чем-то оживленно перешептывались, но он не мог понять, что именно они говорили. Правда, одно слово он все-таки разобрал, так как его повторяли множество раз и звучало оно всегда одинаково: «la seeya, la seeya». Это слово показалось Карму знакомым, и вскоре он сообразил, что по-испански это означает «стул». Но почему, черт возьми, они говорили про какой-то стул? При чем тут стул? Может быть, они просто хотели предложить ему посидеть? А вечером того же дня один из его соседей по дому, молодой парень из калифорнийского города Ла-Хойя, которого все называли «сынок», объяснил ему, что стул здесь действительно ни при чем.
— Нет, Карл, это не стул. Они говорили
— Что? Они подумали, что я из ЦРУ?
— Он считают, что каждый гринго является агентом ЦРУ. Даже если он миссионер.
Карл никак не мог этого понять. Откуда могли знать о Центральном разведывательном управлении США жители этого крошечного городка в отдаленном месте центрально-американских джунглей? Конечно, здесь была явная историческая подоплека, к которой он лично не имел абсолютно никакого отношения. Он понял это, когда бродил по улочкам города и никак не мог избавиться от ощущения, которое преследовало его много раз в прошлом. Это было сомнение, и оно не сулило ему ничего хорошего, так как любое сомнение неизбежно вызывало чувство страха. А это чувство представлялось опасным и совершенно бессмысленным — оно загоняло человека в тупик, в безысходное положение.
Некоторое время назад он хотел только одного — прищучить этого мерзавца Текуна Умана. А сейчас он мечтал поскорее вернуться к своей Джессике. Две недели, всего лишь четырнадцать дней прошло с тех пор, как он в последний раз видел ее, но именно в то время в ней развивалась новая жизнь. За эти две недели уже наверняка появились какие-то черты, стало сильнее биться маленькое сердечко, а на пальчиках — оформляться характерные отпечатки. Вполне возможно, что его будущий сын уже начал посасывать большой палец, Карл видел на акустическом приборе Сандры, как свернувшееся калачиком крошечное существо сунуло в рот большой палец. Четырнадцать дней. Из них два дня ушло на подготовку к этой поездке, а потом в течение пяти последующих дней он осваивался в Техасе, изучал кучу самых разнообразных бумаг в Далласе. И все это время он находился в состоянии крайнего напряжения и был предельно сосредоточен на задании, что помогало ему отвлечься от мыслей о Джессике. Зато по ночам, сидя в своей маленькой спальне со шторами, которые закрывали давно лишенные стекол окна, но при этом были неподвижны из-за полного отсутствия хотя бы легкого ветерка, сосредоточиться на чем-то другом, кроме беременности жены, было практически невозможно. Именно поэтому вся эта поездка казалась ему невыносимой ошибкой логистики.
Более того, все происходящее казалось ему эмоциональной ошибкой. Карлу ни в коем случае не нужно было покидать дом и оставлять без присмотра беременную жену. Именно эти грустные мысли занимали его сейчас, когда он сидел за небольшим деревянным столом, потягивал виски и заполнял служебный журнал, а главным чувством оставалось одно — сожаление. Он должен бы сейчас быть дома и помогать Сандре осваивать правописание, так как именно в понедельник у них в школе проводится орфографический тест. Незадолго до его отъезда Сандра читала учебник «Шарлотс веб», поэтому смогла правильно написать слово
Он даже засмеялся от нахлынувших воспоминаний, но в этот момент его ужалила в шею пчела. «Молчаливая пчела, — успел подумать он. — Пчела, которая не жужжит над ухом». В голове появились еще какие-то мысли насчет пчелы, но его тело вдруг стало быстро отделяться от сознания и повалилось на деревянный стол. Стакан с виски опрокинулся, и золотистая жидкость медленно потекла по поверхности стола по направлению к настольной лампе.
В следующую минуту его мощный торс опрокинулся на крышку стола, и он ощутил под мышками чьи-то сильные костлявые руки, которые уложили его на стол. «Осторожно, агент Спунер», — прозвучал ему в ухо откуда-то сзади незнакомый низкий голос.
