переводить. А она стояла, замерев на месте, не зная, что ждет ее саму. И вдруг император произнес:
– Мы сможем согласовать наши договоры, записать и принести клятву в верности над ними, и этого будет вполне достаточно для союза с Русью, но я хотел бы, чтобы вы, кроме прочего, поставляли своих воинов в ромейское войско. Это будет выгодно как нам, так и вам. Ибо мы хорошо за них заплатим. А залогом этого договора станет брачный союз между нашим братом Александром и русской княжной.
Светораде показалось, что земля уходит у нее из– под ног. Неужели… Она увидела, как на нее смотрит Олег, увидела, как вспыхнули его зеленоватые глаза. Чтобы дева с Руси стала признанной женой кесаря, чтобы весь мир о том прознал!.. Олег мог бы гордиться подобным союзом. Для него честь Руси была превыше всего.
В шатре стало так тихо, что было слышно, как хлопает полог под налетающими порывами ветра. Олег внутренне ликовал. Свершилось! Русь не только признали, в ней видят равную! Весь мир про то узнает. И эта молодая женщина… Эта вертихвостка Светорада не только прославится, она явит собой Русь всему миру!
До самой же Светорады ему не было никакого дела. Заметил лишь, как она поднесла руку к горлу, вцепилась в складки шали и стянула ее с головы, словно ей не хватало воздуха, словно вот– вот упадет. Глупая девка, да неужели она не хочет этого? Вон и брюхата поди… от кого же, если не от Александра… Хотя, может, и от Стемки. Неожиданная мысль о Стемиде заставила Олега взглянуть на ситуацию по– иному. Этого дикого Лодьира, Рысь хищную, такой расклад вряд ли устроит. А он сейчас в Царьграде, его люди удерживают все побережье Золотого Рога. И Стемид столько раз напоминал Олегу, как нужна ему смоленская княжна. Жена, говорил. И если он про то узнает… Этот бешеный может и сорвать переговоры, кинет своих головорезов на Царьград, чтобы получить княжну. Ведь ради нее, ради Светорады Смоленской и шел сюда Стемка Стрелок, головой рисковал, на стены неприступные взбирался.
А еще Олег почувствовал, как на него смотрит непривычно притихший Ингельд. Голубые глаза словно светятся. Что у него на уме? Будь они один на один, Олег уломал бы упрямого княжича. Но Ингельд не мудрый Асмунд, он прежде всего друг Стемида, воинский побратим, а для такого, как этот неугомонный смоленский княжич, воинская дружба важнее того, что его сестра возвысится так, как и сам Олег не смел мечтать. И за Ингельдом тоже рать. Нет, Олег не может рисковать.
Они со Светорадой теперь смотрели друг на друга. Вертихвостка Светорада Смоленская… Надо же, с какой ерундой Олегу приходится возиться, сколько мороки из– за нее. Но она неотрывно смотрела на него, и глаза ее были, как у ее матери Гордоксевы, а ликом похожа на друга Олега Эгиля Золото. И в душе князя вдруг шевельнулось что– то человеческое. Подумал: она и Глеба уберегла, и помогала, и шпионила, и выполнила все, что он от нее потребовал, не ушла, не сбежала со Стемидом, а осталась выполнять его наказы в Царьграде. За что, похоже, и пострадала, как догадывался Олег. И после того как княжна решилась на подобное и про это узнали, ей несладко будет сызнова приживаться тут, даже если кесарь и возьмет ее в жены.
Олег вздохнул и опустил голову. Ах, как бы он мог поторговаться за нее! Но не стал. Ему, по сути, и дела не было до Светорады, да и злато, какое за нее можно было бы получить, его не так уж волновало. Вот слава Руси – это да. Но Вещий, судя по всему, добился желаемого, есть у него эта слава!
Помедлив, Олег сказал:
– Эта женщина, пресветлый царь, действительно высокородна и именита на Руси. Ей в удел родители оставили целый город. А таких нарочитых[173] женщин у нас силком никуда не тянут. Вот пусть она сама и решает свою долю: либо ей в злате и славе жить цареградской, либо уехать на Русь и там поселиться.
Не дождавшись ответа, князь вздохнул тихонько. Сам понимал, что глупая девка себе пожелает. Эх, нет у нее государственного ума его разумницы Ольги. А еще услышал, как рядом шумно и облегченно выдохнул Ингельд. Тоже небось понимал воевода неугомонный, что сестрица его сейчас запоет. Ну да, как говорят на Руси, яблоко от яблони недалеко падает. А они одной породы.
