратно в трубы, отчего пламя в очаге стонало и приседало, мечась, как затравленный зверь.
Рождество в Линлитгоу пришлось встречать неожиданно. Двор короля направлялся из любимой резиденции короля Якова III, замка Стерлинг, в Эдинбург, как вдруг разыгралась лихая непогода, и пришлось сделать остановку в замке над озером. А поскольку буря и проливной дождь, перешедший в снежную метель, не прекращались, здесь и было решено отпраздновать Рождество.
Правда, это помешало многим знатным лордам, которых Яков заранее пригласил в Эдинбургский замок, принять участие в празднике, зато Линлитгоу стоял на пути у двигавшихся с севера горцев, и теперь на пиру было гораздо больше клетчатых пледов, чем камзолов и рыцарских цепей. Впрочем, Яков до последней минуты слал в Эдинбург гонцов, в особенности когда стало известно, что сам надменный Арчибальд Дуглас, граф Ангус, решил вместе со своим кланом посетить короля на Рождество Господне, но из-за разыгравшейся непогоды от Дугласа не было никаких вестей. Король не мог решить – то ли ему поспешить к своему грозному вассалу с извинениями, то ли обидеться на то, что последний пренебрег его приглашением.
За стенами замка прокатился удар грома и налетел новый неистовый шквал. В окнах задребезжали зеленоватые стекла. Многие стали креститься, и лишь горцы били пятками в пол, отплясывая свой танец, как люди, привыкшие к любым шуткам погоды в своих краях. Под завывание ветра камин вновь дохнул дымом, его клубы взмыли к потолку, где в массивных, подвешенных на цепях люстрах металось колеблемое сквозняками пламя факелов.
Генри невольно потер виски. От головной боли не было спасения, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он стал разглядывать длинный полутемный зал с выступающими ребрами стрельчатых арок из грубо отесанного камня. Голые стены замка были в честь праздника украшены гирляндами из лавра, кипариса и темного остролиста с ярко-красными ягодами, который, по поверью, приносит в Рождество счастье и удачу. И тем не менее все казалось пустым, холодным и унылым.
Ах, разве думал он, счастливчик Стаффорд, пэр Англии, родственник короля, что ему придется встречать Рождество при этом несносно скучном дворе! Силы небесные! Он прибыл в Шотландию в конце лета, когда на холмах и в долинах лиловым пурпуром цвел вереск, а теперь уже все пожухло, стало угрюмо-бурым и вскоре вообще скроется под снегом! Да, почетное посольство поистине превратилось в ссылку. А ведь на первых порах все складывалось так хорошо. Он явился в Стерлинг с подобающим эскортом, под звуки труб, облаченный с такой роскошью, о какой в этой дикой Каледонии[36] и помыслить не могли. С королем Яковом он держался на равных, но был изысканно учтив, и весьма скоро договор о помолвке наследного шотландского принца Якова и маленькой дочери короля Эдуарда Сесилии Английской был подписан.
Оставались пустяки: решить вопрос о набегах на англо-шотландской границе. Обычно это совершалось быстро и было чистой воды формальностью, поскольку не в силах государей двух соседних королевств остановить не прекращавшуюся уже три столетия войну в Пограничном крае. И вот, когда Генри уже считал вопрос решенным, неожиданно возникли трудности. Яков Стюарт, ознакомившись с условиями договора, вдруг отложил перо.
– Я хотел бы, чтобы в договор был внесен еще один пункт.
Именно этот пункт оказался невыполнимым. Шотландский монарх категорически потребовал, чтобы к его двору доставили в цепях одного из лордов Пограничья – барона Майсгрейва.
– Этот человек творит беззаконие на рубежах. Мои отряды объезжают стороной его владения, ибо нет большей опасности, чем встретиться с его бешеными наемниками. Они гонят прочь всех, кто попробует проехать берегом Лиддела[37], и преследуют их почти до стен замка Хоуик, словно барон считает весь этот край своей вотчиной. Похоже, что этот лорд вознамерился перекроить границу по своему усмотрению!
После этих слов Бэкингем испытал нечто похожее на гордость за своего соотечественника, однако заметил, что многие места в Пограничном крае все еще считаются спорными землями и владеет ими тот, кто сильнее. Но Яков Стюарт пришел в ярость и заявил, что договор не будет скреплен его подписью, пока разбойника Филипа Майсгрейва не бросят в Толбутскую тюрьму в Эдинбурге, чтобы он сам мог решить его участь. Дело принимало серьезный оборот: из-за какого-то лихого северного барона мог рухнуть мирный договор между двумя королевствами. Генри Стаффорд, стараясь не выказывать раздражения, спокойно возразил:
– Ваше Величество, с таким же успехом вы могли бы потребовать и голову самого Перси. Барон Майсгрейв – верный слуга короля Эдуарда, не раз сражавшийся на его стороне под знаменем Белой Розы. Больше того – известно, что барон оказал своему государю и иные услуги, ибо Его Величество Эдуард IV благоволит к нему и нередко величает своим другом.
– В отличие от вас, милорд, – мелко рассмеялся Яков, но тут же переменил интонацию: – Мое решение непоколебимо! Либо Майсгрейв в цепях, либо наш союз не состоится, и я не поставлю подпись на пергаменте.
В ту пору Генри еще не понимал, что из-за упрямства Якова Стюарта ему придется надолго застрять в Шотландии. Это стало очевидным лишь позднее, когда он написал о нелепом требовании Якова своему королю, а тот, вместо того чтобы возмутиться и отозвать посла, распорядился уладить все полюбовно, но ни в коей мере не задевая интересов Майсгрейва.
Интересы Майсгрейва! Теперь, когда этот барон стал для него ключом от родины, Генри преисполнился
