Шел 1975 год, когда я находился в своем офисе на бульваре Сансет, в Лос-Анджелесе, Калифорния — такое время и место, где все еще было возможно, так что, когда моя секретарша сказала взволнованным голосом: «Пришел Тимоти Лири», я не удивился. Наступил и мой черед. Я прилежно читал популярную прессу последних десяти лет, и поэтому у меня не было проблем с идентификацией личности искусителя американской молодежи, когда он пришел ко мне и представился собственным именем. (С тех пор мне стало известно, что Тимоти не раз являлся под разными именами и обличьями.)
Вскочив со стула и испытывая смесь из чувств страха, ожидания и праведного отвращения, я предложил ему сесть. Ну и анекдот, думал я. Тимоти Лири, Мефистофель собственной персоной, пришел в мой офис и просит меня прочитать его рукопись. Не выйдет, Лири. Я не поддамся этому культурному преступнику мифического масштаба, но я послушаю, так и быть. Может быть, в этой потрепанной папке находится покаянная исповедь-признание? В них не было никакого раскаяния, и я не очень-то понимал, чем они могли быть (у меня до сих пор проблемы с Тимом иногда), и не очень-то интересовался чем-то, чего я не понимал.
За ланчем с телятиной по-милански я упомянул одно из его заявлений, широко передававшееся тогда прессой. О чем он думал, я и понятия не имел (и я не одинок в этом), но чем весомей становился топор моего осуждения, тем шире он улыбался и тем насмешливей делалось выражение его лица. Похоже, он слышал это все уже не в первый раз.
Гуд бай, мистер Лири, желаю удачи. Попытайте счастья где-нибудь еще.
Вероятно, он не услышал это, потому что довольно скоро опять появился в моем офисе и за ланчем опять улыбался, рассказывая мне об очередных, непечатабель-ных, с моей точки зрения, проектах. Мы сидели в «
Черт возьми, у меня было отличное настроение. Компания Тимоти Лири заставила меня хорошо себя чувствовать.
И после этого, на протяжении следующих нескольких лет, он время от времени звонил мне и мы встречались где-нибудь за ланчем, а после я возвращался в свой офис с широкой улыбкой на лице, но всегда неуверенный, о чем именно шла речь за ланчем.
Я работал на телевидении и имел дело со многими известными людьми, бывал с ними в публичных местах, но я заметил, что реакция публики на Тима в таких местах отличалась от реакции на прочих. Никто не мог удер-жаться от улыбки, когда узнавал его. Он заставлял незнакомцев улыбаться на каждом углу. Я думаю, прогулка с Прометеем в древних Афинах могла бы вызывать такие же слова, такие же заговорщицкие выражения удовольствия, благодарности и товарищества на лицах, как прогулка с Тимоти Лири в Беверли-Хиллз. Было понятно, что я не единственный, кому нравится быть в его компании. Энергетическое поле Лири вызывало у людей позитивный взгляд на жизненные возможности. (Это его дар, полученный прямо от Бога). Я могу сказать, что это было что-то, что Тим символизировал для этих, по- крайней-мере-раз-воспламенившихсядуш, они были горды и счастливы знать об этой части себя, что объединяет их с ним. Я не смог посвятить этому всю жизнь, но я хотел быть частью этого братства.
Это было неизбежно, что однажды, не понимая, что происходит (как это было и с тобой когда-то), я в конечном счете нашел самого себя на 47-й минуте после употребления 250 микрограмм фирменного коктейля Тима Скалли «Оранжевый свет». Привычный мир рассыпался на части перед лицом того, что, как я понял, было моим сознанием.
Прошло немало часов, прежде чем мне захотелось подняться на ноги (сделать это до конца мне не удалось и до сих пор), и первое, что я захотел сделать, это позвонить Тиму. «Тим, — прохрипел я, — шесть часов назад я принял «Оранжевого света», который сделал Скалли. Нам надо завтра встретиться за завтраком».
«Завтра? За завтраком? За завтраком не получится, но я буду свободен к ланчу».
В тот раз была моя очередь много говорить, но, когда он начал отвечать, я стал понимать его гораздо лучше, чем раньше.
Прошло еще несколько лет, и в 1983-м я опубликовал те признания, но, по размышлении, не нашел в них ничего покаянного.
МИСТА ЛИРИ, ОН УМЕР
Хантер С. Томпсон[99]
Мне будет недоставать Тимоти Лири — не из-за его мудрости, или его красоты, или его извращенной страсти к драке, или из-за его богатства, или его силы, или его наркотиков — главное из-за того, что я больше не услышу его смеющийся голос в трубке, ответив на ночной звонок моего телефона. Тим обычно звонил около двух ночи. У него была такая привычка — одна из многих, которые мы с ним разделяли, — он знал, что я не сплю и отвечу на его звонок.
У нас с ним был одинаковый режим. Он, также как и я, верил, что «после полуночи все может случиться».
Только на прошлой неделе он позвонил мне в 2:30 ночи, чтобы сказать, что переезжает на ранчо в Никарагуа через несколько дней и что пришлет мне по факсу свой новый телефон. Что он и сделал. И я думаю, что он передал его по факсу и доктору Кизи.
Разумеется. В доме много комнат. И Тим знал большинство из них. Мы никогда не узнаем пределов его дьявольского видения, никогда не узнаем количества жизней, к которым он присосался в своих диких и неестественных страстях.
Иногда мы спорили, но в финале всегда приходили к миру. Тим был Чифтэйном, вождем клана. Он прошел по земле и оставил отпечатки своего элегантного копыта на жизнях всех нас.
Он забыт теперь, но не навсегда. Скоро мы вновь увидим его. Наше племя стало на одного меньше. В нашем круге недостает одного звена. Еще одно имя прибавилось в свитке славы истинных воинов, которые увидели великий свет и бросились вслед за ним.
ИСТОРИЯ HARVARD CRIMSON
Интервью, взятое Робертом Форте у Эндрю Вейля[100]
Р. Ф.: Доктор Вейль, прежде всего, спасибо, что нашли время, чтобы принять участие в этой книге о Тиме. Можно ли найти лучшее место для того, чтобы вспомнить те гдни, чем это горное убежище на вершинах Биг-Сура? Мой первый вопрос будет таким: можно ли сказать, что психоделические наркотики помогли превратить вас из страдающего от избыточного веса гарвардского любителя сигар в одного из ведущих врачей мира — в автора бестселлеров в области медицины?
Э. В.: Я не был такой уж любитель сигар. Я ими не затягивался, чтобы избежать острого никотинового отравления. Я принял мескалин первый раз осенью 1960-го, в свой первый год в Гарварде, и ничего особенного не по-чувствовал. Я повторил через несколько недель, и на этот фаз это был очень глубокий опыт. Я не особенно знал, что мне с ним делать, и берег его все мои гарвардские годы, пока не вернулся к экспериментам с психоделиками во время прохождения практики в Сан-Франциско. И, да, я должен сказать, что они очень помогли в мне, особенно в возрасте около двадцати восьми лет. Они вывели меня на путь экспериментирования во многих областях моей жизни; что, в конечном счете, и сделало меня тем, кем я сегодня являюсь.
Р. Ф.: Вы думаете, они из-за этого вне закона?
Э. В.: Я думаю, они нелегальны из-за того, что власти чувствуют, что в них есть сила, способная преображать людей и заставлять их ставить под вопрос множество ограничивающих верований, которые