Светорада потрясенно молчала. Все повернулись к ней, ждали ее слова, а она смотрела только на Олега. Вещий же будто и не видел княжну, взгляд его был устремлен куда– то поверх ее головы. Но Светорада уже поняла: свершилось!.. И словно из далекого далека различила полузабытый голос смоленской ведуньи Угорихи: «А возвысит и утешит тебя тот, кто смотрит как будто поверх тебя, кому ты совсем не нужна…»
Она с трудом проглотила ком в горле:
– Если уж так…
Собственный голос казался ей незнакомым.
Внезапно с плеч Светорады словно свалилась неимоверная тяжесть, и она выпрямилась, дивясь этой удивительной легкости. Как же давно она не ощущала свободы, когда могла решать все сама! По своей воле! И княжна вдруг, почти не понимая, что делает, закинула руки за голову и закружилась, будто в каком– то танце. Она даже не ощущала на себе взглядов, не думала о собравшихся, она вновь становилась Светорадой Смоленской, которая могла плясать от радости. Когда же она немного опомнилась, уронила руки и стояла какое– то время, прикрыв глаза. А затем… Нет, она еще не могла позволить себе вновь стать той девочкой, которая когда– то беспечно плясала на потеху толпе. Она еще должна…
Княжна глубоко вздохнула и, прижав руку к груди, повернулась к императору. Не пала ниц, не поцеловала, как положено по церемониалу, его пурпурные сапоги, а поклонилась низко, по– русски коснувшись рукой земли.
– Благодарю за великую честь, о светлейший. Вовек не забуду твоей доброты. Но позволь мне все же принять родительское наследство. Да и не получилось у меня стать своей в Палатии, не по мне равняться с иными достойными патрикиями. Поэтому я осмеливаюсь отказаться от предложенной мне великой чести. В молитвах же непрестанно буду молить за тебя Бога и Его Пречистую Матерь.
Лицо Льва оставалось бесстрастным. Только чуть кивнул и повернулся к Олегу:
– Итак, когда мы обсудим вопрос о наеме войск на службу Византии? Твои воины – великие герои. Почту за честь, если они станут служить под моим стягом.
Александр по– прежнему сидел, словно изваяние, даже не повернулся к Светораде, хотя она и смотрела на него, прощалась мысленно. Ведь когда– то любила его…
Переговорщики стали расходиться, и тогда Александр, прежде чем покинуть шатер, все же подошел к Светораде. В глаза не смотрел, его длинные густые ресницы были опущены.
– Пути Господни неисповедимы. Может, и впрямь так будет лучше для нас обоих. Но одно хочу попросить… – Он наконец поднял на нее глаза, обжег голубым блеском сдерживаемого внутри огня.
– Твой ребенок… Это ведь мой?
Она не решилась сказать правду, но не стала и отказываться. Пусть думает, что его.
– Назови своего сына в мою честь, – неожиданно попросил кесарь.
Он сказал это быстро, негромко и с какой– то молящей интонацией. Потом резко повернулся и вышел. Светорада из шатра видела, как он садился на коня, как развернул его, поехал, все ускоряя ход и тем самым нарушая торжественный отъезд кавалькады. Александр всегда был таким порывистым… безрассудным… И сам никогда не знал, что ему нужно.
Ее окликнул Олег:
– Княжна Светорада Смоленская!
Он уже поднял полог шатра, стоял, удерживая подле себя вздрагивающего от плача Глеба. Ждал.
Ничего, еще чуток подождет.
– Я сейчас.
Она подошла к стоявшим в стороне Ипатию и Варде. На Варду жалко было смотреть, но Ипатий держался с достоинством. Только удивленно вскинул брови, когда она крепко пожала им обоим руки.
– Ипатий, Варда… Храни вас Бог! Тебя, Ипатий, я никогда не забуду. И знай, я по– своему любила тебя. Ты некогда спас меня, ты сделал из меня христианку, ты… так долго был отцом Глебу. Пусть же все плохое останется в прошлом. Ты мудр и должен понять, что сам рок препятствовал нам воссоединиться. В таких случаях на Руси говорят: не судилось.
Ипатий вдруг часто заморгал, его плотно сжатые губы стали мягче. Светорада же тараторила, дабы успеть попросить об одолжении. Сказала, чтобы он передал от нее поклон Дорофее, которая была для нее не наставницей, не служанкой, а подругой милой. И она никогда ее не забудет.
