справлялись с беспорядками. Когда флот русов неожиданно возник в пределах Константинополя, в город кинулись спасаться все кто мог, причем не столько почтенные и добропорядочные граждане, которые наивно рассчитывали отсидеться за стенами своих усадеб и укрепленных монастырей, а всякий сброд: разбойники с покрытыми струпьями лицами, бродяги, эргаты,[151] перебивавшиеся случайными заработками, а иногда и грабежом, нищие, юродивые, больные падучей, дезертиры, клятвопреступники, лихоимцы, шлюхи, бедняки всех мастей. И сейчас, когда основные военные силы Константинополя поднялись на защиту столицы, вся эта масса беженцев и преступников преспокойно творила бесчинства в самом городе. И это при том, что по приказу Льва неимущих и беженцев ежедневно кормили в странноприимных домах и монастырях.
Сперва в Палатии считали, что вполне смогут справиться с невесть откуда появившимися набежчиками– русами. И хотя тех прибыло великое множество, вера ромеев в неприступность стен Константинополя не позволяла им отчаиваться. Да и цепи они успели поднять, затворив Золотой Рог от вражеских кораблей. Когда базилевсу донесли, что предводитель русов Олег Вещий направил своего посланника с требованием переговоров, Лев пренебрежительно повелел казнить гонца, а его голову бросить в сторону ставших лагерем за стеной Феодосия русов. А потом…
Потом город оказался в кольце. Русов было слишком много, их корабли покрыли все море, только в бухту Золотой Рог они не смогли войти, не справившись с заграждавшей ее мощной цепью, которая была для их судов непреодолимым препятствием. Укрепленная на огромных балках и державшаяся на воде деревянными брусьями– поплавками, она запирала константинопольский залив, позволяя контролировать проникновение судов с моря. Цепь тянулась от башни Кентенарий на городском Акрополе через пролив к Галатской башне. Чтобы прорвать ее, требовалось пустить большой корабль с мощным тараном, а таковых судов у варваров– русов не имелось. Льву сообщил об этом херсонесский стратиг Иоанн Вогас, все еще пребывавший в Константинополе после отбытия печенегов, а также подтвердила Светорада, с которой Лев имел личный разговор.
– На что же надеются эти скифы, Ксантия?
– О светлейший, эти скифы, как вы их зовете, отличные воины, и они очень высоко ценят свою честь. Думаю, они просто хотят поквитаться за прошлогоднее унижение. И если вы вступите в переговоры с ними…
– Никогда! – нетерпеливо взмахнул рукой базилевс, словно повергая кого– то в прах. – Я представляю самого Господа, у меня власть от высших сил, и мне было бы непозволительно снизойти до этих богомерзких язычников!
– Тогда, – тихо произнесла княжна, – тогда прольются реки крови.
– Но это не будет кровь ромеев! – сверкнув очами, воскликнул император. – И пусть сейчас в Константинополе нет сколько– нибудь достойного и популярного военачальника, который бы мог отбить нашествие язычников, пусть наш флот далеко… Кстати, – словно о чем– то вспомнив, император повернулся к своим советникам, – как вышло, что русы прибыли в то время, когда Константинополь оказался столь ослабленным?
Вельможные сановники только переглядывались и разводили руками. И лишь Самона осмелился выступить вперед, напомнив Льву, что друнгарий флота Имерий отбыл сражаться с флотом мятежного Андроника, что другой друнгарий, Роман Лакапин, воюет в Средиземном море с критскими пиратами, а известный военачальник Лев Цикан отправлен на болгарскую границу.
Лев задумчиво произнес:
– И русы прибыли именно сейчас. Как будто кто– то их упредил.
Темные глаза базилевса пытливо вглядывались в лица присутствующих, а те отводили взоры. Поспешила опустить ресницы и Светорада. Она всего лишь женщина, она не покидала Константинополь, но ведь она родом с Руси… Ей показалось, что император дольше, чем на иных, смотрит на нее. Только покинув зал совета, княжна облегченно перевела дыхание. И все же у нее дрожали колени. Ей было так страшно!.. Ведь Олег обещал, что ее выведут из дворца перед самым нашествием, но с ней никто не связался. Даже Фоку она не смогла разыскать, хотя и отправила ему, как было оговорено, свой янтарный перстень. Когда стало известно о приходе русов, куда– то запропастился и Сила. Она посылала за ним Дорофею, но та вернулась с сообщением, что никто из домашней прислуги понятия не имеет, где раб– древлянин. Наверное, переметнулся к русам, как и многие из рабов– скифов, поспешивших под стяги варваров, едва весть об их приходе пронеслась по столице. Светорада не могла поверить, что столь преданный ей Сила оказался предателем и бросил свою госпожу. Город находился на осадном положении, и она осталась в Палатии среди чужих… еще недавно бывших своими. И если ее еще не взяли под стражу, то только из глубокой убежденности, что любой, познавший блеск и роскошь Византии, останется преданным ей навсегда.
