оборачивается и кричит:
— Это что за глупости? Поосторожнее, не видишь, что ли, у меня тут масло кипит!
Перед лицом этой сиюминутной опасности все остальное отступает на задний план.
Ладно, ладно, спешить тут некуда, и Франко с кротким видом удаляется. Неопровержимые доказательства совсем рядом.
— Иди ешь, а то все остынет. Ну где же ты, шевелись!
И вот наконец, еле удерживая в руках тяжелую дымящуюся сковороду, появляется Луиза, мелкими шажками семенит к столу и начинает раскладывать еду по тарелкам. От резких движений выпуклости под халатиком становятся еще рельефнее, однако преступная тайна, столь мучительная для Франко, так и остается тайной.
Ничего, время у него еще есть. После обеда они обычно отдыхают. Как только она задремлет — от вина ее всегда клонит в сон, — надо тихонько нажать на самую тугую пуговицу натруди. Пуговица выскочит из петли, и халатик распахнется. Одного взгляда ему было бы достаточно, чтобы понять, воспользовалась Луиза приглашением Де Витиса или нет. Он наблюдает, как она решительно разрезает отбивную, у него прямо слюнки текут — при каждом движении ножа ее пышные груди подрагивают под халатиком: вот сейчас подойти бы к буфету за ее спиной, якобы за солью или за графином с водой, и заглянуть в вырез — пусть думает, будто это он от страсти..
И все же Конти снова благоразумно решает выждать и действовать предельно осторожно.
Наконец, когда молчание становится уже совершенно невыносимым, он тянется за бутылкой вина и вдруг выпаливает:
— А ты уже изрядно загорела.
— Угм… — мычит она в ответ и с нарочитой, возмутительной медлительностью пережевывает кусок, пока не смолкает эхо его слов, освобождая ее от необходимости ответить. Ее нежелание удовлетворить столь невинное любопытство усиливает его подозрения. Они принимаются за фрукты, осталось уже недолго, чуточку терпения — и он узнает: со сливками клубника или нет.
Но после фруктов наступает черед рисового пудинга со взбитым кремом. Луиза замечательно готовит сладкое. Все, она встает, шумно отодвигая стул, и неожиданно начинает собирать тарелки и приборы, составляет их в салатницу и несет в мойку.
— Что ты собираешься делать? Ты не ложишься?
У Франко это вырвалось нечаянно: ему следовало бы скрыть нетерпение. Но, в самом деле, кто видел, чтобы Луиза мыла посуду? Ей всегда было противно это занятие, одна мысль об этом ее приводит в негодование. Однако и тут у нее наготове вполне логичное объяснение.
— Ты же знаешь, сегодня прислуга выходная.
— Завтра вымоет.
— Ну уж нет, если грязная посуда будет стоять тут весь вечер, меня просто стошнит. И так тут не повернешься.
— Не преувеличивай.
Франко замечает, что в голосе у него сквозит раздражение, — он уже выдал себя. Теперь ему кажется, что Луиза делает все ему назло. Первоначальное подозрение обрастает многочисленными уликами, и он не сдается:
— У тебя что, больше нет посуды? Брось ты это, поужинаем в городе…
Но Луиза не намерена сдаваться:
— А я не выношу, когда утром на кухне куча немытой посуды; и вообще, что на тебя нашло? Можно подумать, не тебе самому придется любоваться на эту грязь.
Но Франко уже завелся, он не может взять себя в руки и отвечает ей прямо-таки трагическим тоном:
— Ты умеешь быть просто невыносимой, когда хочешь, — на что жена в свою очередь отвечает еще резче, еще раздраженнее:
— Да что с тобой? Тебе это мешает?
Она уже пустила воду, поставила в раковину пластиковый тазик с тарелками, очищенными от остатков еды, намыливает их щеткой, полощет и расставляет в сушке.
— Ты что, торопишься? — добавляет она.
И поскольку при этом она продолжает невозмутимо мыть посуду, все становится просто смешным.
Франко смотрит, как она снует между мойкой и шкафчиком для посуды: вот сейчас ее нетрудно схватить за плечи. Ее руки в резиновых перчатках погружены в мыльную воду, от неожиданности она растеряется и будет в его власти.
Но от целой серии неудач его решимость как-то выдохлась, да и после недавней перепалки он совсем не уверен, что Луиза, даже если ее подстеречь и схватить, не вывернется, обдав его грязной пеной. И, пробурчав что-то невнятное, он удаляется восвояси. Как бы там ни было, он получил еще одно доказательство, а ему важно накопить их как можно больше, и разных.
Он плюхается на кровать. Скоро она тоже пристроится рядом, а он с непроницаемым видом будет лежать и притворится обиженным. Посмотрим, что выйдет из этого. Вполне возможно, его поведение заставит ее расчувствоваться, заговорить с ним; она отбросит агрессивный, пренебрежительный тон, снизойдет до ласки, до нежного, задушевного разговора; она будет тут, под рукой, света в комнате достаточно, несмотря на опущенные жалюзи, он страстным движением рванет на ней халатик, и то, что должно помочь «ему установить ее вину, выскочит наружу.
Там, в кухне, Луиза прикрыла воду. Слышится какой-то негромкий стук, быстрое хлопанье дверец, дверь кухни захлопывается, чтобы гудение холодильника не мешало им спать. Значит, она идет ложиться. Сердце у Франко бьется, точно у юноши» ожидающего любимую. Она подойдет с этой стороны н окажется против света. И может быть, поскольку жара страшнейшая, а она думает, что он заснул, она уже скинула халатик и собирается быстро и незаметно скользнуть под легкую, прохладную простыню.
Он все ждет и ждет, но Луиза не появляется; слышно, как она возится в ванной, открывает и закрывает корзину с грязным бельем; вот откидывается крышка стиральной машины. Наконец, щелкает замок двери и с шумом льется вода — ну надо же! Нашла время стирать! Нет, за всем этим что-то кроется. И за возней в ванной, и за полами бесстыжего халата.
Точно распрямившаяся пружина, Франко вскакивает и как есть, голый, затаив дыхание, подбегает к двери в ванную. Забыв о собственном достоинстве — когда дело зашло так далеко, уже не до того, — повторяя себе, что цель оправдывает средства, он наклоняется к замочной скважине, постепенно привыкает к неяркому свету и окончательно убеждается в виновности жены. Вот она стоит к нему задом, и он отлично видит плотные, подрагивающие ягодицы, покрытые ровным золотистым загаром.
А когда она поворачивается и кладет на край умывальника извлеченное из корзины почти невесомое белье, ее большие загорелые груди колышутся, ничем не стянутые и не прикрытые.
9
На стадионах, на карнавалах или больших балах по случаю Нового года обычно царит дух единения и самого теплого товарищества, собравшихся, кажется, не разделяют никакие барьеры. Безработный может сидеть рядом с министром, вор — рядом с сыщиком, который за ним охотится, люди воспринимают праздник как чудесное, неповторимое событие; иначе рухнет, словно карточный домик, самообман, который дарит всем это мимолетное счастье.
Примерно то же происходит на партийных съездах и отраслевых профсоюзных конференциях. Льется нескончаемый поток высокопарных хвастливых речей, заявлений высокопоставленных лиц, полных ложной скромности, и во всем этом больше патологии, чем искреннего желания участвовать в общественной жизни.
