склонился над блокнотом, чтобы скрыть усмешку.
За два дня до встречи с Маккинноном Хэтчер ездил с женой в лесистый уголок Вирджинии, достаточно удаленный от Куантико, чтобы там вместо стажеров ФБР водились дикие олени. Пикник проходил в молчании, что уже стало обычным явлением в последние годы, когда на полянку, где они расположились, вдруг выглянула лань и замерла, напряженно прислушиваясь. Жена в восторге взяла мужа за руку, призывая его разделить с ней очарование момента. Это было ее первое добровольное прикосновение к нему, осознал Хэтчер, сидя очень тихо и стараясь придать лицу такое же восхищенное выражение, как и у нее, в то же время раздраженно думая, что животное способно вызвать у нее восторг, а он – нет. Правда, он не прилагал к этому никаких усилий. Они с женой давно уже занимались любовью один раз в сезон: раз весной, раз летом и так далее. Хэтчер старался пореже вспоминать об этом.
Постояв с минуту, лань неторопливо выступила на поляну в сопровождении двух почти новорожденных оленят размером с колли на тоненьких, хрупких ножках. Не обращая внимания на присутствие людей, словно Хэтчер с женой были каменными статуями, семья начала пастись. Взглянув на жену, Хэтчер увидел слезы на ее глазах и дрожащие губы. Она смотрела на оленей, как на святое знамение, посланное с небес, чтобы укрепить ее веру в красоту невинности. Несмотря на слезы, жена блаженно улыбалась. Никогда в жизни Хэтчер не видел жену такой счастливой, и ему страшно захотелось задушить ее.
Олени мирно щипали траву, часто вскидывая головы, чтобы осмотреться и прислушаться. Однажды лань повернулась к олененку и лизнула его в мордочку. Его брат воспринял это за призыв попить молока и начал требовательно тыкаться носом в соски матери. Подчеркивая пронзительность момента жена крепче сжала руку Хэтчера и, как он заметил уголком глаза, повернулась к нему, словно говоря: «Вот, смотри, как надо любить. Если бы ты только обращался со мной с такой же нежностью, все у нас было бы иначе. Повернись же ко мне и поцелуй. Полюби меня с нежностью оленя».
Хэтчер заставил себя улыбнуться жене, почувствовав, что мышцы лица одеревенели. Притворство, легко дававшееся ему на работе, почему-то не получалось в семейной обстановке.
Из-под деревьев, откуда вышло семейство, появился олень побольше – самец, увенчанный большими ветвистыми рогами. Жена со всхлипом задохнулась в благоговейном восторге.
Хэтчер поднял руку, сложенную наподобие пистолета и, прежде чем олени, мелькнув белыми хвостиками, окончательно растворились в зеленом полумраке леса, успел сделать три воображаемых выстрела, наполнивших его ощущением триумфа, которое впоследствии на пути домой позволило ему спокойно сносить бесконечные яростные упреки и брань жены.
Этот момент вспомнился Хэтчеру, когда, войдя в гимнастический зал подземного спорткомплекса, он увидел стоящего на бревне Беккера. Ему захотелось снять ею оттуда из воображаемой винтовки, но с Беккером не стоило рисковать ради глупого удовольствия. Хотя Беккер стоял к нему спиной, Хэтчер не был уверен, что тот не сумеет каким-то образом почувствовать враждебное движение сзади. А раз это был Беккер, существовал пусть небольшой, но реальный шанс, что он примет движение за реальную угрозу, развернется и отстрелит к черту Хэтчеру голову. Поэтому Хэтчер сдержался. Не стоило создавать Беккеру преимущество перед началом разговора.
Хэтчер беззвучно застыл на пороге. Беккер поставил ступню левой ноги на бедро правой, оставшись неподвижным со сложенными на груди руками. «Он похож на аиста или журавля, – подумал Хэтчер. – И еще на воина из племени масаев, пасущего в саванне своих коров. Хотя, нет, масаи всегда опираются на копья».
Хэтчер обошел бревно, чтобы оказаться с Беккером лицом к лицу.
– Минутку, – бросил Беккер, стоя с закрытыми глазами.
Наверное, упражнение из Дзен, мелькнула у Хэтчера мысль. Балансировка на одной ноге с закрытыми глазами. Это напомнило ему сцены из различных американских фильмов о карате.
