– Как сказал поэт, красна изба не углами, а пирогами… – Это, разумеется, молодой человек, протягивая свою тарелку Ладе, нарезавшей пирог.
Лада (иронично приподняв бровки):
– Да? А я думала, это пословица.
– Конечно, пословица! – Лёня говорит с набитым ртом, уже успев попробовать по кусочку от каждого пирога и положив себе добавки.
– «Вдовы Клико» или «Моэта»… Лёша, твой стакан!.. – Это молодой человек разливает шампанское. – Налейте полнее бокалы, и выпьем, друзья, за любовь! – Молодой человек пытается петь. Плохо.
– Лучше не за любовь. Лучше за дружбу, – кривится Лада. Если бы не предгрозовое состояние ее души, она бы сейчас расплакалась.
– За дружбу старую – до дна, за дружбу прежних дней!.. – декламирует молодой человек и демонстративно осушает стакан.
Лада молча пьет.
Лёня пьет не молча. Я не привожу здесь ее высказываний. В целом это лишь эмоциональные ойканья и аханья по поводу того, что пироги очень вкусные, и что всего так много, и что она, Лёня, сегодня обожрется, а также мурлыканье чуть ли не по поводу каждого отправляемого в рот куска. Мурлыканье это двух вариантов – либо что очень вкусно, либо что она, Лёня, сейчас лопнет. Иногда она отзывается на поданную молодым человеком реплику, но чаще пропускает мимо ушей.
Молодой человек, как мне кажется, хмурится все-таки неспроста. По-моему, он сравнивает девушек, бывшую и нынешнюю, и вывод его, по-моему, не в пользу нынешней. И правда, только совершенный идиот мог бы предпочесть красавице и умнице Ладе эту смешную болтливую дурочку, к тому же еще и дурнушку. Хотя – любовь зла!..
Мне в конце концов надоело.
Я в кошки не нанимался!
И я спрыгнул с острых Лениных коленок и отправился в кухню.
У двери в комнату (со стороны коридора) лежал и вздыхал Пес.
Я тряхнул стариной и спросил его на кошачьем языке:
– Ну и как тебе?
– Хуже некуда, – буркнул Пес, разумеется, по-собачьи. И довольно громко. – Что будет с этой девицей?
– Вот и меня тоже это интересует, – сказал я. – Кстати, знаешь ли, что я с ней знаком?
Я коротко изложил Псу историю своего с Лёней знакомства. Пес повздыхал, покивал лобастой головой. А потом совершенно спокойно объявил:
– Я ее тоже знаю. Она вместе с Ладой в школе училась. В десятом классе.
– А этот что, тоже с ними учился? – сердито спросил я. Я разозлился на Ладу: когда я докладывал об обстоятельствах своего пребывания в сапожной мастерской, Лада и словом не обмолвилась, что знакома с этой самой Лёней.
– Нет, этот – нет, – сказал Пес и снова вздохнул. И добавил: – Мне он не нравится.
Последнюю фразу он произнес виноватым тоном, даже слегка поскуливая.
– Да кому он может нравиться! – возмутился я. На кошачьем эта фраза прозвучала излишне эмоционально.
– Ладе! – рявкнул Пес. Тоже чересчур эмоционально, по-моему.
Лада из комнаты крикнула нам:
– А ну тихо там!
Я понизил голос:
– Уже не нравится, как я понимаю. Временное помутнение рассудка прошло, и Лада вновь трезво оценивает ситуацию. В данный момент она явно скучает. А также сосредотачивается. Готовится к работе.
Из кухни тараканом примчался Домовушка. В отличие от нас, трансформированных, и от Ворона, птицы по происхождению магической, Домовушка в тараканьей своей ипостаси лишен способности к членораздельной речи, а тараканьего ни я, ни Пес не понимаем. Поэтому общаться он может с нами, только когда перекинется в лохматого и волосатого гуманоида. Человеческую речь в тараканьем своем обличье он понимает, а вот кошачье-собачью – вряд ли. На всякий случай я мяукнул:
– Рано еще, еще не время…
Но был прерван истерическим девичьим визгом. И визжали, между прочим, обе дамы – и Лада, и Лёня.
Я ворвался в комнату, но Пес, уж не знаю как – он ведь такой неповоротливый по сравнению со мной! – опередил меня. Наверное, потому, что его обожаемой Ладе угрожала какая-то опасность.
Я успел увидеть только его толстый белый хвост, а потом по комнате закружился пушистый комок, сшибая мебель, комкая ковер и создавая прочие неудобства для зрителей. Одной из составляющих этого комка был Пес – время от времени можно было различить некоторые части его большого и пушистого тела: хвост, спину, лапы, лязгающие челюсти. А вот второй было нечто зубастое, а кроме этого – ничего не разобрать.
Лада, опомнившись, заверещала:
