объяснить, так как сама не понимала, что происходит. Пока ей мазали ушибленное место на подбородке, Серхио лежал, привязанный ремнями к столу. Врачи сразу увидели признаки наркотической интоксикации и поэтому решили не давать ему никаких успокоительных средств, чтобы не усугублять его положение. Многие лекарства несовместимы с наркотиками.
Как только мама рассказала доктору о случившемся, упомянув при этом сумочку девочки, он вызвал полицию, и они сразу же отправились в церковь. Брэнди пряталась в ванной комнате. Она оказалась достаточно умна, чтобы избавиться от пакета с наркотиком, выбросив его вместе с конфетами. Но она все же оставалась подростком и не могла знать, что маленький мальчик непременно должен был оставить в сумочке следы наркотиков. Вероятно, он взял леденцы из пакета, попробовал их, вкус ему не понравился, что вполне естественно, и он швырнул оставшиеся обратно в сумочку, где они рассыпались на дне. Он вовсе не заботился о том, чтобы аккуратно вернуть их на прежнее место, и полицейские без особого труда обнаружили на дне сумочки два крошечных кусочка.
Конечно, Брэнди была умной девочкой и прекрасно знала свои права, так как часто смотрела передачу «Закон и порядок». Она понимала, что для осмотра ее личных вещей нужен соответствующий ордер. Но полицейские умели воздействовать на подростков. Они объяснили ей, что в организм мальчика попало какое-то наркотическое вещество, вероятно, представляющее серьезную опасность для его жизни, и они должны непременно отыскать его следы, чтобы тем самым помочь врачам спасти его жизнь. В противном случае ей может быть предъявлено обвинение в попытке совершения убийства второй степени. После этого Брэнди открыла свою сумочку.
Когда мама прервала свой рассказ и посмотрела на меня, в ее глазах стояли слезы.
—
У нее болело сердце или она обращалась к своему любимому внуку, которого называла «corazon»? Ответа на этот вопрос не было. Ее сердце и ее внук представляли собой неразделимое целое.
У меня в голове снова наступило просветление. Я наклонилась вперед и обхватила обеими руками ее голову.
— Мама, — сказала я на нашем родном языке, который в данных обстоятельствах был несравненно лучше английского, — ты ни в чем не виновата, не надо казнить себя.
Моя мать всегда была добра ко мне, всю мою короткую и жестокую жизнь. Теперь настала моя очередь.
Я провела рядом с сыном всю ночь и все это время тешила себя надеждой, что его дыхание будет ровным, во всяком случае, оно не прервется. Ритм его сердцебиения отображался на зеленом экране монитора, и мне часто казалось, что его сердечко бьется слишком быстро, чтобы я могла окончательно успокоиться. Он спал или по крайней мере был без сознания и поэтому не знал, какие мучения испытывает сейчас его маленькое тело.
Во всяком случае, мне очень хотелось верить в это.
Он повернулся ко мне, и я чуть не заплакала, увидев его измученное лицо. Но это были слезы радости, так как я наконец-то убедилась в том, что это не кома. Доктор Клэнси долго убеждал меня в этом, но в глубине в душе у меня оставались сомнения на этот счет. И сейчас я с радостью обнаружила, что никаких признаков комы нет. Скорее можно говорить о бессознательном состоянии.
Я смотрела на его лицо и закрытые глаза и пыталась не обращать внимания на тонкие пластиковые трубочки, которые выходили из его ноздрей и тянулись к большой емкости с кислородом. Вдруг я заметила в нем поразительное сходство с его отцом. В последнее время я старалась не думать о Сезаре, хотя мать часто напоминала мне о нем. Она говорила, что Сезар заставил меня поверить в Небеса, так как только там могла найти достойное пристанище и успокоение душа этого доброго человека. Иногда мне казалось, что мать была больше влюблена в моего мужа, чем я. Сезар был для нее образцом
И вот сейчас я видела в лице спящего сына черты Сезара.
Брэнди была застигнута врасплох моим внезапным появлением в комнате для допросов. Она, вероятно, понимала или даже надеялась, что ей дадут другого следователя, возможно, более объективного. Мое появление стало для нее сюрпризом.
Я провела с ней немного времени. Она уже успела обзавестись адвокатом. Учитывая ее социальное происхождение и общественное положение ее отца, владельца местного гольф-клуба, я ничуть не сомневалась в том, что она вряд ли окажется в тюрьме — в крайней случае пробудет там совсем немного. Разумеется, с ней проведут работу врачи, она пройдет курс реабилитации и, может быть, даже пролечится некоторое время в той самой клинике Святой Елизаветы, для которой церковь собирала пожертвования.
Я сообщила ей об этом.
Она ничего не ответила и даже не посмотрела на меня, хотя я сидела напротив нее, на другом конце большого стола в специальной комнате для допросов. Ее адвокат не преминул напомнить, что подобные заявления могут быть расценены как своеобразная форма домогательства, но я угрюмо посмотрела на него и сказала, что это мой сын сейчас с трудом выбирается из метамфетаминовой комы. Для него это стало новостью, и он на какое-то время заткнулся.
— Где ты купила метамфетамин? — спросила я у девочки.
— Она никогда не покупала никаких запрещенных средств, — ответил адвокат.
— Хорошо, тогда где ты его достала, Брэнди?
— Она имеет право не отвечать на ваши вопросы.
— Не могли бы вы заткнуться, черт возьми?
Конечно, это была ошибка. Он вышел из комнаты и позвал дежурного лейтенанта, которым, к несчастью, оказался Маккейб. Мой босс разрешил мне допросить девочку, но сейчас он придет сюда и выгонит меня. Надо как можно быстрее расколоть ее, иначе все пойдет прахом.
— Насколько я понимаю, у тебя большие планы на будущее, — сказала я Брэнди. — Моя мать часто рассказывает о тебе и о твоем намерении поступить в колледж. Ты умная, хорошо образованная, умеешь убедительно излагать свои мысли. Ты могла бы далеко пойти и непременно пойдешь, если расскажешь мне, где ты достала метамфетамин. Если ты это сделаешь, я поручусь за тебя и попрошу судью быть более снисходительным, хотя и не уверена, что можно полностью избежать обвинения в употреблении наркотиков. В таком случае твои планы могут оказаться вполне осуществимыми. Во всяком случае, некоторые из них.
Мы долго смотрели друг на друга, словно оценивая все то, что каждая из нас могла получить от другой, пока здесь не появится Маккейб.
— Дэйл Картвел, — тихо сказала она. — Мой парень. Он этим занимается.
— Пойдем со мной, Роми, — послышался мягкий голос моего босса, который остановился на пороге комнаты. Это был единственный голос, который мог заставить меня покинуть комнату в эту минуту. Перед дверью я повернулась назад и посмотрела на девочку, чтобы передать ей сообщение, которое она не могла получить в устной форме. Да и ее вид рассказал мне о ней больше, чем все слова.
— Кстати, Серхио пошел на поправку. Врачи внимательно следят за его состоянием.
— Он испортил мне жизнь, — пробормотала она. Она сказала это, надеясь вызвать у меня жалость. Жалость — у матери, чей маленький сын чуть было не умер по ее вине. Через прозрачное стекло я видела, как адвокат вскочил со своего места, когда я закрыла за собой дверь.
