Наконец корабль был приведен в полную готовность и мог противостоять суровой погоде южных широт. Мы также в достатке обеспечили себя свежим запасом питьевой воды и топливом. Поэтому палатки были возвращены на борт, а утром 24-го сделаны последние приготовления к отплытию. Увидев, что мы покинули наш лагерь на берегу, индейцы тотчас появились там и с жадностью набросились на выкинутые корабельные сухари, которых не хотели есть уже даже наши свиньи. Что могло в них прельстить дикарей, не могу сказать. Во всяком случае, не голод, ведь у них было достаточно свежей рыбы, которой они все дни в изобилии могли обеспечивать не только себя, но и нас. Значит, дело было в особенностях их вкуса, либо в потребности разнообразия; эта испорченная еда нравилась им только потому, что была для них в новинку. Вообще они интересовались, видимо, не только сухарями, но и всякими мелочами, которые наши люди потеряли здесь или выбросили. Пока они усердно искали на берегу гвозди, старые тряпки и тому подобные драгоценности, пришли из отдаленных мест залива другие и принесли для продажи оружие и утварь.
После полудня были посланы в шлюпке люди, чтобы закопать под деревом письмо капитану Фюрно, ежели он еще прибудет сюда после нашего отплытия[360]. Мой отец с несколькими офицерами отправились на другой шлюпке в бухту Индиан-Коув, где на земле еще лежали человеческие внутренности. Там же было и каноэ, на котором дикари совершили свою военную экспедицию. В его передней части, украшенной резьбой и пучками коричневых перьев, торчали четырехзубые вилы, на которые было насажено сердце убитого юноши. На сей раз наши люди приобрели партию обработанного льна, или пряжи, и несколько рыболовных крючков с остриями, сделанными, по словам индейцев, из человеческих костей, а именно из трубчатой кости предплечья.
На другое утро в 4 часа была послана шлюпка на Моту-Аро, чтобы привезти из нашего огорода немного капусты. Мой отец отправился с ней, чтобы еще раз обследовать побережье. Его труды оказались не напрасными, и он нашел несколько новых растений. Тем временем мы уже подняли якорь и пошли под парусами, а шлюпку захватили по пути. Но поскольку ветер и течение были встречными, нам пришлось в 7 часов опять бросить якорь между Моту-Аро и Лонг-Айлендом. Там мы провели несколько часов, затем ветер стал более благоприятным и скоро вывел нас в пролив Кука.
Там мы остановились вблизи мыса Теравити и стали время от времени стрелять из пушек, чтобы дать о себе знать «Адвенчеру», если он находился поблизости. Между мысами Теравити и Паллисер мы обнаружили залив, который, видимо, вдавался глубоко в сушу. Его берега были всюду плоские, из чего мы заключили, что в окрестностях имеются обширные равнины, особенно в самой глубине, где почти не видно было горных вершин — так далеко они находились. Если этот залив достаточно глубок для больших кораблей, в чем не приходилось сомневаться, то сие место можно считать весьма удобным для основания колонии, ибо здесь был большой участок пригодной для возделывания земли, лес, а возможно, и судоходная река; кроме того, его расположение делало его удобным для обороны. Судя по всему, эта местность была не слишком обитаема, так что не предвиделось особых столкновений с туземцами. Редко в других местах Новой Зеландии столь счастливо сочетаются все достоинства. Лен, из которого туземцы делают свои одежды, циновки, веревки и сети, столь глянцевит, эластичен и прочен, что одним этим товаром новая колония могла бы вести значительную торговлю с Индией, где велик спрос на канаты и парусину. Возможно, европейцам, если они когда-нибудь потеряют свои американские колонии, следует подумать о новых поселениях в более отдаленных местах. Только бы не остыл в них дух былых первооткрывателей, только бы они видели в обитателях Южного моря своих собратьев и доказали бы современникам; что можно основать колонию, не запятнав ее кровью невинных народов!
Мы продолжали стрелять из пушек и на другой стороне залива, но все попытки найти нашего спутника оказались тщетными. Никто на сигналы не отозвался, хотя мы слушали внимательно и с надеждой. Нетрудно понять, как нам не хотелось в одиночестве идти навстречу бесчисленным опасностям второго похода на юг.
На другое утро мы достигли выхода из пролива, обогнули мыс Паллисер и пошли к северу от берега, все еще не оставляя надежды встретить где-нибудь «Адвенчер». Убедившись, что нам больше нечего ждать, мы в 6 часов вечера попрощались с Новой Зеландией и взяли курс на зюйд-зюйд-ост.
Во время нашего первого плавания на юг от мыса Доброй Надежды у наших людей проявлялись признаки цинги. В бухте Даски благодаря здоровому питанию, а также употреблению росткового пива мы от этой болезни благополучно избавились. Правда, затем, во время нелегкого зимнего плавания от Новой Зеландии к Таити, у некоторых опять появились ее симптомы, иногда опасные. Однако зелень, которой мы запаслись на Таити, и превосходная свинина, которую мы в таком изобилии имели на островах Общества и Дружбы [Тонга], очень скоро вылечили больных. Сейчас, в проливе Королевы Шарлотты, употребление сельдерея и ложечницы, несомненно, помогло нам избежать неприятных последствий употребления солонины, и, вторично покидая Новую Зеландию, мы чувствовали себя вполне здоровыми.
При всем том у нас — и теперь, возможно, больше, чем когда-либо прежде,— были причины опасаться возобновления цинги, ибо мы уже довольно долго терпели тяготы морской жизни, что, конечно, ослабило наши организмы и нашу способность сопротивляться грядущим трудностям. На сей раз, отправляясь к Южному полюсу, и офицеры, и пассажиры ясно представляли себе эти трудности, о коих прежде не знали. Наш запас живого скота был совершенно ничтожен по сравнению с тем, что мы когда-то увозили с мыса Доброй Надежды; следовательно, почти не оставалось разницы между нашим столом и едой обычных матросов. Матросам было даже лучше, они с юных лет не привыкли ни к какой другой пище, кроме как к корабельной, тогда как офицеры и пассажиры ее и не пробовали.
Добавим к этому, что мы уже не надеялись открыть новые земли, темы для дружеских разговоров были исчерпаны, плавание к югу не сулило уже ничего нового, кроме разнообразных опасностей и страхов, тем более угнетавших, что теперь приходилось плыть без спутников. Да, недолго довелось нам блаженствовать между тропиками, где мы могли питаться всем, что только производили тамошние острова, и наслаждаться разнообразием впечатлений. Теперь впереди надолго не предвиделось ничего, кроме тумана, холодов, поста и скучного однообразия!
Аббат Шани, или, вернее, издатель описания его плавания в Калифорнию Кассини, замечает, что вообще лишь разнообразие влечет путешественника и что ради него он устремляется из страны в страну. Вместе с тем сей возвышенный философ заявляет, что «морская жизнь скучна и однообразна лишь для тех, кто не привык смотреть вокруг себя, а взирает на природу равнодушно». Но если бы добрый господин аббат имел несчастье попасть за антарктический круг без сотни-другой живых каплунов при себе, коими он, должно быть, неплохо питался на пути из Кадиса в Вера-Крус, возможно, его философия оказалась бы менее высокопарной. Сие подозрение весьма подтверждается тем, что он не нашел даже в Мексике того разнообразия, какое якобы так часто даровало ему море. Между тем он пересек обширные необжитые
