стихией сосен защищала замок с востока, и Ричард, глядя на его темные осыпающиеся стены, невольно подумал о том, какая стужа должна царить за ними в пору бесконечных зимних метелей. Однако именно это и был Миддлтон-холл, к которому Ричард стремился.
Копыта коня звонко защелкали по известняковой тропе, ведущей к замку. Ричард миновал гудящую под порывами ветра рощу на вершине холма и подъехал к стенам. Вблизи замок казался далеко не таким величественным и грозным, как из долины: всего лишь потемневшие от времени невысокие стены с зубчатой башенкой на углу, покрытые мхом. Перед ним оказались огромные, открытые настежь ворота, а вокруг не было ни души. Герцог въехал во двор, защищенный от свистящего в ушах ветра, где огромные псы, гремя цепями и заливаясь лаем, заметались у стен. Ричард огляделся. Двор был неприбран, все здесь свидетельствовало о запустении. На веревке, протянутой от створки ворот к деревянной галерее, полоскалось на ветру белье, сквозь растрескавшиеся плиты двора росли травы, которые никому не приходило в голову выполоть.
На деревянной галерее показались четыре женщины и рыжий подросток и застыли, с недоумением глядя на вельможу на сказочном белом скакуне, в алом плаще поверх серебристой кольчуги, с длинным изукрашенным мечом за поясом.
– Я хочу повидать сэра Джона! – перекрывая лай собак и треск белья на ветру, прокричал Ричард.
Одна из женщин что-то сказала, и остальные, сбежав по лестнице, кинулись успокаивать псов. Говорившая последовала за ними и опустилась в низком реверансе. Ричард узнал ее. Десять лет назад он отдал ее, двенадцатилетнюю девочку, в жены Джону Дайтону. Десять лет назад он сам был почти мальчишкой, она же была совсем дитя с едва начавшей оформляться фигурой, но ей принадлежали этот замок и земли, а Ричард имел права опеки над ней и мог распоряжаться ее судьбой.
Теперь он был владыка Севера, мужчина в расцвете сил, обиженный природой, но сумевший справиться со своим изъяном, она же выглядела куда старше своих двадцати двух лет и хотя держалась с достоинством леди, но кожа ее была обветрена и потрескалась, руки грубы и красны, а тело казалось легким и хрупким, словно иссохшим.
Ричард вдруг подумал о том, какова может быть теперь Анна Невиль. Бэкингем говорил, что она ослепительно красива, однако сейчас, глядя на эту молодую, но бесконечно изможденную женщину, герцог решил, что жизнь в этих холодных, лишенных комфорта обиталищах мало кому идет на пользу.
Служанкам наконец удалось угомонить псов. Леди Миддлтон осведомилась, чему обязана честью видеть в своем замке сиятельного герцога Глостера.
– Вы помните меня? – невольно изумился Ричард.
– Разумеется. И дня не проходит, чтобы мы с супругом не молились о вас Всевышнему.
Она говорила учтиво, с характерным йоркширским выговором, но глаза глядели сухо, почти неприязненно. Ричард не обратил на это внимания и усмехнулся ее словам. Старый Дайтон по-прежнему верен, и он не зря остановил на нем свой выбор. Он снова повторил, что хотел бы видеть сэра Джона, и женщина ответила, что он внизу, в долине, осматривает бычков, приготовленных на продажу. Пусть его высочество не откажется спешиться и войти, она же пошлет кого-нибудь за господином. Однако Ричард отказался от приглашения, сказав, что сам отыщет ее мужа.
Спустившись с холма, Ричард подъехал к длинным бревенчатым постройкам и, соскочив с коня, привязал его к жердям изгороди. Из-за угла строения показался лохматый, одетый в овчины скотник и, разинув рот, уставился на идущего к нему прихрамывающего лорда. Ричард на местном диалекте спросил, где его господин, так как вокруг не было ни души и лишь куры да воробьи хлопотали в навозных кучах. Мужлан, наконец-то сообразив, о чем его спрашивают, захлопнул рот и ткнул корявым пальцем куда-то между срубами.
– Сэр Джон собираются отпилить Лайонелу рога, – словно набив рот горячей кашей, выговорил он.
Ричард хмуро буркнул что-то насчет забавного имени для быка.
