собравшихся изменилось. Она замерла, дрожа и прижимая к себе тихонько всхлипывающего мальчика.
– Так– так, – кивнул Лев. – Значит, сходство все же есть?
– Глеб – родич Олега, но он не от Игоря, – устало выдохнула княжна.
– Чей же он сын? Кто его отец? То, что вы мать, мы видим, а вот кто его отец, раз он в родстве с русскими князьями?
Светорада молчала. Вспомнила полуденную степь и умчавшуюся от нее Ольгу, которая уводила за собой кочевников. Вспомнила, как маленький Глебушка остался у нее на руках… стал ей сыном.[159]
– Его отец рус. Он в родстве с Игорем, но… – Светорада сбилась, поняв, что не помнит никого из бастардов Рюрика, кого бы можно было признать отцом мальчика и тем самым объяснить сходство Глеба с Рюриковичами. Да и понимала, что этим людям нет до ее объяснений никакого дела. Их заинтересовала лишь возможность выставить условие Олегу, повелеть ему… используя Глеба, если понадобится. И вот уже опять кто– то советует показать Олегу ребенка, объявить, кто он… Если Олегу скажут, что Глеб тут… Глебом звали сына Игоря и Ольги, Олег умен, он быстро все поймет, догадается. Но это не остановит его. Даже будь Глеб его кровным наследником, он не предаст ради него приведенные под Константинополь орды.
И тогда Светорада решилась:
– О наисветлейший, позволь выкупить у тебя жизнь этого ребенка, сообщив, кто был предателем во дворце. Я готова рассказать, кто из твоего окружения сделал так, чтобы Константинополь оказался ослаблен к приходу русов. Скажи, это защитит моего сына?
Император побледнел. Наклонился к ней. Их лица были теперь настолько близко, что она могла даже различить выступившие под жемчужным ободом его венца капельки пота.
– Даже так, Ксантия? Дочь русского архонта… Это были вы?
– Я могу назвать этого человека! – Светорада упрямо тряхнула головой, так что качнулись колты.
Да, княжна готова была признаться, выдав себя, но… Словно вспышка молнии, у нее вдруг мелькнула мысль, что она уже не вправе распоряжаться своей жизнью. Ведь она беременна!
– Я жду ребенка от кесаря, – напомнила Светорада. И поспешила добавить: – Не обо мне речь. Но я выдам вам этого человека, если вы пообещаете пощадить Глеба.
Лев задумался, а княжна уже искала глазами среди находившихся тут советников Самону. Доказательства? Она понимала, что всесильный евнух слишком осторожен, чтобы кто– либо из царедворцев мог располагать доказательствами его вины. К тому же все предыдущие попытки очернить Самону ни к чему не привели. И все– таки у него немало врагов, и они должны ее поддержать.
Внезапно базилевс быстро произнес:
– Отведите эту женщину в тюрьму Вуколеона. И чтобы никто не сообщал об этом кесарю. Пока мы не разберемся. Кесарь во Влахернах, он ничего не должен знать. А вам, Ксантия, – он опять приблизил к ней свое лицо, – нужно подумать, стоят ли ваши сведения того, чтобы я сохранил жизнь вашего сына.
Княжну взяли под стражу, стали уводить. И она уже готова была выкрикнуть имя Самоны, как вдруг к ней с громким криком кинулся Глеб. Вцепился, задыхаясь от плача. И пока его оттаскивали, пока сама Светорада тянулась к нему и умоляла пощадить ребенка, момент, когда можно было бросить тень на Самону, был упущен.
Княжна поняла это, уже оказавшись в подземелье подле Вуколеонского дворца. Вверху располагался роскошный дворец, за стеной – Вуколеонский порт с позолоченными изваяниями быка и вскочившего на него льва, а тюрьма… Вход в нее начинался у стыдливо затаившейся у основания башни калитки. Рядом стояли в полном боевом облачении охранники. За дверью выступала в полутьме площадка лестницы, крутые ступени которой уводили глубоко в подземелье. Светорада еще различила, как к ним вышел закованный в броню крепкий мужчина с рыжеватыми, коротко подрезанными волосами. Лицо его показалось ей смутно знакомым. Этот воин что– то сказал сопровождавшим княжну стражам, а потом, когда ее повели вниз, шел рядом, освещая путь смоляным факелом. Потрясенная происходящим, Светорада шла молча.
