Дайтон про себя проклял всех Дугласов со времен битвы при Лонкарти [70]. Если Майсгрейв послушает графа Ангуса, он может спастись.
На какой-то миг все смолкло, лишь трещали, обрушиваясь, стропила да испуганно ржали и фыркали в дыму лошади. И тут, к отчаянию Дайтона, Майсгрейв сказал, что обдумает предложение графа и даст ответ через несколько минут.
– И вы поверите этому шотландцу? – воскликнул Дайтон. – Уступите тогда, когда о вас гремит слава как о непобедимом английском воителе?
– Молчи, Джон! – оборвал его Майсгрейв. – Если то, что говорит Дуглас о союзе между Англией и Шотландией, правда, мы погибли. А Дуглас, хоть и гордец и сверх меры жесток, но лжецом его никак нельзя назвать.
Он обратился к окружавшим его ратникам. Спросил о запасах камней и стрел. Велел поднять руки тем, кто еще в состоянии сражаться, пересчитал их, выяснил, сколько сегодня убито и ранено. Дайтон скрежетал зубами. Он один знал, что вот-вот появятся отряды англичан герцога Глостера, чтобы помочь Нейуорту остаться английской крепостью, но не мог этого сказать, ибо не сумел бы дать объяснение, откуда это знает. Дайтон опустил глаза – и сейчас же увидел стрелу. Ту самую, которую столь тщетно искал совсем недавно. Она лежала на самом краю амбразуры, тяжелая оперенная стрела со стальным наконечником.
Дайтон машинально поднял ее, сознавая с горечью, что теперь она совершенно бесполезна. Майсгрейв стоял рядом с ним, их окружали его люди. От бессильной ярости Дайтону хотелось завыть. Воспаленный мозг лихорадочно работал. Прячась за клубами дыма, он поднял чей-то лук и отошел под арку надвратной башни, откуда он не был виден толпящимся на стене нейуортцам. Здесь он, крадучись, подбежал к крытой бойнице, наложил стрелу и резко вскинул лук, целясь в Дугласа. Граф был совсем близко, но Дайтон и не ставил себе целью убить его. Поэтому он тщательно прицелился в шею коня шотландца и мягко отпустил тетиву.
Конь под Дугласом взвился с неистовым ржанием, колотя в воздухе передними копытами. Граф еще ничего не успел понять, как уже лежал, подмятый раненым, конвульсивно бьющимся животным. Граф богохульствовал и проклинал все на свете, а пуще всего Нейуорт и его коварного хозяина.
Казалось, что люди барона оцепенели, а придя в себя, кинулись к стене. Дайтон беззвучно выскользнул из башни и, воспользовавшись всеобщим замешательством, присоединился к ним. Он видел, как люди Дугласа извлекли своего господина из-под туши коня, как сам граф, постояв минуту над умирающим животным, вскинул руку в железной перчатке и сжал ее в кулак.
– Будь ты проклят, Майсгрейв! Я жестоко ошибался в тебе. Ты всего лишь лживый ублюдок. Клянусь Бригиттой Дугласской, ты сегодня же будешь гореть в аду, и это так же верно, как то, что я христианин!
Выхватив кинжал, он добил коня и направился к своим людям. В воздухе засвистели стрелы, и один из защитников крепости, хрипя и захлебываясь кровью, повис на парапете. Майсгрейв повернул к своим людям бледное как маска лицо.
– Кто?.. Кто посмел?!
Все молчали. Робин, выглянув из-под зубца, негромко заметил:
– Клянусь святым Катбертом, это уже неважно. По крайней мере, Дуглас слов на ветер не бросает.
Шотландцы уже волокли к воротам таран.
В этот миг Дайтон обратился к Майсгрейву:
– Сэр Филип, у меня есть мысль. Нам удалось местами поджечь этот навес над тараном. Это не тревожит осаждающих, но этого огня достаточно, чтобы воспламенить порох, если тот упадет сверху.
Майсгрейв замер, раздумывая, потом улыбнулся.
– Недурно придумано, Джон Дайтон. У тебя голова варит, и мы воспользуемся твоим советом.
Он тут же кликнул несколько человек и приказал принести снизу бочонок с порохом. Когда посланные возвратились, Дайтон велел всем отойти, сказав, что при взрыве многих может ранить, сам же вместе с бароном понес бочонок к той башне, откуда он стрелял в коня Дугласа.
Наконец-то они остались одни. Стена почти опустела. Те же, что оставались, были слишком далеко, чтобы видеть, что происходит за стенами башни. Дайтон подумал, что если упустит и этот шанс, то больше ничего не сможет поделать. Поэтому, пока Майсгрейв, утвердив бочонок в амбразуре и выбив дно, постепенно продвигал его к краю, Дайтон вдруг отступил на шаг и выхватил кинжал.