Скотник заухмылялся:
– О да! Да и сам Лайонел забавный зверь, самый забавный из тех, что я видел на своем веку, провалиться мне на этом месте! И телята от него все как на подбор, да вот беда – норовом он не вышел. Недавно расквасил Косого Джимми о стену ну что твою перезрелую сливу, разрази меня гром, если я лгу.
Ричард не дослушал и, подобрав плащ, двинулся в глубь построек и скотных дворов, перешагивая через лужи мочи и навозные кучи. Лохматый скотник шлепал босыми ногами вслед за герцогом, без устали твердя, какой небывалый бык Лайонел. Ричард уже жалел, что не дождался Дайтона в замке.
Они миновали пустую конюшню с рядами стойл, кормушками, кучами торфа и прелой соломы и оказались на заднем дворе. Далее тянулся еще один двор, и Ричард подумал, что все эти смрадные сооружения занимают места куда больше, чем замок, а Джон Дайтон должен был бы уже сколотить на скоте изрядное состояние.
Его размышления были прерваны громоподобным ревом, донесшимся из распахнутых дверей покосившегося сруба. Затем послышались крики, ругань, а через мгновение – треск дерева и отчаянные вопли.
Ричард и следовавший за ним босоногий скотник невольно замедлили шаги, глядя, как из дверей вылетели трое здоровенных парней, а затем показалось огромное угольно-черное создание, ревущее и мотающее огромной, как валун, башкой. Ослепленный ярким дневным светом, бык резко остановился, сердито хлеща себя по бокам хвостом и роя землю передними копытами.
– Спасайтесь, сэр! Это Лайонел! – вскричал скотник и со всех ног кинулся в какой-то закоулок.
Ричард замер, весь напрягшись. Сработал охотничий инстинкт, и он, обнажив меч, словно охотясь на вепря, покрепче уперся ногами в землю, готовый встретить исполинского зверя. Внезапно герцог опомнился, и ему стало стыдно: подумать только – как мальчишка испугался коровы. Но уже в следующий миг он как следует разглядел остановившегося перед ним Лайонела, и в животе у него все собралось в холодный ком.
Бык был чудовищен: пятифутовый размах рогов, шея с могучими буграми мышц, подобная скале грудь и отливающая вороной сталью морда с огоньками крохотных глаз, холодных и сверкающих бешенством. «Это вовсе не корова, – мелькнуло в голове Ричарда, – это подлинный потомок древних туров, настоящее исчадие ада!»
Ему что-то кричали, но Ричард в своем красном плаще, опустив меч, как завороженный стоял посреди двора, глядя на неотвратимо приближающееся животное. «Как перезрелую сливу», – вдруг вспомнил герцог и тотчас отчетливо представил себе это. В следующий миг, словно опомнившись, он швырнул в сторону черного чудовища меч и со всех ног кинулся через двор в двери конюшни.
Ричард был хром, однако сейчас, слыша позади глухой топот и свистящее дыхание Лайонела, он совершал такие скачки, которые сделали бы честь лучшей борзой из его своры.
В мгновение ока он пронесся мимо стойл, видя лишь светлое пятно выхода впереди, и едва не взвыл, заметив, что это пятно уменьшается, так как люди Дайтона начали закрывать тяжелые створки. С ними был и сам Дайтон, но Дик не узнал его. Эти люди хотят запереть его вместе с ревущим диким животным!
Он закричал – и так, с неистовым воплем, вылетел сквозь оставленный узкий проход и понесся дальше, не замечая, что Дайтон и его люди тотчас захлопнули ворота, вдвинув в пазы дубовый брус и предоставив быку вымещать на толстых досках свою ярость.
– Ваше высочество! Господин мой, остановитесь!
Дайтон со всех ног кинулся за далеко опередившим его герцогом. Он догнал его за фермой. Ричард уже опомнился и остановился, тяжело хватая ртом воздух.
Его бывший камердинер, босой, одетый, как и его пастухи, с обветренным багровым лицом и отросшими спутанными волосами, бросился в ноги принцу.
– Мой лорд! Мой принц! Ваше высочество! Я узнал вас сразу, но, Боже, как я испугался… Я убью этого зверя, не медля ни секунды!
От обычно угрюмого и сдержанного Джона Дайтона трудно было ожидать подобного проявления чувств. Валяясь в ногах у горбатого принца и жадно целуя полы его забрызганного грязью плаща, он едва ли не рыдал:
– Я убью этого быка, клянусь верой, я сейчас же зарублю паршивую тварь!..
Ричард наконец перевел дух.