Беккер встал на обе ноги и, не открывая глаз и не опуская рук, прошелся по бревну, переставляя ступни «елочкой». В пяти сантиметрах от края он остановился и, по-прежнему не открывая глаз, пошел обратно спиной вперед.
На какое-то счастливое мгновение Хэтчеру показалось, что он сделает лишний шаг и сорвется, но Беккер вновь остановился у самого края и замер на несколько секунд. Затем опустил руки, глубоко вздохнул и внезапно перекувырнулся через голову, умудрившись не слететь с десятисантиметровой полоски бревна. Встав на ноги, он развел руки в стороны и прыгнул вперед в шпагате. Приземлившись на носочки, он без паузы сделал кувырок назад, использовав инерцию движения, чтобы выпрямиться, но что-то сделал неправильно. Его повело вбок и, помахав руками в бесполезной попытке удержаться, Беккер мягко спрыгнул на пол.
– Я всегда срываюсь в этом месте, – пожаловался он. Его глаза оставались закрытыми. Не открывая их, он внезапно способом «ножницы» снова вскочил на бревно и только тогда открыл глаза.
– Здорово, – похвалил Хэтчер, старательно улыбаясь.
– Поставь ноги вместе, – сказал Беккер. Если он и удивился при виде Хэтчера, то никак этого не показал.
Хэтчер послушно сдвинул ноги, все еще заставляя себя улыбаться.
– Теперь закрой глаза.
Хэтчер выполнил и это требование и через некоторое время ощутил, что его мотает из стороны в сторону. Он поспешно открыл глаза и пошире расставил ноги.
– Очень наглядно, – заметил он.
– Ничего особенного, – небрежно отозвался Беккер, – всего лишь трюк, отработанный длительными тренировками.
– Готовишься к чему-нибудь особенному?
Беккер снял с себя серую футболку и вытер ею пот с лица.
– Надеюсь, нет, – ответил он и пошел в раздевалку, не беспокоясь, следует за ним Хэтчер или нет.
В раздевалке, скинув пропитанные потом тренировочные брюки, он спросил:
– Ты когда-нибудь интересовался иннуитами?
– Кем? – не понял Хэтчер.
– Иннуитами. Эскимосами.
– Нет, эскимосы меня никогда не интересовали. На что они мне сдались?
– Хотя бы ради общего образования. Понимаешь, до того как белые люди снабдили их винтовками и снегоходами, они постоянно жили впроголодь. И в плохие и в хорошие времена. Даже в щедрые годы, когда было в изобилии тюленей и китов, старейшины не позволяли людям переедать, потому что знали, плохие времена неизбежно снова настанут, и если они привыкнут к сытной жизни, то потом вымрут.
В раздевалке пахло зеленкой, ассоциировавшейся у Хэтчера с подвернутыми лодыжками и порванными связками. Если не требовалось, он не заглядывал в спортзал годами.
– Похоже, это был довольно безрадостный способ жизни, – прокомментировал он.
– Это был способ выжить, – парировал Беккер. – Я – сторонник выживания.
Освободившись от трусов, он потянулся в шкафчик за полотенцем. Хэтчер, всегда чувствовавший себя неудобно перед обнаженными людьми, старательно не отводил глаз от лица Беккера.
– А ты, Хэтчер? Что ты думаешь по этому поводу?
– Я думаю, ты, возможно, просто неправильно воспринял случившееся в прошлый раз, – пробормотал Хэтчер.
– Ну да, вполне возможно, – согласился Беккер. – Я тогда был слегка не в себе после схватки с двумя типами, пытавшимися меня прикончить, пока группа поддержки застряла неизвестно где.
– Я опоздал не более, чем на минуту...
– Хэтчер, как ты полагаешь, долго ли человеку умереть?
«Тебе это лучше знать, – подумал Хэтчер. – В этом ты у нас специалист, если посчитать, сколько народу ты уложил на своем веку». Ему хотелось, чтобы Беккер хотя бы обернул полотенце вокруг пояса: трудно сохранять достоинство, разговаривая с голым человеком, особенно, когда так и тянет посмотреть вниз. Хэтчер сосредоточился на переносице Беккера.
– Меня подвел водитель, – попытался он оправдаться.