Дальнейшее произошло мгновенно. Майсгрейв, не оборачиваясь, с силой столкнул бочонок вниз. В тот же миг Дайтон нанес ему удар справа налево, туда, где шея и ключица не были защищены кольчугой. Он бил наверняка, и сейчас же башня покачнулась под ними. Все вокруг озарилось голубоватым слепящим светом. Ужасающий грохот, сполохи пламени, бешеный толчок – и оба они были отброшены к противоположной стене. Дайтон, оглушенный и почти ничего не видящий, начал было подниматься, кашляя пылью, но внезапно рядом зашевелился Майсгрейв. Клинок Дайтона вошел почти по рукоять, но барон был еще жив.
Запрокинув голову, Филип попытался открыть глаза. Дайтон, будучи не в силах встать, весь дрожа, пополз на четвереньках к барону. Кинжал он потерял, а чтобы вытащить меч, понадобилось бы немало сил. Их у него не было. И тут он увидел, что Филип Майсгрейв смотрит на него совершенно осмысленно и с некоторым изумлением. За стеной башни, у ворот, бушевало пламя, крики боли и ярости сливались с торжествующими воплями тех, кто взбирался на стену. У Дайтона больше не оставалось времени. Он привстал, опираясь на ножны. Отблески пламени освещали обоих. Филип попытался приподняться, не отводя глаз от Дайтона.
– Ты? – вдруг произнес он. Глаза его расширились.
Дайтон не понял, что хочет этим сказать барон. Он знал одно – сейчас он убьет этого человека и ничто не может помешать ему. Это придало ему уверенности.
Собрав все силы, он ударил, но удар пришелся в защищенную кольчугой грудь. Ярость помогла ему рассечь звенья кольчуги, а затем, навалившись на рукоять, он стал вгонять меч все глубже. По телу Майсгрейва прошла судорога, он застонал сквозь зубы, все так же глядя на Дайтона. Скрежеща зубами, тот повернул меч в ране, вынул и вонзил снова. Опомнился он лишь тогда, когда кровавая пена вскипела в углах рта барона, голова бессильно запрокинулась, а глаза закатились.
Джон перевел дыхание, все еще не веря в то, что сделал. Но тут же заставил себя собраться. Он слышал крики, слышал, как кто-то звал сэра Филипа. Голова его пылала. Если его увидят с мечом в руках над телом барона, он вряд ли сможет получить свою награду за верность господину. Дайтон подхватил тело Майсгрейва и потащил к бойнице. Силы небесные, как он был тяжел! Кряхтя и стеная, Дайтон взвалил его на парапет и из последних сил толкнул.
На этом жизнь словно покинула его. Он так и остался лежать ничком в проеме амбразуры, не шевелясь и тупо глядя вниз. Что-то горело чадным пламенем. Он видел развороченные брусья моста, обугленный таран, разорванные в клочья тела. Внизу корчились умирающие, вопили от боли обгоревшие, слышались раздирающие душу стоны. Дайтон вдруг отчетливо увидел, как какой-то несчастный, лишившийся ног, зарывается в землю на скате рва. Пахло серой, кровью, горячей пылью раздробленных камней.
Дайтон не сразу очнулся, когда его окружили, повернули на спину, стали расспрашивать. Потом, словно сквозь туман, проступило бородатое лицо Робина.
– Где хозяин? – кричал солдат. – Да опомнись наконец, Джон! Где сэр Филип?
Дайтон облизал запекшиеся губы.
– Не знаю, – сказал он. – Меня оглушило взрывом. Он был у бойницы… Боюсь, как бы не вылетел вниз. Его не было в башне, когда дым рассеялся.
– Силы небесные! Святой Катберт, святой Георгий, святой Петр! Помилуйте нас!
Ратники, словно обезумев, бросились к стене. Про Дайтона на время забыли, и он побрел прочь. Дело было сделано, и он подумал, что нет на свете ничего такого, что заставило бы его сейчас волноваться, воевать, совершать поступки. Медленно, с трудом переставляя ноги, он шел вдоль парапета. Ветер из долины слегка освежил его. Из сада баронессы все еще пахло свежей землей и хвоей. После смрада внутренностей, порохового дыма, горелого мяса он показался ему раем. Дайтон облокотился о зубцы стены, и вдруг до него донесся новый звук из долины. Он не сразу понял, что слышит клич англичан: «Святой Георгий, постой за Англию!» Клич звучал все громче. Уже совсем рассвело, и Дайтон видел, как все новые и новые отряды англичан выезжают из узкой теснины между гор.