Море находилось совсем близко, и, хотя каменная кладка была прочной, как скала, стены тут сочились влагой, на сводах повисали капли. Лестница– улитка уводила все дальше под землю.
– Так вы не узнаете меня? – спросил Светораду надзиратель. Его голос едва можно было различить – так сильно грохотали по ступеням подкованные сапоги шедших сзади стражей.
– Я из Херсона, госпожа, мое имя Прокл Пакиан. Стараниями братьев Малеилов я смог стать смотрителем Вуколеонской тюрьмы. Это хорошее место, и я им благодарен. Поверьте, я хорошо позабочусь о вас.
Что он подразумевал под словом «позабочусь»? Усердно выполнит наказ базилевса или просто проявит снисхождение, памятуя о доброте Ипатия? В любом случае Светорада не ждала ничего хорошего от своего заключения. Она просто замирала от страха, понимая, что ее может ожидать.
Вскоре они оказались в довольно широком подземном переходе, по обе стороны которого находились низкие тяжелые двери. Одни из них были распахнуты, другие, наоборот, заперты на засов или замок. В маленьких зарешеченных окошках порой мелькали чьи– то лица, из камер доносились стоны и даже крики. Узники подземелья, привлеченные шумом шагов и огнем, выглядывали наружу, но тут же отскакивали, ослепленные светом факелов. Живя в постоянном мраке, арестанты не переносили столь яркого света.
Они опять свернули.
– Пришли, – произнес Прокл, посветив в сторону видневшегося впереди прохода. – Тут не так затхло, это лучшие тюремные камеры. Возможно…
Он не договорил, потому что Светорада вдруг ощутила рядом какое– то движение, а затем ее лица коснулась чья– то холодная рука, просунувшаяся сквозь окошко запертой двери. От неожиданности княжна взвизгнула. В ответ тут же прозвучал пронзительный вопль. А потом громкий надсадный голос прокричал:
– Я Феофилакт Заутца! Я родич базилевса! Напомните ему обо мне. Я Феофилакт Заутца! Меня нельзя тут держать! Божественнейший вспомнит обо мне и помилует!
– Дайте ему пару пинков, – невозмутимо произнес Прокл.
Когда охранники ворвались в камеру несчастного, надзиратель отвел Светораду в сторону и спокойно объяснил:
– Это бывший спальник августы. После данных им признаний его не велено было отпускать. Вот Заутца и остался на моем попечении. Но вскоре помешался. Считает, что если наисветлейший вспомнит о нем, то тут же опять наградит и возвысит. Совсем извел всех своими просьбами, требованиями и угрозами. Так, а теперь я покажу, где находится ваша камера.
Прокл держался с ней приветливо. Осветил факелом низкое, довольно просторное помещение, показал лежанку, сообщив, что велел поменять на ней солому и принести свежих овчин – тут ведь всегда холодно. А потом, помедлив, вдруг сказал, что лучше он определит ее в камеру Феофилакта, а его переведет в эту. Дескать, та камера и побольше, и посуше, и там, к слову, есть даже сток для канализации.
– Феофилакт все же знатного рода, – пояснил Прокл, – вот я и отвел ему лучшую камеру. Но вы ведь были невестой Ипатия, да и хорошо приняли меня, когда, прибыв из Херсонеса, я гостил в вашем имении Оливий.
Прокл старался для нее, вел себя как рачительный хозяин, но Светорада едва вслушивалась в его слова.
«Ах, не все ли равно», – отрешенно думала княжна, почти не реагируя на хлопоты Прокла. Только когда мимо нее протащили в новое помещение Феофилакта Заутца, она словно вышла из транса. Увидела это жалкое существо в оборванной одежде, со спутанными волосами и худым, изможденным лицом. В нем ничего не осталось от того придворного щеголя, который величественно сопровождал ее в покои Зои Карбонопсины.
«А ведь это я отдала его палачам», – мелькнуло в голове Светорады, и она вспомнила то время, когда главной ее целью было удержаться в Палатии. В роскошном Палатии… Сколько людей рвалось туда, скольких потом раздавила чудовищная машина власти. А теперь и она оказалась здесь. В подземелье под Вуколеоном…
Светорада оглядела камеру, которую тюремщики спешно убирали после Феофилакта: бросили на каменный выступ охапку сена, принесли овчинное одеяло, оставили на столе кувшинчик и какую– то снедь. Потом они удалились, и княжна осталась во мраке одна.