Но пока ромеи как будто не страшились осады. Их окружали невероятно мощные фортификационные сооружения, в городе было достаточно воинов, склады были полны запасов продовольствия и воды. Но время шло, и постепенно их самоуверенности поубавилось. Ибо русы, казалось, не спешили брать приступом столицу мира и сосредоточились на разграблении константинопольских пригородов. Окружив город многочисленными кораблями, они разбили военный лагерь прямо перед несокрушимой стеной Феодосия. Они бесчинствовали и посылали на стены стрелы, их ратью были перекрыты все сухопутные пути из Царьграда, а ладьи смело и дерзко громили торговые порты в Мраморном море, что наносило немалый урон торговле и благосостоянию ромеев. Русы, нападая на чужие суда, просто сбивали их в кучу, запускали в них плошки с горящей смолой, разили меткими выстрелами пытавшихся оборонять порты схолариев. И хотя все порты были защищены фортификационными сооружениями, это не спасло их ни от огня, ни от вторжения разъяренных боем русов. Императору Льву то и дело сообщали: разграблена гавань в Пигах, сожжены суда в порту Контоскалион, русы хозяйничают в прибрежных водах Софийского порта, противник пожег и порубил защищавших гавань схолариев тагмы стен.[152] Наконец, когда укрепленная гавань порта Феодосия тоже оказалась уничтоженной бесстрашными и злобными русами, базилевс просто зарыдал, как ребенок. И тут даже державшийся все это время в стороне Александр, растерянный и пораженный негаданными событиями, потребовал от брата принять меры.
– Какого дьявола вы плачете, как изнасилованная монахиня, сиятельнейший! У вас в бухте Золотой Рог стоят несколько дромонов с «жидким огнем» Каллиника.[153] Пусть они покинут залив и покажут русам, что их лодчонки всего лишь шелуха по сравнению с силами великой державы.
Однако дромонов было прискорбно мало. К тому же самые умелые протэлаты[154] отбыли с Имерием и Романом Лакапином. Но попробовать все– таки было можно. Вот только Лев все медлил, опасаясь пускать в ход эти последние плавучие крепости. И дождался, что русы, перестав грабить порты Пропонтиды и Хрисополиса,[155] смелым набегом захватили расположенный на другом берегу Золотого Рога городской квартал Сики. Этот район не имел таких укреплений, как сам Священный град, его стены не выдержали решительного штурма русских воинов, и, когда поутру над водами залива рассеялся туман и ромеи увидели представшую картину разорений, в Константинополе началась настоящая паника. Ведь Сики тоже считался частью столицы, пусть и не столь великолепной, поскольку в основном там жил мастеровой люд и обычные портовые рабочие. У многих в Сики жила родня, да и в самом сознании ромеев этот район был частью их богохранимого града.
И тогда Лев все же решился выпустить против русских судов дромоны. По его наказу была поднята ограждавшая Золотой Рог цепь и пять великолепных имперских дромонов величественно выплыли навстречу небольшим ладьям русов.
Светорада стояла на стене, наблюдая за этой страшной морской битвой. Однодревки русов, их насады и даже драккары викингов были слишком малы в сравнении с огромными византийскими кораблями. Византийские дромоны двигались на них, как огромные плавучие башни. Русы смело приняли вызов, даже первые пошли в атаку, но тут взревели огнеметательные трубы, вспыхнуло пламя, и первая же из русских насад, оказавшаяся в пределе досягаемости страшного «жидкого огня», вспыхнула подобно гигантскому смоляному факелу. Второй выстрел ромеев был не столь успешен, зато русы умудрились, пустив множество горящих стрел, поджечь первый дромон, так что корабелы на нем были отвлечены гашением пламени. Видимо, одна из стрел попала в жерло самого сифона со смесью, и дромон уже через минуту пылал, а люди прыгали в воду, хотя из перевернутого сифона с корабля проливалась жуткая горючая смесь, от которой не было спасения даже в море. Но это, по сути, была единственная победа набежчиков. Ибо остальные