Его ноги отнялись, руки не подчинялись приказам, пальцы отказывались шевелиться, застыли мышцы лица, и даже веки не работали, хотя глаза, казалось, сохранили способность наблюдать за происходящим. Они повернулись вправо, потом влево, словно пытаясь отыскать источник низкого голоса, обладатель которого уложил его на стол и почему-то назвал по имени. Карл не чувствовал своего тела и пребывал в уверенности, что оно на самом деле никогда не принадлежало ему. Он находился в состоянии какого-то странного оцепенения, когда не мог ни пошевелиться, ни издавать звуки — и вообще управлять своим застывшим и оттого совершенно бесполезным горлом.
— Итак, Карл Спунер, как ваши дела? — спросил Текун, мило улыбаясь. — Вам удалось продать свой разваливающийся старый дом в Атланте? Да, кстати, не стоит волноваться из-за этого паралича. Это все временно, минут на двадцать, не больше. Вы быстро придете в себя, и все будет нормально. К тому же без каких бы то ни было побочных эффектов. — Последние слова Текун произнес как многоопытный заботливый доктор.
Текун наклонился над столом, подперев голову руками.
— Я знаю, что вас и ваших коллег мало заботят события последнего времени, но хочу напомнить, что Организация Объединенных Наций вместе со Всемирным судом объявили экстрадицию незаконной. А дальше вы можете с удивлением узнать, что наш новый республиканский президент отдаст приказ о похищении в Гаване Фиделя Кастро.
Текун выпрямился на стуле, но продолжал говорить тихим голосом, чтобы не услышали отдыхавшие в соседних комнатах агенты. Карл слышал все, что тот говорил насчет дела Пиночета и как Испания вынуждена была передать диктатора в руки чилийского правосудия. А он, Текун, вовсе не диктатор, он самый обыкновенный бизнесмен и занимается делами, которые вряд ли можно назвать унижающими или порочащими человеческое достоинство. И чем быстрее Спунер поймет эту простую истину, добавил Текун, расстегивая рубашку на груди Карла и обнажая не только грудь, но и его тощий живот, тем будет лучше для него самого и для всех остальных.
— Эй, парень, ты, похоже, изрядно вымотался, не так ли?
В руке Текуна блеснуло отточенное лезвие ножа с загнутым концом. Рукоятка удобно лежала в его ладони, позволяя совершать самые немыслимые повороты. Текун легко описал на животе Спунера букву «d», а потом провел черточку и закончил большой буквой «О».
Хотя уругвайский эликсир работал отменно, он все же не мог предотвратить импульсивного движения тела при соприкосновении с острым лезвием ножа, которое легко рассекало кожу.
— Потише, не дергайся, — прошептал Текун, вырезая буквы и наклоняясь над распластавшимся телом Карла. — Кстати, как там твои девочки? — продолжал Текун. — Сандра и Энджи? Думаю, с ними все в порядке. А еще один на подходе. Не пора ли тебе подумать о планировании семьи?
Острое лезвие ножа рассекло толстую ткань джинсов Карла.
Придумавшие это снадобье индейцы гуарани из Уругвая, которые использовали его для увеселительных мероприятий, вероятно, никогда не обращали внимания на движение мышц вокруг глазного яблока, которые обеспечивают круговой обзор и воздействуют на слезные железы, что, собственно, и заставляет плакать многих млекопитающих.
Текуну понадобилось примерно семь минут, чтобы без особых усилий преодолеть бегом полную милю. Через двадцать четыре минуты уругвайский эликсир перестал действовать, после чего Спунер стал громко стонать и звать на помощь. К этому времени Текун находился на расстоянии двух миль к северу от Поптуна, быстро продвигаясь вперед индейским бегом под названием «квекчи». А когда коллеги Карла возились над его телом, обрабатывали раны на животе, осматривали окровавленные ноги и пытались разобрать вырезанное на теле слово, которое не требовало специального перевода (даже самый безнадежный идиот мог узнать его с первого взгляда), Текун замедлил шаг и постучал в дверцу припаркованного автомобиля
